- Студентка Зинчук! Очень слабенько, троечку я Вам натянул только за прилежание и за аккуратный конспект. Но над материалом надо работать, работать и работать. Все свободны, встретимся через две недели, после каникул.
В аудитории мгновенно поднялся шум, захлопали сиденья, народ радостно тянулся к выходу. Преподаватель Григорий Михайлович собрал бумаги в допотопный потфель, поправил галстук и вышел из аудитории.
- Верка, ты чего сидишь? Ай-да в "Коровушку", отмечать конец семестра.
- Отстань, Мошкин, времени нет. Тут стипуха пропадает, скоро на метро не хватит, не то что на "Коровушку".
- Ну пока, с Наступающим!

План спасения стипендии в Верочкиной прелестной головке возник мгновенно. "Попробую разжалобить, про папу алкоголика навру. Хотя, такого сухаря вряд ли удастся пронять. Но не попробовать нельзя".
Наскоро собравшишь, она выбежала из аудитории, и, пробираясь в шумной радостной толпе студентов, направилась на кафедру теоретической механики.
- Да-да, заходите, - ответили на стук в дверь.
Вдруг кто-то из толпы сильно толкнул Верочку сзади, дверь кафедры распахнулась, всё вокруг непонятным образом перевернулось, голова сильно обо что-то ударилась...
- Зинчук! Зинчук! Как Вы себя чувствуете?
Перед глазами Верочки всё плыло. Лицо Григория Михайловича, высокие окна, кадка с пальмой.
- Зинчук! Вы меня слышите? У Вас бледный вид!
"Вот идиот, - подумала Верочка, - тебя бы мордой об асфальт, какой бы у тебя был вид?"
- Слышу Вас нормально, чувствую голову.
- Это хорошо, значит, она у Вас есть.
- Не факт, чувства бывают обманчивы, Вы нас научили. Что это со мной?
- Не уверен на 100%, но думаю, кто-то не расчитал траекторию полёта собственного тела!
- Вы не могли бы говорить чуть тише, очень голова болит...
- Прошу прощения, это профессиональное. Алла Михайловна положила Вам лёд, так что придерживайте-придерживайте. М-да. Она очень спешила, у неё сегодня гости, вот и оставила меня позаботиться о Вас. Все уже разбежались, к Новому году готовиться. Так-то... Я уж думал, не придётся ли скорую вызывать. Так ведь телефон, как на зло, на всём этаже отключили, пришлось бы к электрикам наверх бежать. Ну, сейчас-то всё в порядке.

Григорий Михайлович ещё раз вопросительно посмотрел на Верочку и одел пальто. Он немного потоптался у двери, взял зонт и вышел. В институте было тихо и пусто. Перекинувшись парой слов с охранником и щурясь от липких хлопьев, он бодро зашагал по улице. Через пару минут он уже открывал массивную дверь дореволюционного одноподъздного дома и поднимался к себе домой.
- Гришенька, быстрее мой руки, суп стынет, - Григорий Михайлович с удовольствием почувствовал знакомый запах маминого обеда, жареного хлеба, чеснока. "Наверное тосты с сыром. Славно-славно".
- Я уж думала, что не успею накормить тебя. Мы решили пораньше собраться у Татьяны Александровны, чтобы составить поздравления, шарады и фанты. А потом прямо оттуда и на дачу. Ты ведь всё равно в 10 спать идёшь, вот я и подумала, что могу быть свободна, - мама громко кричала из кухни.
- Конечно, мама, не думай обо мне, я уже взрослый мальчик, сам справлюсь.
- Какой там взрослый! Ты же картошку сварить не умеешь! Чудо 40-летнее!
На столе на белоснежной салфетке дымился ароматный суп, стояла запотевшая бутылка шампанского с парой бокалов, огромная роза красовалась в прозрачной вазе. Мама вытащила из печки горячие тосты с сыром.
- Рановато для шампанского, но надо отметить по-семейному, пока я не ушла. Открывай! Ты знаешь, Анна Григорьевна рассказала мне ужасную историю. Её сын устроился работать в больницу, он хирург, ты же помнишь? Там в приёмный покой поступила женщина, скорая привезла. Её посадили в кресло в приёмной, оформили, вроде ей легче стало, должен был прийти дежурный врач. Но она, понимаешь, попала в неудачное время, рано утром, на пересменку, да ещё и много поступивших было, вышла какая-то путаница, вобщем, когда хватились, она в кресле уже мёртвая сидела. Вот как бывает, Гришенька.
- Мама, вот это самая приятная застольная новогодняя история, ты меня просто порадовала! - Григорий Михайлович усмехнулся и посмотрел на маму с укоризной.
- А что, это жизнь. И на Новый год она не останавливается, к твоему сведению. Я тебе ещё холодец приготовила, очень удачный, с чесночком. И с собой возьму, это было моё домашнее задание. Лучше меня никто холодец не готовит.
- Вот это точно! Я горжусь тобой!

