Мальчишкой я часто сидел у окна, ожидая отца с работы. Он подходил своей размашистой походкой — высокий, плотный, бородатый — похожий на Фиделя Кастро, которого очень уважал и по-простецки звал Кастер, махал мне рукой и свистел иволгой «фи-фи-фиу»! Я бросался открывать ему дверь, а затем начинался ритуал: отец входил, спрашивал нас, ребятишек, слушались ли мы мать, и почти всегда рассказывал историю, как он шел домой и по дороге встречал лисичку, которая просила передать нам то яблоко, то кулек конфет или печенье, то просто кусочек хлеба с колбаской. Мы радостно принимали эти подарки и, конечно, тут же уминали.

Тринадцатилетним пацаном, когда началась война, пошел отец работать пимокатом — валять валенки для солдат. Работал хорошо. Много позже, как и многие труженики тыла, был награжден специальной медалью, чем чрезвычайно гордился. А когда исполнилось 16, его отправили в Белорецкое ФЗО учиться на электросварщика.

Исстари в деревне уважали людей, работавших с железом. Тяжелая крестьянская жизнь требовала не только исправности орудий труда, упряжи и всевозможных приспособлений в быту, но и хорошо подкованных лошадей. Ее — подкову — не только нужно изготовить и подобрать по лошади, но и специальными, коваными же гвоздями закрепить на копыте. Здесь тонкостей много, и кузнец должен обладать не только умением мастера, но и навыками практикующего психолога, своим видом, силой руки и слова убедить молодую или строптивую лошадь дать ему ногу и быстрыми движениями правильно закрепить подкову и обработать копыто.

Я видел впервые кованых лошадей. Выйдя из станка у кузни, где они стояли, зажатые широкими кожаными ремнями, лошади дрожали от пережитого и поочередно поднимали ноги, как бы думая — от чего они немного потяжелели? А потом мягко и осторожно ступали, подбадриваемые своими хозяевами — шли домой, постепенно привыкая и, вероятно, осознавая, что начинается новая жизнь — кому под седлом, а кому с хомутом на шее.

Вот и шли к кузнецу день и ночь: кому ведро заклепать — дужка оторвалась, кому сабан поправить — огород пахать скоро, у кого лошаденка захромала — подкова потерялась, а завтра ехать.

Вот и шли к кузнецу день и ночь: кому ведро заклепать — дужка оторвалась, кому сабан поправить — огород пахать скоро, у кого лошаденка захромала — подкова потерялась, а завтра ехать.

Закончив ФЗО, отец стал работать электросварщиком в ремонтной бригаде. Работал хорошо и умело, и я помню, как перебирал и рассматривал его многочисленные почетные грамоты: «Лучшему электросварщику» и «Лучшему рационализатору» Белорецкого металлургического комбината.

Окрестные старушки, зная умение отца делать все надежно, приносили то утюги, то плитки электрические в ремонт — делал после работы, а я заглядывал через плечо. Неоднократно варил очень красивые санки детские на заказ, а когда наступило время всеобщего дефицита и подковы было днем с огнем не сыскать, а кузня сгорела, то наладился отец их восстанавливать — наваривал, обтачивал — лучше новых делал! Да мало ли, какой нужды что-то приварить, приклепать или, наоборот, отрезать. Так что без человека, понимающего в металле, да еще не пьющего, в деревне ну совсем никак!

А однажды я узнал о второй, самой нужной на селе профессии. Меня послали на другой конец поселка к дяде Грише с наказом — нашего боровка пора выкладывать. Я, примерно представляя, что и как это будет, пулей сбегал к ветеринару и объяснил суть дела. Пришедший назавтра Мастер вынул из медицинского ящичка прокипяченный скальпель, откупорил бутылочку с йодом, несколькими короткими движениями сделал свое дело, смазав надрезы на уставшем и ослабевшем от визга поросенке и положил его на чистую солому. Отец пододвинул мисочку с молоком и хлебом, но тот обиженно отвернулся и хрюкнул что-то свое.

Так я узнал, что приходится это делать. Потому что в хозяйстве больше нужны телочки, овечки, козы, разжиревшие от постоянной еды и лежания в грязи боровы, да смирные, покорные работяги, кастрированные еще жеребятами кони, которых зовут просто и понятно — мерин.

Дядя Гриша был просто нарасхват. В мое детство дворов в поселке было много, и живности у всех всякой было полно: в хороших семьях коров по две, да с бычком и телочками, овец и коз больше десятка, свиней, а как же без нее! А у многих и лошади, а то и по две! Нет — ветеринар, знающий скотину и умеющий лечить ее, ну очень нужный человек на селе!

Но время берет свое. С уменьшением сельского населения слабеют деревни. Хорошие мастера — мужики с руками и головой наперечет: кто уехал, кто спился, кто просто ничего не хочет и не умеет.

Однако недавно, проезжая по горной дороге, за Инзером — видел я табун лошадей. Они пересекали дорогу, впереди гордо, с высоко поднятой головой, раздувая ноздри, шел статный жеребец. Машины с обеих сторон дороги остановились, заблестели вспышками телефоны и фотоаппараты, а жеребец, скосив глаза и как бы проверив — все ли пересекли дорогу, резко перешел в галоп, и весь небольшой табун, а особенно кобылицы, шедшие рядом с жеребцом, повинуясь красивому ржанию, взяли следом и быстро скрылись за деревьями.

Все продолжили путь — каждый свой, а я подумал, что не все еще потеряно — остались в нашей местности настоящие мужики. Любящие домашнюю живность, а значит и умеющие ее обихаживать.

Фото: 123RF / Maria Itina