Нежно-розовый мягкий, испускающий слабый едва заметный аромат лепесток лотоса, медленно отрывается от вибрирующей поверхности идеально круглого озера. Уплывают вниз листья кувшинок, редкие камыши, берега, покрытые изумрудной травой, густые макушки сосен, вот уже далеко внизу неплотные рваные легкие облака… Находясь в центре этого лепестка, чувствую, как остывает, становится прозрачнее воздух, он вдыхается легко, заполняя все мое существо… Я в нирване…

Резкий звук прерывает сладостное парение, безжалостно возвращая мою весьма подуставшую сущность в реальность. "Это был последний раз. Я от тебя ухожу!" - доносится из подъезда крик соседки вместе со звуками с грохотом закрываемой двери и нервным решительным цоканьем ее каблучков. В ответ слышится злой мстительный лязг задвижки и невнятное чертыханье соседа. Про очередной "последний раз", как и многом другом, знает весь трехподъездный дом, отвечая любопытствующим молчанием.

На шум реагирует собака из квартиры напротив. Она здесь недавно, потому что в отличие от молчаливого Шарика, уже сто лет живущего этажом ниже и привыкшего к такому выражению человеческих эмоций, истошно затявкала, пугаясь своего голоса.

Наступает тишина… Я пытаюсь снова "вернуться" к озеру, но рябь на воде и запах, намекающий на наличие в нем рыбы, не дают разглядеть моего заветного лотоса, лепестки которого как-то пожухли. Безуспешные попытки, упорядочить мысли и чувства, завершаются новой волной раздражения вот уже несколько месяцев усугубляющего все мои отрицательные качества.

Знакомый посоветовал искать первопричину, провоцирующую дурное настроение, чтобы точнее направить усилия на ее устранение, будто человечество разучилось понимать, что портит его существование и для этого непременно нужен психоаналитик с незавидными обязанностями сантехника, удаляющего затор канализации.

Рассеянно перебираю клавиши старого пиано. Шопен помогает облегчить процесс самокопания. Для лучшего сосредоточения и вычленения наиболее важной проблемы выпиваю крепкого кофе, выкуриваю сигарету. Безвольное существо. Иду на поводу у своих дурных привычек. Стоп. Почему дурных, если после этого чувствуешь себя комфортнее. Вот кто не начал, тот пусть не начинает, а кто уже втянулся, пусть получает от этого удовольствие, даже, если знатоки называют его псевдоудовольствием.

Продолжаю процесс самокопания. Почему-то я разучилась ощущать праздник и долгожданный Новый год не приносит прежней радости. Наоборот, задолго до его прихода начинаешь чувствовать странное беспокойство, или боязнь, что не успеешь закупить нужных продуктов, живую елку, хлопушек, подготовить достойный и, как сейчас модно, соответствующий приближающемуся году наряд. Ждешь от праздника чуда и на утро получаешь головную боль, гору немытой посуды и залитую соусом скатерть. Иногда находишь под столом спящего гостя, не справившегося с "управлением". В то утро Нового года было очень грустно, оттого что праздник так быстро кончился. Улыбаюсь собственным воспоминаниям. Со временем все забываешь, видишь много комичного в несмешной ситуации. Время лечит…

Нет, оно не лечит. По крайней мере, не меня. Спазм сдавливает горло, захотелось заплакать оттого, что поняла, где надо копать и что откапывать. Эту свою несчастную безответную любовь, так старательно упрятанную, задвинутую в самую дальнюю полку сознания, и все же не дающую мне покоя придется сейчас откопать. Как будто боясь этого и пытаясь принять меры самозащиты от воспоминаний, вскакиваю и быстро включаю телевизор. Наверное, слишком громко, потому что незамедлительно раздается требовательный стук в стену с претензией соседа на священное право на тишину и покой. С беззвучным плачем опускаюсь, нет, просто падаю и растекаюсь по ковру.

