Маша Майская, двадцати шести лет от роду, в пятницу вечером вышла с работы и … растерялась. Темень была — хоть глаз выколи. Маша поглядела на часы и обалдела: начало двенадцатого! Пока она в такой темноте до метро, потом на метро, да еще и от метро — глубокая ночь настанет. Нет уж, придется долгим путем на последнем троллейбусе. Зато сразу до дома.

Маша пошарила в сумке, похлопала по карманам шубы и вконец расстроилась. Очки ну совсем никак не находились, пропали очки! Вот как она теперь в такой темени и без очков? А все потому, что в пятницу вечером нормальные люди на работе не сидят и комментарии к Трудовому кодексу не читают. Нормальные люди домой бегом бегут, в семьи, к любимым. И чего ей приспичило читать до ночи? И, главное, куда же могли деться очки?..

Маша Майская была близорука. Увы. И, как многие близорукие — рассеянна. Впрочем, на этом ее особенности заканчивались. Кроме, пожалуй, еще одной. Маша обожала дамские романы! Несмотря на то, что она, как и положено приличной девушке, получила высшее образование и вот уже четыре года трудилась кадровым работником в торговой фирме, несмотря на то, что на людях Маша кривила губки и говорила: «Фи, как ЭТО можно читать, а тем более, покупать», однако, наедине с собой… И покупала, и читала. Вот и сейчас в ее сумке затаился, прижимаясь в темноте сумочного нутра к толстому и могучему боку тома «Комментариев к Трудовому кодексу», маленький покет-бук — «Эвелина в огне».

Мужчины тоже. Да и никаких таких особенных мужчин в ее жизни не было. Последний герой романа, уходя, сказал ей: «Пресная ты, Майская, скучно с тобой».

Мелкими, осторожными шагами посеменила Маша на остановку троллейбуса. Декабрьский мороз щипал щеки и уши. Шапку Маша не носила — вместо шапки ей служила шикарная грива рыжеватых волос, единственная гордость. Во всем остальном было средне: рост, вес, наивные глаза… Маша никогда не обольщалась на свой счет. Мужчины тоже. Да и никаких таких особенных мужчин в ее жизни не было. Последний герой романа, уходя, сказал ей: «Пресная ты, Майская, скучно с тобой».

Бр-р, однако! Ноги в модных ботинках так замерзли, что она прервала размышления и, пританцовывая, сощурилась в темноту — ну когда же придет транспорт?

Наконец во тьме показались огоньки, вроде бы, троллейбуса. Маша пританцовывала и колдовала: «Только бы мой, и место бы свободное было! Только бы мой, и место бы свободное было!»

По счастью, свободных мест в троллейбусе оказалось навалом. Маша залезла в конец вагона, поежилась от теплого воздуха и села к окну. Ехать ей предстояло почти час, она нащупала заветный покет, открыла и погрузилась в мир сказочного.

***

Эвелина проснулась рано утром. Солнечный лучик ласково щекотал ее щеки. Девушка распахнула свои дивные фиалковые глаза и улыбнулась новому дню. «Неплохо бы совершить прогулку верхом», — подумалось ей…

***

Из мира грез Машу вырвал какой-то гам у передней площадки. Она прищурилась: двое мужчин, кондуктор и пассажир, что-то выясняли довольно бурно. То ли пассажир сел не в свой троллейбус и пытался выйти, то ли что. Лиц Маша разглядеть не могла, а на слух — так, ничего опасного там не происходило. Ерунда, в общем. Зря только от романа отвлекли.

***

Эвелина надела изумрудный костюм для верховой езды, который так подчеркивал ее точеную фигурку, велела оседлать любимую Искру и, в предвкушении прогулки, стала смотреть вдаль. С холма, на котором стояло родительское имение, открывался дивный вид на графские угодья. Вдруг внимание ее привлек всадник, движущийся кромкой леса по направлению к имению…

***

Маша почувствовала на себе чей-то взгляд. Близоруким свойственно доверять интуиции — об этом Маша где-то тоже читала. И хоть лица она и не различала — один туманный блин, однако была уверена: мужчина смотрит именно на нее. Она уткнулась в роман и стала делать вид, что ничего не замечает. «Пусть смотрит. Главное, не подать виду, что меня это беспокоит».

Маша прикрыла глаза для пущей верности и сама не заметила, как, убаюканная мерным ходом троллейбуса, уснула…

Она уткнулась в роман и стала делать вид, что ничего не замечает. «Пусть смотрит. Главное, не подать виду, что меня это беспокоит».

***

— Гражданка, просыпайтесь, конечная!

Чья-то рука трясла Машу за плечо. Она открыла глаза. Над ней склонился кондуктор. Лицо его было уставшим, но приветливым.

— Приехали, улица Тульская, конец.
— Как Тульская? — поразилась Маша. — Какая еще Тульская, когда мне на Хасанскую?

Кондуктор пожал плечами. Маша вышла.

«Господи, и куда же это меня занесло?»