Григорий Михайлович с аппетитом покушал, взял программку и перебрался в уютное кресло. Мама ещё немного посуетилась, одела парадно-выходной зелёный костюм, наскоро причесалась и ушла, оставив массу наставлений о том, как не умереть голодной смертью до завтрашнего утра, когда она вернётся.
Среди отмеченных мамой программ не нашлось ничего интересного, и Григорий Михайлович решил почитать. Он открыл портфель, сверху лежал платок, которым он придерживал пузырь со льдом на Верочкиной головке. "Чёрт, неприятно всё-таки вышло в этой девицей." Он быстро набрал телефон проходной.
- Алексей, это Григорий Михайлович, там студентка после меня выходила?
- Да после Вас целая группа выходила, весёлые, отмечали, наверное. И ещё люди были. А как одета?
- Да не помню я... Юбка что ли. Или брюки.
- Ну Вы даёте, Григорий Михайлович! Юбка или брюки! Ха!
- Ладно, понятно.
Григорий Михайлович повесил трубку и начал было искать в портфеле нужные материалы, но вдруг какое-то очень неприятное воспоминание как камнем придавило сердце. "Что неприятное было? Ах, да. Больница, женщина.. О, ужас!" Григорий Михайлович представил студентку Зинчук в кресле и статью в институтской газете: "Вот к чему приводит человеческое равнодушие".
Он быстро оделся и выбежал на улицу. Дорога заняла не более минуты, он уже подбегал к своей кафедре. Уборщица только что вышла из комнаты и запирала дверь.
- Скажите, а студентку Вы тут не застали?
- Прогнала её, закрываю уже, пъяная была, что ли? Так и шатало её, так и водило туды-сюды. А то чего ж? Праздник ведь.
- А куда, куда же она пошла?
- Не знаю, ушла и всё тут. Я что ль следить за каждым должна?
"Ну да ладно. Ушла, значит всё с ней в порядке", - подумал Григорий Михайлович. Он опять немного потоптался, и пошёл обратно.

На улице было темно, он остановился, чтобы закурить. Ветер задувал одну за другой спички.
- На Вас разные ботинки, - кто-то согнувшись сидел на скамейке у входа. Григорий Михайлович посмотрел на свои ботинки, потом на сидящую девушку.
-Зинчук! Ну слава богу! Я вдруг забеспокоился. Как Вы?
- Не очень, если честно. Но жить наверняка буду.
- Ну давайте, я Вас до метро провожу.
- Да ладно, далековато это, я ещё посижу немного.
- Немного? Вы уже часа два сидите.
- Да? А сколько времени?
- Восемь.
- Всё равно опоздала я на электричку. Даже если такси поймать, опоздала...
- Всё равно поймаем, побежали!
Григорий Михайлович помог Верочке подняться, она пошатнулась и повисла на его руке.
- Знаете что, Зинчук, у меня и денег-то с собой нет, так что давайте-ка зайдём ко мне, я тут близко живу, отогреетесь немного, отдохнёте, и решим, что делать.
Верочка удивлённо приподняла брови.
- Да неудобно мне как-то, что Ваша жена скажет?
- Жены нет дома. Пошли.
Верочка послушно поплелась рядом. Её жутко тошнило, голова разрывалась от боли.

