«Старый Лондон пахнет ромом,
Жестью, дымом и туманом,
Но и этот запах может
Стать единственно желанным.
…
А Севилья пахнет кожей,
Кипарисом и вербеной,
И прекрасной чайной розой,
Несравнимой, несравненной.

Вечных запахов Парижа
Только два. Они все те же:
Запах жареных каштанов
И фиалок запах свежий».
/Дон-Аминадо/

Каждый город имеет свой запах. Прага пахнет булочками с корицей, горячим глинтвейном и кофе, Вена — розами и табаком, Калининград — морем, Трускавец -— можжевельником и «Нафтусей»…

* * *

Я приехала в этот небольшой прикарпатский городок в конце сентября, измученная физически и опустошенная морально, и окунулась в ослепительно-яркое бабье лето. Осень извлекла из гардероба самые роскошные наряды, и деревья в парке щеголяли ими друг перед другом подобно красоткам на светском рауте, игриво изгибая ветви и тихо перешептываясь между собой. Пряный запах можжевельника перемешивался с влажным ароматом опавшей листвы, а слабый нефтяной душок визитной карточки города — минеральной воды «Нафтуся» — вносил пикантную нотку в терпкий букет осенних запахов. Так некоторые гурманы добавляют в кофе черный перец.

Веками истоптанный страждущими маршрут «бювет-туалет-буфет» надоел за три дня хуже ежедневного капустного салата.

Откровенное амбре «живой воды» повергло в шок. И эту вонючую мерзость я должна пить шесть раз в день? Бе-е… Но альтернативой трехнедельному промыванию организма «Нафтусей» был нож хирурга, занесенный над моей изнуренной плотью подобно гильотине. Невыплаканные слезы кристаллизовались в почках, и теперь я с полным правом могла именоваться «дамой с каменьями», как величала себя остроумная Фаина Раневская.

Веками истоптанный страждущими маршрут «бювет-туалет-буфет» надоел за три дня хуже ежедневного капустного салата. Потрепанные ловеласы, игриво предлагавшие совместное распитие минеральной воды в бювете с последующим сопровождением до двух других пунктов, на подвиги не воодушевляли. Джентльмены, мечтающие разделить с дамой, живущей в отдельном номере на полном пансионе, холодную постель в течение двух-трех недель, вызывали рвотный рефлекс. Мой единственный, любимый всеми фибрами мужчина — надежный и благородный, умный и красивый — остался дома с избалованной персиянкой Ксюшей. Два месяца назад Артем стал студентом, и я впервые решилась оставить сына одного на три недели, поручив ему заботу о кошке и колючем похиподиуме.

Оптимистическое утверждение героини известного фильма — «в сорок лет жизнь только начинается» — давно казалось мне плоской шуткой. Благополучно перевалив за сороковник, я мысленно поставила большой и жирный крест на романтической составляющей своей жизненной симфонии. Выскочив двадцатилетней студенткой замуж за смазливого обаяшку с хорошо подвешенным языком, за годы семейной жизни я напрочь потеряла навыки обольщения особей противоположного пола. Должно быть, слишком долго видела в мужчинах лишь коллег по работе, начальников и подчиненных.

Через двенадцать лет супружеской жизни красавец-супруг обернулся редким уродом, вралем и кобелиной. Три года его уходов-приходов, слезных раскаяний и тихих исчезновений превратили смешливую душечку в циничную стерву. В конце концов, я согласилась с мнением благоверного, что сама своими руками разрушила семейное гнездо, защищая диссертацию и делая карьеру в то время, когда он, недооцененный, маялся от непонимания. Оказывается, это я, самозабвенно вкалывая на двух работах в то время, когда метания супруга достигли апогея, нанесла страшный удар по мужскому самолюбию и открыла шлюзы его израненной души для нового светлого чувства…

Развелись мы три года назад, и с тех пор я гордо влачу независимое существование, обретя смысл жизни в интересной работе и любимом сыне. Как ни крути, но на рынке сорокалетних невест предложение сильно превышает спрос… Да и «покупатели» больно привередливые пошли: каждый хочет иметь в одном флаконе заботливую хозяйку, страстную любовницу, топ-модель и обеспеченную во всех отношениях даму — кроткую, молчаливую, ни на что не претендующую.