Мыслей нет, просто лежу, свернувшись клубочком, и жалею себя. Так лежат детки, пока они еще не родились в животе у мамы… Мама! Да, надо позвонить маме. Набираю номер… «Алло» - радуюсь ее голосу. "Ты простыла? Голос гнусавый… Опять со своей любовью. Пожалей себя и меня тоже. Ну не все срастается, я тебе как медик говорю…" Быстро прощаюсь, мамина терапия не помогла. Она права жалеть меня сейчас нельзя. Я знаю, что ей обидно за дочь, что она тоже плачет из-за меня. Но она меня знает лучше всех и поэтому не дает возможности в очередной раз поныть у родного плеча.

Звонок в дверь останавливает, уже начинающие щедро накапливаться слезы. Я никого не жду, кто же это может быть. На пороге стоит бабулька из 11 квартиры. "А, ты уже знаешь… Ну, приходи, старика моего помянем. Не плачь, болел он сильно, отмучился страдалец мой", - выдохнула она упавшим голосом и, не прощаясь, пошла к соседней двери.

Ой, как стыдно за свои слезы, причина которых похороны собственной неудавшейся любви. Понимаю, что дай мне возможность выбрать, я бы предпочла несчастную любовь, смерти близкого человека. Удивительно устроены люди, они быстро соображают, взвешивают приоритеты и так же быстро успокаиваются, поняв, что не так уж несчастливы по сравнению с другими.

Умываю лицо, зеркало говорит, что слезы пошли во вред, нос припух, глаза приняли выражение, как у только что побитой собаки. Наскоро напяливаю джинсы и свитер, беру немного денег, спускаюсь в 11 квартиру. На лестничном пролете встречаю соседа с табуретками в руках, судя по всему тоже принимающего участие в траурной церемонии, отмечаю, что парень силен - аж по три в каждой руке. "Привет, красотка, помочь не желаешь?" - не замечая бесцеремонности в голосе, молча беру из его рук две табуретки…

Безлюдность дачного поселка в начале зимы пугает. С удовольствием сбегаю подальше от суетного мегаполиса, предвкушая получить большую порцию долгожданного одиночества. С камином пришлось повозиться, руки и одежда покрылись слоем сажи, воды не оказалось. Пришлось умываться минералкой.

Дров в камине многовато, надо следить, чтобы угольки не вываливались, но зато тепло и мерцание огня так успокаивают. Бесстрастно, не рассматривая, как бы боясь оказаться в плену воспоминаний, сжигаю письма и фотографии, захваченные совершенно бессознательно, будто нечто свыше руководило мной. Все сгорело и ничего не вызвало ни сожаления, ни радости, только образовалась пустота.

Утром выпал снег. Белоснежное покрывало, накрывшее все вокруг, ослепило. Воздух звенит чистотой… В абсолютной тишине даже не слышно пения птиц. Бесцельно побродив вокруг домика и не найдя чьих-либо следов, проникшись пониманием к Робинзону, разочарованно плетусь к камину, оглушенная тишиной. Неудобная привычка слышать, как проходит жизнь за стенами твоей квартиры, и чувствовать свою сопричастность к ней, дала о себе знать на третий день…

Возвращение домой было окрашено чувством ожидания чего-то хорошего, как перед каждым Новым годом. Дышалось очень легко.

"Здравствуй, красотка, подрабатываешь на разгрузке угля?" - приветственное замечание и обворожительная улыбка «носильщика табуреток», заставляет меня густо покраснеть. Торопливо покидая давящую тишину, видимо не очень тщательно отмыла каминную сажу. "Не обращай внимания, Золушка, тебя это не портит", - как бы извиняясь, произнес он.

Поднимаюсь, почти не касаясь ступенек последнего пролета, быстро нахожу в лабиринтах сумки ключи, которые радостно зазвенели, встретившись с родной дверью. "Пока вас не было, вам письмо принесли… И нам так не хватало вашей музыки" - уже в дверях застал меня голос владелицы, в очередной раз вернувшихся решительных каблучков.

К предпраздничному настроению добавилась удивительная легкость. Сверху слышен плачь грудного ребенка, интересно, кого родила интеллигентная пара из 26 квартиры. Вальсирующей походкой вхожу в светлый зал, глядя вместо нот на красивый серо-голубой конверт, с удовольствием выдаю для примирившихся сторон мазурку Шопена.

Как я скучала по всему и всем… Я люблю вас, люди! Жизнь продолжается!