«Нет, в конечном итоге, начинать новую жизнь приятно и не очень обременительно, — думала Лиза, раскачивая в разные стороны туфелькой, которая еле держалась на большом пальце. — Сколько оживления, радужных надежд. И все тобой восхищаются, говорят, какая ты «то», какая ты «сё»: «кошечка», «королева»».

Внезапно и как-то уж слишком пошло подумалось «персик». Лиза фыркнула, но радость и лёгкость не улетучились в мгновение ока. Да. И персик, ибо что уж такого излишне пошлого в обыкновенном персике. Вон «Девочка с персиком» — шедевр, идеал чистой юности, жемчужно-розовая мечта о прекрасном.

Лиза попробовала представить себя в полном блеске собственной красоты. Дух захватило надолго и основательно: «Вот она, вот она, власть женщины...» 

Новая жизнь стремительно набирала обороты, проскакивая перед глазами бесконечным потоком машин, невесть откуда взявшимся усатым лицом, атакуя привычными, но крайне неприятными запахами фаст-фуда. 

Да, а ведь к новой жизни прекрасно подошёл бы Алинкин шёлковый шарф. Зачем ей шёлковый шарф с её-то Сердюкиным? Он должен подчёркивать лёгкость, даже стремительность её стройного грациозного тела, тьфу, но не Сердюкин, конечно, — шарф, шарф. Жаль, что мысль о розовом шарфе китайского шёлка не пришла ей в голову раньше, когда на её бледном, с опухшими от слёз глазами, лице отчётливо проступали отметины царственности. 

Анна Павловна, гениальная женщина шестидесяти лет, влёт нашла подход к царственной Лизкиной особе, жёстко и в деталях обрисовав неотвратимость новой жизни. 

— В конечном счёте, единственное, что имеет значение, — это мы сами, — говорила она мягко, даже вальяжно и совсем по-матерински. — Заповедь велит возлюбить прежде всего себя, а вот этого-то мы сделать и не можем. Куда легче любить некий абстрактный образ или идею. А тут ты, любимая. Нате, любите меня такую. 

Спокойная уверенность Анны Павловны, её свободное владение темой завораживали. Робкая и застенчивая от природы, Лиза вдруг начала ощущать в себе некие значительные подвижки. Спина вдруг выпрямилась и горделиво оперлась, как показалось Лизе, не слишком сильной в анатомии, на копчик. Мягкий взгляд обрёл крылатость и превратился во взор. И так захотелось, мучительно захотелось поверить в царственность крови... 

Анна Павловна, гениальная женщина шестидесяти лет, в лёт нашла подход к царственной Лизкиной особе, жёстко и в деталях обрисовав неотвратимость новой жизни. ​

— Буду мечтой! К мечте всегда хочется прикоснуться, проверить, а мечта ли? 

Но в качестве воплощённой мечты Лиза просуществовала недолго. Ветер немилосердно растрепал тщательно продуманную причёску: все эти вавилоны и завлекушки, трепетно и естественно ниспадающие локоны. Гордый поворот шеи, помимо обычного неудобства, начал причинять уже и физическую боль. Решительно, новая жизнь не хотела принимать Лизку в свои объятья. 

Мудрая женщина Анна Павловна призрачно маячила перед глазами, складываясь из едва уловимого движения летнего воздуха и хитро поглядывая на обновлённую Лизку своими выразительными карими глазами. 

— Бог его знает, что такое эта новая жизнь? Я всё делаю шиворот-навыворот. Подставить себя. Предложить себя жизни: вот она я, бери меня и неси, закручивай в своём бесконечном потоке. Пусть всё будет просто и легко. Просто и легко. 

Безотчётное желание нравиться заставило Лизу переменить позу: лёгкий разворот корпуса влево, нога, согнутая в колене, слегка отставлена, волны каштановых волос игриво откинуты назад и янтарятся на солнце, глаза мечтательно устремлены в никуда, — именно так обычно выглядят модели на фотографиях. Эффект не замедлил сказаться. Девушка, определённо, уловила колебания, связанные с наплывом мужской энергии. Чем ближе был этот незримый пока для неё мужчина, тем сильнее билась жилка на её виске, тело напряглось, готовое принять ещё одну неотразимую позу из убойного женского набора. Вот он. Сейчас можно будет уловить слабый аромат дорогого парфюма... Лизка закрыла глаза и глубоко вдохнула летний воздух. Ничего. Обонятельные рецепторы не зафиксировали даже самого минимального наличия парфюма в загазованном московском воздухе. Ну же. Ну? Ещё один вдох... 

Между тем, на скамейку справа от неё кто-то плюхнулся. Не присел, а именно плюхнулся. Мудрая женщина Анна Павловна, материализовавшись, игриво подмигнула Лизке. Та медленно, с достоинством повернула голову вправо и невольно отпрянула. Рядом с ней на скамейке сидел несолидного вида парень и пытался стереть с голубой футболки следы мороженого. В какой-то момент парень, прервав своё занятие, замер и, посмотрев в Лизкину сторону, улыбнулся. Улыбка слетела с его губ, открытая и искренняя, но готовая встретить новую жизнь во всеоружии, воплощённая мечта как-то вдруг сникла, взгляд заметался из стороны в сторону, выхватывая разрозненные картинки городского пейзажа: бегущую куда-то девочку в розовом лёгком платьице, чёрную, покачивающуюся на толстых цепях урну возле скамейки, бодрого старичка, машущего кому-то там вдалеке...

От неожиданности, смущения и несправедливого несоответствия представившейся за секунду до этого сцены лицо Лизы пошло красными пятнами. Этого уж никак нельзя было допустить! Стараясь сохранить остатки царственности и величия, позабыв о незримом присутствии Анны Павловны, Лизка стремительно встала, окинула ничего не видящим взглядом лицо молодого человека, растерянно улыбнулась и как можно грациознее поплыла по направлению к метро. Несостоявшаяся новая жизнь маячила всё более сжимающимся бледно-голубым пятном до тех пор, пока Лизка, всё убыстрявшая шаг, не укрылась в здании метро. 

Лишь ночью, когда она привычно предалась предсонным девичьим мечтам, Лизку посетила мысль: «А ведь тот молодой парень на скамейке был очень даже...». В сгустившейся темноте больше ничего и никого не было.