Они поднялись по лестнице и зашли в дом. Григорий Михайлович посадил Верочку в кресло, укрыл пледом.
- Сейчас выпьете чайку, согреетесь. Я быстро.
Верочка огляделась. Старомодная обстановка, скромненько и со вкусом. Салфеточки беленькие кругом. Тепло и уютно.
- Ну вот, пейте.
Они попили чаю, Верочка уснула в кресле. Григорий Михайлович хотел было отнести её на диван, но постеснялся. "Надо родным сообщить, беспокоиться будут". Он позвонил в деканат. Никто не отвечал. Он подошёл к Верочке и потормашил за плечо.
- Зинчук, какой у Вас номер телефона?
- Что? Какого телефона?
- Надо родителям сообщить, что с Вами всё в порядке, уже ведь десятый час.
- Ничего не надо, я одна живу.
- Как? И никто Вас не ждёт сегодня? Где Вы планировали Новый год отмечать?
- В компании, Вы не беспокойтесь, там никто и не заметит, что меня нет.
- А. Понятно.
- А Вы? С кем Вы будете отмечать? -А я не особо люблю отмечать, всегда дома остаюсь, с мамой и сестрой. Но в этом году у них другие планы. У сестры друг, у мамы друзья по хору. Так-то.
- Так Вы с ними живёте, с мамой и сестрой?
- С мамой, вообще-то. М-да. Как Вы? Как чувствуете себя? Я включу телевизор, что ли, и шампанское у меня есть, охладить только надо. Мама там наготовила, как на полк солдат.

Григорий Михайлович неумело накрыл стол, Верочка наблюдала за ним со сторны. И вдруг ей стало жалко этого смешного старомодного мужчину. Скучная жизнь у него, мама, теоретическая механика, портфель, столетнее пальто. "А ведь мужику уже лет 40-45". Они посидели за столом, немного выпили, поговорили ни о чём. В их глазах светилась обоюдная симпатия.
Голова у Верочки чудесным образом перестала болеть. Она была занята другими мыслями. "А что, если поцеловать его? Что он скажет? "Студентка Зинчук! Возьмите себя в руки!""
- Вы знаете, Григорий Михайлович, я, пожалуй, пойду, одолжите мне денег на такси, я со стипендии верну. Хотя... Мне теперь, наверное, не дадут стипендию.
- Нет, нет, не уходите! Я волноваться за Вас буду. Какое сегодня такси? Не переживайте, Зинчук, я с Вами позанимаюсь, тройку мы обязательно исправим, стипендия Ваша не пропадёт. Можем позаниматься прямо сейчас. Хотите?
- Нет, не хочу. Я всё-таки травмирована. Да и не пойму ничего.

Верочка неторопливо поднялась и направилась к двери. Григорию Михайловичу вдруг стало так тоскливо, как не было никогда в жизни, настолько, что он вдруг вспомнил смерть своего отца. Он сознавал, что ему хорошо в обществе этой смешной милой девушки, но не ожидал прилива таких сильных чувств. Он подошёл к ней чтобы помочь надеть пальто, их глаза встретились, и... весь огромный мир начал уплывать куда-то далеко-далеко. Они вдруг почувствовали, что вокруг не существует никого и ничего, только они и только двое - мужчина и женщина. Они долго стояли в прихожей, боясь оторваться друг от друга, чтобы не разрушить это огромное но очень хрупкое чувство. И каждый из них понимал, что жизнь с этого момента неизбежно изменится и никогда больше не будет такой, как прежде.