— Лёлька, мы поехали. Будь умницей, готовься к экзамену.

— Да, мам.

— Какая-то ты… — мама смотрит подозрительно. — Слишком покладистая.

— На тебя не угодишь: то чересчур строптивая, то послушная.

— Маша, поторопись, — это папа спасает меня от долгих наставлений.

Подумаешь, событие: родители впервые уезжают на дачу без меня. Ах-ах, оставляют деточку одну. А деточке, между прочим, уже семнадцать стукнуло. Школу окончила, в институт поступаю. С экзаменом по рисунку уже «отстрелялась» на отлично. Не сомневаюсь: другие сдам так же. Стану студенткой худграфа, и начнётся у меня новая взрослая жизнь. Уже почти началась. Сегодня вечером первое в жизни самое настоящие свидание!

Он взрослый, старше меня. Работает художником в театре. Мы перед экзаменом познакомились.

— Девушка, у вас точилки не найдётся? Дома забыл… Спасибо. А как вас зовут? Я Миша. И можно на ты…

После экзамена предложил проводить. Всю дорогу рассказывал смешные истории из театральной жизни. О себе немного: после школы отслужил в армии. Потом решил поступить в вуз.

На медведя совсем не похож. Не высокий, не широкоплечий, наверное, не особо сильный, но очень симпатичный. И умный. И ухаживает так изящно…

После экзамена предложил проводить. Всю дорогу рассказывал смешные истории из театральной жизни.

— Ты далеко живёшь? Можно тебя проводить?

По дороге отломил ветку сирени:

— Поздравляю с началом вступительных экзаменов!

Прикольно…

— Лёлька, закрой за нами дверь. Будь умницей…

— М-а-а-ма!

— Всё-всё, знаю-знаю: ты уже взрослая, ничего с тобой не случится. Пока.

Уф! Наконец-то. Свобо-о-ода! Я счастливо хохочу, кружусь по комнате, напеваю: «Лето, ах, лето!..» Джинсы надеть или сарафан? Где моя сумочка? Волосы распустить… Или собрать?.. Или лучше распустить?.. Ой, время!

Скатываюсь по лестнице и на крыльце врезаюсь в незнакомого мужика. Странный какой-то: в эдакую жару нацепил куртку с капюшоном. Руки в карманах, глаза злющие, лицо бледное…

— Извините.

— Да пошла ты… — мужик быстро проскакивает мимо меня в открытую дверь подъезда.

Ненавижу хамство!

Никому не позволю испортить мне настроение! «Лето, ах, лето!..»

Издалека вижу: Миша уже стоит на остановке, где мы договорились встретиться.

— Привет.

— Привет. Спасибо, что пришла.

Ах, какой галантный, руку целует. Чувствую, как загораются уши, щёки, а пальцы, наоборот, холодеют… Зря я не собрала волосы в хвост. Поднялся ветер и бросает длинные пряди Мише в лицо. Пытаюсь их собрать, роняю сумочку…

Быстро оба наклоняемся и звучно сталкиваемся лбами.

— Ой!

— Ничего. Есть примета: стукнулись лбами, значит долго будем вместе.

Мне нравится его улыбка. Но что-то он чересчур торопит события: положил руку мне на плечо. Не сбрасываю — боюсь показаться ребёнком. Я взрослая…

Ветер вдруг совсем осатанел, резко потемнело, и крупные капли глухо застучали по пыльной дороге. Сверкнула молния, где-то вдали зародилось глухое ворчание и через несколько секунд превратилось в оглушительный гром.

Мне нравится его улыбка. Но что-то он чересчур торопит события: положил руку мне на плечо. Не сбрасываю — боюсь показаться ребёнком.

— Оля, сейчас хлынет! Есть зонтик?

— Нет.

— И у меня нет. Бежим в подъезд!

Безопасность граждан в нашем районе на высоте: все подъезды на кодовых замках. Ближайший дом, в который мы можем попасть — мой.

Ливень разошёлся так, словно прибыл к нам из тропиков и показывает во всей красе своё тропическое лицо.

Если бы нас окунули в водоём с головой на глубину пару метров, мы не стали бы мокрее.

Миша смеётся, глядя на меня, я тоже хохочу, глядя на него.

Мы целуемся, стоя в подъезде в луже набежавшей с нас воды.

