В солнечном сплетении что-то звонко лопнуло. Славка понял - так из человеческого существа вырывается жизнь. Вернее, понять - не дано никому. Это можно только ощутить ускользающими инстинктами. Просто в последнюю секунду человек удивляется - как, и это всё?! Послышался гулкий удар и хруст. Славка вскрикнул. Или это был Валерка?

Иногда они ясно понимали, кто есть кто. Особенно когда Валерка рвался к телевизору, где мельтешили бело-синие «зенитчики», а Славка изнывал от желания поскорее вернуться к недочитанной вчера книге. Под обложкой жила очеловеченная писателем волчица с печальными глазами. В одиноком звере Славка угадывал собственный надрыв. Да и Валеркин тоже. Её изгнала стая, и волчица стоически сносила всё, что причитается отверженным. А вот животного азарта парней, гоняющихся за мячом, ему не испытать. Не понять. У Валерки же спортивное действо вызывало запредельный взрыв эмоций.

Славка приподнял голову. Его рука неестественно вывернулась и тикала острейшей болью. Ещё бы, лестничный пролёт был крутым, высоким. Интересно, Валерка чувствует, как ему больно? Раз у них единый круг кровообращения, то... Он обернулся и увидел, что шея брата беспомощно изогнулась. Под затылком ширится густая чёрная лужа.

- Скоро на выписку, - врач всматривалась в медицинскую карту с вклеенными туда результатами анализов. - Соскучился по дому?

- Скоро на выписку, - врач всматривалась в медицинскую карту с вклеенными туда результатами анализов. - Соскучился по дому?

Тут она смущённо прикусила губу. Может ли пятнадцатилетний юноша соскучиться по дому инвалидов, где жил с младенчества? Славка пожал плечом. Смущения врача он не заметил. Другого дома у него никогда не было, поэтому фраза не задела. Впрочем, мало что могло его задеть сейчас. Может быть, Валерка был ответственен за центр обид? Это бы объяснило, почему теперь Славку невозможно обидеть или разозлить. Не стало Валерки - не стало и чего-то, что было их общим. Понятно. Кровь, кстати, была тоже одной на двоих. Значит ли это, что сейчас в нём бродит Валеркина кровь?

Валеркина и не Валеркина. Погибшего брата просто ампутировали. Губы Славки горько скривились. Странно - ампутировали человека. И ждут, что Славка будет счастлив, точно его избавили от изнурительной болезни. Откромсали, как какую-то опухоль. Кто поймёт, что только эта одушевлённая «опухоль» выслушивала Славкины умствования и очень любила клюквенный кисель. Не осталось никого, чья кровь бурлила бы в такт, когда Славка радовался или раздражался.

В клинике операциями гордились. Это была уникальная работа по рассечению сиамских близнецов, один из которых погиб в результате несчастного случая. Система жизнеобеспечения у пареньков так тесно переплелась, что никто не мог сказать, сможет ли она функционировать в случае смерти кого-то из братьев. В сложившейся ситуации выбора не оставалось. Речь шла о спасении жизни хотя бы одного. Успешное лечение обещало лучезарные перспективы для юного пациента. Оставшийся в живых брат становился самостоятельной человеческой единицей. Да, передвигался он с трудом, переваливаясь с ноги на ногу, как утка, но... Представить, что из твоего пояса торчит ещё одно туловище, а голова постоянно вынуждена согласовывать с другой, как повернуть общие ноги, не хотел никто. Слишком страшно. Теперь паренёк сможет начать куда более комфортную жизнь! За него радовались искренне. Чистой, лишённой зависти радостью, столь редкой в человечьем улье. Но сам Славка реагировал на открывающиеся горизонты вяло. Точнее, никак не реагировал. Сутками лежал на кровати и молчал.

Лариса Аркадьевна, воспитательница интерната, неслышно вошла в спальню.
- Что ты пишешь?
От неожиданности Славка вздрогнул и выронил ручку.
- Ничего. - Он поспешно спрятал под подушку толстую тетрадь в синем переплёте.

Лариса Аркадьевна подождала, но Славка не проявлял готовности к продолжению беседы. Она вздохнула.
- Я-то надеялась, английский учишь. И компьютер забросил... - она не знала, с какой стороны подойти, чтобы вызвать воспитанника на разговор.
- Не люблю компы, - коротко ответил Славка. Пялиться часами в монитор обожал Валерка.

Лариса Аркадьевна подождала, но Славка не проявлял готовности к продолжению беседы. Она вздохнула.

Настроения её воспитанника Ларисе Аркадьевне не нравились. Раньше она видела, как они с братом страстно болели у экрана телевизора за «Зенит»; увлечённо о чём-то спорили, сидя за клавиатурой старенького компьютера. Сейчас Слава часами лежал один на кровати, поджав ноги, и покрывал страницы тетрадей неровными строчками. И это при том, что судьба и врачи подарили ему вторую жизнь! Жизнь, которая обещала доселе невероятные для него возможности: поступить в институт; гулять по парку, не становясь объектом нетактичного внимания; кататься на велосипеде, да, наконец, просто спать на боку, ворочаться или принять ванну! А кто знает, может быть, он научится и в футбол гонять с такими же, как он, мальчишками-инвалидами? Они ведь с братом так любили футбол!

Она вспомнила, как двуликое существо перемещалось по интернату: левая нога вперёд - оба тела переваливаются вправо, правая нога вперёд - два тела влево. Титаническим усилием. Так ходила бы этажерка, если могла. Прежде чем укладываться на ночь, братья договаривались - на спине или на животе предстоит сегодня спать. Чтобы сменить положение, всякий раз приходилось будить брата. А эти жутковатые ссоры близнецов! Тянитолкай кричит сам на себя, а иногда даже заводит возню, сплетая в сюрреалистической борьбе две пары рук. За годы она так и не привыкла к этому зрелищу.