Маша огляделась. Дома, дома… И все незнакомое. И впереди мост. А сбоку… Это еще кто такой?

Из-за остановки на нее надвигался мужик. Совершенно определенно, на нее. Маша прищурилась — мужик показался смутно знакомым. «Ой, это же хулиган из троллейбуса!» Мужик кашлянул, подошел ближе и сказал…

***

Эвелина не растерялась! Она вытащила хлыст, которым погоняла лошадь, и с размаху ударила преследователя!

***

Маша тоже не растерялась. Она вспомнила про Трудовой кодекс и романчик, как заправский каратист, ловко владеющий нунчаками, крутанула ремень сумки вокруг запястья, размахнулась и со всей силы двинула мужику по голове. Мужик моментально осел в сугроб и сказал неприличное.

— Ну и дура же ты, Майская!

Маша остолбенела. Мало того, что она только что чуть не убила человека Трудовым кодексом, так у него, видать, еще и «третий глаз» открылся!

Меж тем, мужик так и сидел в сугробе, тер голову и смотрел на Машу.

— Я помню, что ты, Майская, слепая! Но ты еще и хулиганка! Ты чего дерешься?
— А-а… — Маша открывала рот, но сказать ничего внятного не могла. — А-а…
— Бэ-э! — передразнил мужик. — Не узнаешь? Совсем? Я — Михаил.
— Какой еще Михаил? — Маша стала приходить в себя. — Архангел?
— Вот наказанье, а… — мужик, назвавшийся Михаилом, попытался встать, но тяжело осел обратно. — Кажется, я потянул ногу. Помогай давай, ты, вредительница!

Маша остолбенела. Мало того, что она только что чуть не убила человека Трудовым кодексом, так у него, видать, еще и «третий глаз» открылся!

Маша ухватила мужика за куртку и потянула.

— Ну, ты мне еще рукав оторви!

Они поднялись, и тут… Маша вспомнила! И затараторила:
— Ты — Мишка Мальцев? Брат Таньки Мальцевой, мы с ней в одном классе учились! Ой, а как же я тебя не узнала!

***

Эвелина удивленно дернула бровью: она и не знала, что у покойного отчима был сын…

***

Миша покряхтел немного, потоптал поврежденной ногой — проверял.

— Так ты же очки всегда носила, зрение же у тебя. Сколько помню — все в очках, смешная такая, на лягушку похожа. А теперь что? Коррекцию сделала?
— Ми-и-ша-а! Да ничего я не делала — я очки где-то потеряла! Сегодня, на работе! Читаю же без очков, они мне только для дали. Сняла, пока… — Маша помялась, — пока Трудовой кодекс читала. И потеряла потом…

Миша пристально на нее посмотрел и вдруг полез рукой в ее волосы. Маша не шелохнулась — решила, что не только ногу, но и голову серьезно повредил.

— На тебе, Майская, подарок — твои очочки-дурачочки! В гриве твоей висели, видать, на голову нацепила, да и не заметила , как съехали. Цени волосы, Майская.

Маша залилась таким румянцем, что если бы не ночь, то уж точно была бы «Маша в огне».

***

Эвелина залилась румянцем от гнева! Да как он смеет ее касаться!

— Не волнуйтесь, мисс, у вас веточка в волосах запуталась!

***

— Спасибо, — прошептала она и вдруг очнулась: а ведь и правда ночь на дворе!
— Мишка, ой, а что же мне делать? Как я вообще тут оказалась? Я решила на троллейбусе домой ехать, села в «Первый» , а оказалась черт-те где.
— Слепая ты курица, — беззлобно усмехнулся Мишка, — ты не в «Первый» села, а в «Семерку». В темноте, конечно, цифры 1 и 7 можно спутать. Но ты не слышала разве, как я, когда вошел, кондуктора переспрашивал, какой номер, а он глуховат, пришлось орать.
— Слышала, думала, хулиганит кто-то…
— Давай так. Я живу тут рядом, переночуешь, а утром поедешь. Провожать тебя не смогу — нога, а на машине одну в ночь тоже не пущу: ты или опять очки потеряешь, или подерешься с кем-то…

— Мишка, ой, а что же мне делать? Как я вообще тут оказалась? Я решила на троллейбусе домой ехать, села в «Первый» , а оказалсь черт-те где.

***

…А потом они пили чай в холостяцкой Мишкиной берлоге и вспоминали вечернее происшествие, и веселились, словно в те школьные годы. И Маша даже решила признаться, ЧТО же такое у нее было в сумке, а Мишка фыркал и повторял, мол, пострадал от труда и любви… И это было так обычно-необычно, как только и бывает у людей, которым тепло вместе. Не было даже намека на влюбленность, на какое-либо романтическое продолжение — да и неизвестно, нужно ли это. Потому что и так хорошо: сидеть, болтать обо всем, пить чай, менять компресс на раненой ноге, хихикать, опять терять очки и долго их искать…

***

Эвелина махнула на прощанье и навсегда исчезла в сумрачной декабрьской ночи.