— Оленька, ты чудо!

Что есть — то есть. Папа тоже так считает.

— Пойдём. Я живу на втором этаже.

— Что родители скажут?

— Ничего. Они на даче.

Немного страшно оставаться с ним наедине, но я в жизни не была счастливее.

Нет сомнения: это любовь. Та самая, с первого взгляда. И на всю жизнь.

Ещё одна лужа образуется в прихожей. Да, вымокли мы нешуточно.

— Какой ужас! Иди в ванную, сейчас дам полотенце.

— Сначала ты.

Нет, он всё-таки джентльмен.

Я быстро переодеваюсь в сухое, закидываю мокрые, забрызганные грязью джинсы и футболку в машинку и зову Мишу.

— Нет-нет, только без рук, пожалуйста! — я выворачиваюсь из его объятий, хотя очень хочется в них остаться…

Только не сегодня.

— Ничего, что я в плавках?

— Надень папин халат. За дверью висит.

Он выходит в моём голубом с белой отделкой пеньюаре, театрально покачивая бедрами и напевая «Красотки кабаре».

Мы дружно хохочем. Приятно, когда у человека есть чувство юмора.

Он вообще классный — мой первый мужчина. То есть, пока ещё не мой, но будет. Я люблю, люблю, люблю…

Он вообще классный — мой первый мужчина. То есть, пока ещё не мой, но будет.

Я люблю, люблю, люблю…

Бросаю его вещи к своим — прополоскать и отжать. Включаю машинку.

Чайник на кухне пронзительно свистит, сообщая, что закипел.

— Пойдём, надо выпить горячего чая, чтобы не простыть.

— А покрепче ничего нет?

— Нет, у нас никто не пьёт.

— А ведь я хотел купить шампанского…

Миша вдруг замирает с вытаращенными глазами.

В коротком женском халате он выглядит так комично, что я просто падаю со смеху.

— Что с тобой?

— Деньги. Там, в кармане. Зарплата.

— Много? — вырывается у меня дурацкий вопрос, и мы дружно бросаемся в ванную.

— За месяц.

В ванной стиральная машина равнодушно перемалывает нашу одежду. Жму на «стоп».

— Сразу не откроется, надо минуту ждать.

Миша подпрыгивает в нетерпении.

— Не переживай, если деньги не поддельные, с ними ничего не случится. Папа тоже однажды в брюках стольник оставил. Нужно будет их высушить на ровной плоскости, чтобы не скукожились, и всё…

Из мокрых штанов Миша достаёт пачку мокрых тысячных и начинает бережно их разлеплять.

В качестве ровной поверхности мы выбираем кухонный стол. Освобождаем его от посуды и аккуратно одну к одной раскладываем купюры.

Миша явно огорчён: он уже не улыбается, не смотрит на меня тем особенным взглядом, от которого замирает дыхание, и не пытается обнять. Почему-то я чувствую себя в этом виноватой…

Из мокрых штанов Миша достаёт пачку мокрых тысячных и начинает бережно их разлеплять.

Веселье наше как-то потухло, словно залитый дождём костёр.

Миша разглаживает на столе свою зарплату так любовно, словно это к ней он пришёл на свидание. Я неприкаянно топчусь рядом. Не знаю, как утешить человека в таком горе. Может, сбегать за шампанским? Но за окном всё ещё льёт…

Звонок в дверь спасает меня от принятия решения.

Миша вздрагивает:

— Родители?

— Вряд ли. У них ключи.

В глазок вижу мужчину в форме полицейского. Он держит развёрнутое удостоверение. Открываю.

— Капитан Бобров, участковый. Можно с вами побеседовать?

Меня в детстве милиционером не пугали.

— Проходите на кухню. А что случилось?

Как же я могла забыть про стол с зарплатой и Мишу в пеньюаре!

Страж порядка видит разложенные для просушки купюры и напрягается.

— Чьи деньги?

— Мои, — признаётся Миша.

Дальнейшие события развиваются так стремительно, что я не успеваю отреагировать.

Участковый резко бьёт Мишу поддых, а когда тот складывается пополам, выдёргивает из кармана наручники и ловко защёлкивает их на Мишиных руках.