Сейчас Славка стал обычным человеком с ограниченными возможностями. Но нынешние ограничения (со Славкиным-то опытом) можно расценивать как обретение свободы поистине космического масштаба. Сами собой отпали тысячи кошмарных подробностей, которые делали быт двухголового существа невыносимым. Но, похоже, Славка этого не оценил. Что-то шло не так.

Скорая увезла Славку только после того, как доктор убедился, что паренёк дышит ровно. Лариса Аркадьевна вышла во двор интерната.

Интернат, дом инвалидов, Кунсткамера, куда «здоровое» общество сваливает «брак». Вот только экспонаты в этой Кунсткамере живые. Она видела здесь немало смертей. Но дети, искалеченные злой природой, не уходили по своей воле. В детях больше надежды и желания жить. Жить, во что бы то ни стало. Многие из здешних обитателей никогда не получат шанс, какой достался Славке. Не смогут ослабить жестокую хватку безжалостной судьбы. Ему повезло! Что заставило этого вдумчивого мальчишку затянуть ремень на шее, когда сам фатум пообещал послабление? Впереди у него настоящая жизнь. Почему же он не хочет жить этой новой и прекрасной жизнью? Он будет переводчиком, у него способности к языкам. А, возможно, программистом... Или?

Лариса Аркадьевна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Компьютеры были idée fix Валерки. И увлечённо болел за «Зенит». Валерка, а вовсе не Славка.

Ему повезло! Что заставило этого вдумчивого мальчишку затянуть ремень на шее, когда сам фатум пообещал послабление?

Под синей обложкой Лариса Аркадьевна прочитала:
«28 июля.
Сегодня я натёр о свитер градусник, и Л. поверила, что у меня температура! Клёво!!! До обеда валялся со Стивеном Кингом. Книга - жесть! Валерка ныл, что ему скучно и лучше бы мы пошли во двор. Я стал ему читать, и мы боялись вместе. Особенно, когда дядя Гарик громко хлопнул дверью. Чуть не обоссались! Вот мы ржали!!! Надо попросить М., чтобы ещё притащила такую книжку!»

С первой странички под коричневой обложкой на Ларису Аркадьевну смотрела другая запись, сделанная тем же корявым почерком.
«28 июля.
Этот придурок натёр градусник, и нас оставили дома. Три часа Славян таращился в книгу, и я чуть не подох с тоски. Терпеть не могу читать, засыпаю. Но Славян читает классно! Как актёр, с выражением. Его слушать интересно. Стал читать мне свою книженцию. Блин! Про мертвецов и какое-то сияние. Как триллер смотришь. Даже круче! Ночью я ему устрою «продолжение следует».

Обычные дневники двух замкнутых в ограниченном пространстве мальчишек. Здесь многие ведут записи, пытаясь расширить пределы своего существования. Кто-то описывает, как путешествует по джунглям. Маленькая Оксанка тщательно фиксирует подробности жизни с мамой-принцессой. Ринат, родившийся без ног (зато с удивительно ловкими ручонками), рисует «коняшек» и себя верхом. Дневники Славки и Валерки были, пожалуй, даже ближе к суровой действительности.

Вот только трагедия с Валерием, одним из братьев, случилась за семь месяцев до 28-го июля...

Курс реабилитации, как заверяли врачи, шёл успешно. Пустые глаза мальчика говорили иное.
- Тебя все очень ждут, - Лариса Аркадьевна мягко взяла подростка за руку. Он кивнул. Она помолчала, точно не решалась заговорить. - Тебе не хватает Валеры?
Славка поднял глаза на воспитательницу.
- Валерка знал обо мне всё. А теперь я совсем один.
- Прости, мы не сумели помочь тебе. Но в этом есть и твоя вина, ты никого не впустил в свою беду.

Славка смотрел тяжело. Хотелось уйти в палату, лечь и отвернуться к стене. Так он мог мириться с этим миром. Мир равнодушной стены прост. Он глухонемой, но и понимания не обещает.

Хотелось уйти в палату, лечь и отвернуться к стене. Так он мог мириться с этим миром. Мир равнодушной стены прост.

- У меня был ребёнок, - вдруг сказала Лариса Аркадьевна. - Давно. Он тогда ещё не родился, но он был. - Она улыбнулась. - Упрямый, нетерпеливый. Чтобы угомонить, я рассказывала ему сказки. Он тоже был моей частью. Мы были единым целым, как ты с Валерой. С ним я не чувствовала себя одинокой.
- Здорово.
- Я привыкла, что мы с ним одно, но... Когда он должен был родиться, мне дали наркоз. Потом я очнулась, и мне сказали, что его нет. Я могу понять тебя.
- Это не то. - Славка насупился. - Я без Валерки никогда не жил. Я не умею, мне страшно. Вам не понять!

Лариса Аркадьевна притянула Славку к себе.
- Никто не является твоей частью. Валера был отдельным человеком. Ты любишь книги, он любил футбол. Ты - тишину, а он - шумную компанию. Мы все поврозь. Единая кровь - не гарантия от одиночества. Нам не слиться воедино. Но мы можем быть рядом. Людей соединяет другое. Это другое не даётся природой. Над этим надо работать самому.

Славка хотел завопить, запротестовать, но вместо слов на свет вырвались слёзы. Они вскипали в том месте, где последним криком обрывается жизнь. В самом эпицентре жгучей боли. И постепенно накал начал остывать. Точно родниковой водой плеснули на красно-белую от жара каменку.