* * *

Три года его уходов-приходов, слезных раскаяний и тихих исчезновений превратили смешливую душечку в циничную стерву.

…Погода в Трускавце капризна, как взбалмошная девица — ее настроение меняется каждые два часа. Только что ласково сияло солнце, настоятельно уговаривая снять плащ, а через полчаса холодный ветер срывает шелестящие афиши, деревья страдальчески заламывают руки и обреченно сбрасывают на аллеи лоскутки пижонских нарядов. В один из таких дней внезапно начавшийся ливень загнал меня под навес красивого особняка. «Салон ексклюзивних головних уборів» — гласила вывеска. Я улыбнулась и открыла дверь.

В магазине пахло сандаловым деревом. Аромат шика вскружил мою трезвомыслящую голову.

— Хочу шляпку! — громко заявил внутренний голос.
— На фига? — промямлил разум.
— Для поднятия тонуса! — отчеканила интуиция.

Я подошла к белым гипсовым головкам, увенчанным изысканными сооружениями дизайнеров, и сняла с манекена прелестную серую шляпку с вуалькой.

— Вам очень идет! — симпатичная невысокая женщина, примерявшая широкополую летнюю шляпу, одобрительно улыбнулась.
— Да я случайно зашла, дождь начался… — здравый смысл из последних сил сопротивлялся дивному отражению в зеркале и случайной собеседнице.

Из магазина мы с Леной — так звали любительницу стильных головных уборов — вышли вместе, воодушевленные удачными приобретениями. Как выяснилось, обе мы предпочитали санаторным процедурам пешие прогулки по чудесному курортному парку. Живущие там синички, поползни и щеглы смело брали с протянутых ладоней семечки, а очаровательные белки с белыми животиками подбегали к нам за орешками.

В один из таких променадов Лена, которую я считала своей ровесницей, неожиданно разоткровенничалась… Я изумилась, узнав, что она старше меня на пятнадцать лет. Юные карие глаза, сияющие из-под светлой челки, озорная улыбка, стройная фигурка, легкая походка… И вдруг — пенсионерка! Это жуткое слово означало для меня «практически не жилец».

* * *

Лена выросла в небольшом украинском городке. Единственная поздняя дочка купалась в родительской любви: ее учили музыке и танцам, водили в бассейн и на каток. Девочку наряжали как куклу и покупали ей все, что можно было купить. Летом мама возила Леночку к морю, а зимой они всей семьей ездили в лес кататься на лыжах. В пятнадцать лет девушку со скрипом отпустили впервые в клуб на танцы, где ее сразу пригласил на танго студент Киевского университета, проходивший практику в их городе. Участь Леночки была решена в один момент — девочка ответила взаимностью на вспыхнувшее соломой чувство двадцатилетнего корейца по имени Чон Хо…

Юные карие глаза, сияющие из-под светлой челки, озорная улыбка, стройная фигурка, легкая походка… И вдруг — пенсионерка!

Через месяц студент уехал в Киев, а Ленины родители запаниковали — дочка зубрила английский и собиралась за иноземца замуж, как только ей исполнится восемнадцать. Дело было в шестидесятые годы прошлого века, и юные влюбленные, жившие в разных городах, чуть не ежедневно писали друг другу нежные послания. Если вспомнить пронзительный фильм «Вам и не снилось», где взрослые с помощью жестокого обмана и кражи писем разводили влюбленных детей, то можно представить себе методы борьбы с юной Джульеттой Леночкиных родителей. Но все оказалось тщетно… Сразу после выпускного бала строптивая дочь уехала в столицу и поступила в университет. Вскоре молодые расписались. Чон Хо Ким принял советское гражданство и остался работать в Киеве.