Затем стремительно волочёт задыхающегося Мишу по коридору, выталкивает его на лестничную площадку и кричит кому-то:

Сверху сбегает ещё один полицейский, и они, пиная Мишу в четыре ноги, стаскивают его вниз по лестнице.

— Васёк, я его взял! Давай сюда!

Сверху сбегает ещё один полицейский, и они, пиная Мишу в четыре ноги, стаскивают его вниз по лестнице.

Слышно, как от дома, отвратительно крякая, отъезжает полицейская машина.

Я топчусь в прихожей и мечтаю проснуться.

Но нет. Этот кошмар мне не приснился. Мишу действительно арестовали. Что же делать?

В мои растрёпанные мысли врезается какой-то писк: это машинка просигналила окончание стирки. Машинально вынимаю одежду, развешиваю и бросаюсь к телефону.

Набираю номер папиного брата дяди Серёжи — полковника авиации. Пытаюсь обрисовать ситуацию, сбиваюсь, теряюсь…

— Быстро ты повзрослела, Лёлька. Уже мужчин к себе водишь. Надо разборчивей быть, не связываться с криминалом. Ладно, жди. Перезвоню. Как, говоришь, его фамилия?

Через полчаса ситуация проясняется. Оказывается, пока мы с Мишей сушили деньги, сосед из квартиры этажом выше вернулся домой, обнаружил взломанную дверь и пропажу своих сбережений. Разумеется, вызвал полицию. Участковый спустился ко мне, спросить, не заметила ли я чего и — вот удача! — нашёл преступника с деньгами.

— Лёлька, иди в околоток, объясни всё следаку. Запиши адрес. И вот что, одежду его захвати, а то он в обезьяннике с урками сидит. Сама понимаешь, как они относятся к мужику в женском халате, да ещё и голубом. Там такое творится! Ха-ха-ха…

— Дядя Серёжа, они не высохли.

— Кто?

— Мишины вещи.

— Это ничего. Ему сейчас лучше в мокрых штанах сидеть, чем вообще без штанов.

Дружный мужской хохот я слышу ещё на входе в отделение.

Встретиться с Мишей мне не позволяют. Дежурный обещает передать ему брюки и рубашку, а меня отправляет в кабинет следователя.

Там тоже царит общее веселье. Несколько парней просто покатываются со смеху.

Увидев меня, все выходят, кроме одного. Высокий сероглазый мужчина проглатывает смех и предлагает присесть…

Встретиться с Мишей мне не позволяют. Дежурный обещает передать ему брюки и рубашку, а меня отправляет в кабинет следователя.

— Может быть, вы видели в подьезде кого-нибудь подозрительного?

— Нет. Когда мы с Мишей пришли, там никого не было.

— А до того, когда уходили?

— Тоже никого… Ой, вспомнила! У дверей с мужчиной столкнулась. Я его не знаю, он меня матом обругал. Могу нарисовать…

Я так стараюсь, набрасывая портрет грубияна в куртке с капюшоном, словно сдаю ещё один экзамен по рисунку.

Долго жду Мишу на крыльце, а когда он выходит, с трудом узнаю его. Он словно стал меньше ростом в мятой мокрой одежде, съёжился и постарел. На угрюмом лице светится свежий «фонарь»…

Я пытаюсь выразить ему сочувствие, но Миша с таким негодованием смотрит на меня и так резко бросает «Помолчи!», что у меня пропадает желание утешать.

Зачем он так? Разве это я избила его, арестовала и держала с урками?

Молча мы идём от полиции до моего дома и поднимаемся в квартиру.

Миша собирает со стола подсохшие купюры и уходит, так и не сказав ни слова…

Мне горько и больно. Хочется поплакать на мамином плече. Но я вспоминаю, как целовалась с Мишей, вспоминаю его в голубом пеньюаре, напевающим «Красотки кабаре», и улыбаюсь.

Надо же, как может измениться человек за каких-то несколько часов. И куда только подевались галантность и чувство юмора? Куда вообще делся тот Миша, в которого я влюбилась…

Влюбилась?

В голове крутятся два слова, которые я сегодня слышала трижды: от дяди Серёжи, дежурного в отделении и сероглазого следователя:

— Ошибочка вышла, ошибочка вышла, ошибочка вышла…

Интересно, кто в этом мире придумывает приметы?