Через четыре года семья Ким удвоилась за счет двух прелестных смуглых дочурок с темными миндалевидными глазами…

Тридцать пять лет прожили супруги Лена и Чон Хо в любви и согласии. Они вырастили, выучили и выдали замуж дочерей, помогли молодым семьям поднять двух внуков и одну внучку. Елене Михайловне оставалось работать два года до пенсии, когда у пожилого профессора, декана химического факультета Кима снесло крышу — он влюбился в юную аспирантку… Лена узнала об этой связи через год, совершенно случайно, как и положено жене. Сказать, что Елена Михайловна была потрясена — это не сказать ничего… Она была убита, раздавлена и погребена заживо. Купив первую попавшуюся путевку, Лена приехала в Трускавец с одной-единственной целью — тихо исчезнуть с лица земли, причем таким образом, чтобы не оставить после себя даже опустошенной телесной оболочки — ни-че-го, над чем можно было бы порыдать предавшему ее мужу…

Это случилось за год до нашей с ней встречи.

…В сотый раз перебирая в уме варианты «несчастного случая», брела Лена по парку, когда очередная туча, зацепившись за гору, опрокинулась на город колючим дождем. Высокий мужчина догнал ее и раскрыл над мокрой поникшей головой большой зонт. Лена подняла на него невидящие глаза и тихо поблагодарила.

— Какой дивный аромат, не правда ли? — улыбаясь, спросил пожилой рыцарь.

Лена брезгливо поморщилась. От маленького ручейка, весело бежавшего у их ног в коллектор, отвратительно несло тухлыми яйцами. Менее романтичное амбре для судьбоносной — как оказалось — встречи трудно себе даже представить…

— Это сероводородный источник, — со знанием дела произнес мужчина, — преполезнейшая штука, между прочим. А давайте-ка мы с вами переждем непогоду вон в том заведении, откуда так приятно пахнет кофе…

* * *

Григорий Алексеевич — так представился Елене мужчина с зонтом — оказался киевлянином, что сразу сблизило двух немолодых людей. Бывший посол Украины в одной из азиатских стран пару лет назад вышел в отставку и вернулся на Родину — серьезно болела жена. Год назад он овдовел и, не будучи ни садоводом, ни домоседом, очень тяготился вынужденной свободой…

Лена брезгливо поморщилась. От маленького ручейка, весело бежавшего у их ног в коллектор, отвратительно несло тухлыми яйцами.

* * *

Лена вернулась в Киев, не осуществив своего ужасного замысла — отдохнувшая, посвежевшая и… влюбленная. Теперь они ежедневно гуляли с Григорием по набережной Днепра. Смущаясь, как девчонка, Лена рассказывала мне об их первом поцелуе в музее за колонной, куда они с Григорием зашли, спасаясь от мороза. И я вдруг почувствовала себя древней старухой рядом с этой юной пенсионеркой…

Чон Хо «вычислил» неверную жену. Лена настаивала на разводе, но муж наотрез отказался. Он умолял о прощении и целовал жене руки, вспоминая романтическую историю их знакомства и годы семейного счастья.

— Лена, а почему ты приехала сюда одна? — перебила я рассказчицу, недоумевая.
— Мы собирались с Гришей, две путевки взяли. Возможно, он еще приедет… Хотели отметить у сероводородного источника год нашего знакомства, — улыбнулась Лена, кокетливо зажимая двумя пальцами нос. — Но Григорию Алексеевичу неожиданно предложили работу — возможно, его направят в составе дипмиссии в одну из европейских стран…
— Он? А ты? Разве ты не поедешь с ним?
— Не знаю, Наташ, я пока не решила. Мне очень дорог муж… Никогда не думала, что так бывает, но… я люблю их обоих! Не знаю, что будет дальше, но пока я счастлива…

Так миазмы сероводорода стали для меня запахом откровения, и я неожиданно для себя осознала, что возраст и состояние души — это две большие разницы…

* * *
Через две недели я вернулась домой с хорошо промытыми почками и мозгами — похудевшая, похорошевшая и абсолютно уверенная в том, что в сорок лет жизнь только начинается.

А в следующем октябре я гуляла по парку Трускавца под руку со своим возлюбленным, ставшим чуть позже вторым мужем. Пряный запах можжевельника перемешивался с влажным ароматом опавшей листвы, и слабый нефтяной душок вносил пикантную нотку в терпкий букет осенних запахов…