Был апрель 2011 года. Солнце жгло своими яркими лучами серый городской снег, и старик в бессилии отползал все дальше и дальше в тень, в бессильной злобе поджимая ноги и прячась. Лица прохожих светлели день ото дня, на улице слышались мужские комплименты и девичий смех, словно звон колокольчиков. Но Ему это было чуждо. Он не понимал радостей этих людей, не понимал их беззаботного счастья. Он был один, и для него осталась только одна пора - конец января. Уже десять лет.

У него было все. Шикарная пятикомнатная квартира в прежде пригороде "Рублево", немного архаичная, но в идеальном состоянии, синяя BMW 2005 года выпуска, карьера на взлете - все. Он быстро доехал, поднялся к себе, на пороге бережно поставил черный старомодный портфель с еле различимым от времени тиснением "Petek". Ее подарок, сделанный, когда он был еще молод и наивен, в той, другой жизни, чудесной, цветной и беззаботной, когда он доверял людям и слушал их советы, считал дружбу святой, а любовь вечной, когда они были вместе.

Он прошел в комнату, небрежно развязал и бросил на диван галстук, включил музыкальный центр и быстро сделал себе любимый двойной Campari с грейпфрутовым соком. По радио крутили Red Hot Chili Peppers, альбом 2000 года. И под звуки любимой музыки с двух буквально глотков его накрыло. С ним часто такое случалось в пятницу после работы, когда Он оставался один на один со своими воспоминаниями. Он достал со стеллажа старенький фотоальбом, со снимками на фотобумаге (вообще терпеть не мог этих новомодных голографических, с передачей запаха), открыл и долго-долго смотрел на единственную оставшуюся Ее фотографию.

"Господи, какая красавица!", - промелькнула мысль. И, чего уж греха таить, так оно и было. Он помнил этот жаркий июльский день, когда Она приехала с юга. Ее кожа была коричневой и солоноватой, а волосы пахли ветром и романтикой морских приключений. Когда он как мальчик сидел и смотрел на часы весь день накануне, считая часы до прихода поезда, и примчался на вокзал за полтора часа, потому что больше всего в жизни в тот момент он боялся, что кто-то другой увидит Ее первым. А вечером они гуляли по набережной и не могли насмотреться друг на друга. Старая карточка...

Он так и не простил себя за то, что они расстались. Понимал как, почему и зачем... Понимал, не простил.

Это было давно. На грани между Старым и Новым веками с ним что-то случилось. Были некоторые проблемы в жизни и с институтом, и с работой, и с деньгами ("Эх, какая мелочь!"). И он сдался, решил, пусть так и будет. Отвернулся от друзей, от Нее. Она пыталась поддержать его, вытащить на свет Божий из того погреба, в который провалилась его душа, но куда там! И, отчаявшись, стала уходить... Сначала не надолго и редко, потом чаще, чаще. А потом - потом был конец января, бар "МТС" на Арбате ("Хм...ведь с тех пор ни разу и не был там, а ведь нравился он мне"). И гулкое эхо ее слов про "уже два месяца" и "новый парень", и его "как же так, почему". И время остановилось. "А вот потому, и поделом тебе!", - мелькнула мысль.

"Нет, нет, не могу больше", - со злостью пробормотал Он, разорвал фотографию пополам и швырнул бокал в стену.

Прошло полчаса. Он сидел, обхватив голову руками, и мерно раскачивался из стороны в сторону. "Боже, что я сделал...что сделал". "Когда тебе стукнет тридцать пять, в гараже будет стоять Мерседес, будет счет в банке, жена, и двое детей (последовательность именно такая), ты внезапно поймешь, что прожил жизнь зря", - выплыла откуда-то из глубин памяти фраза, случайно оброненная отцом его школьного приятеля. Так оно и было. Больше его уже ничего не волновало на этом свете.

Он не создал главного - не смог отдать Ей то, чем жил и что чувствовал сам. И оно утекло, растаяло, улетучилось, рассеялось без следа в большом мире, словно дым, выходящий из заводской трубы. И в момент, когда он это понял - окаменел. Потерял интерес ко всему. И стал просто пить, есть, спать, заключать сделки - просто жить, прожил десяток лет, сегодняшний день.
Но к концу дня Он очень устал, захотел отдохнуть, забыть это все... отдохнуть... уснуть.

* * *

У подъезда стояла "неотложка". Врачи в полголоса шептались: "Инфаркт? Такой молодой! Родственников нет?". Его несли на носилках, лицо было закрыто простыней. А в правой руке была сжата смятая половинка фотографии единственного любимого Им человека - врачи не смогли разогнуть пальцы, так сильно Он обнял Ее в последний раз.
Рядом остановился небольшой джип с блондинкой лет тридцати. "Сейчас его увижу. Я забыла гордость. Не могу больше доказывать окружающим, что счастлива, хочу просто ей стать. Наконец, скажу, что не могу больше без него жить", - такими были ее мысли, когда, побледнев, она вдруг увидела свою фотографию в руке человека на носилках. Слишком долго Он ждал ее, хотел увидеть ее лицо, обнять, приласкать. И, не дождавшись, ушел.
Навсегда.
Она не успела совсем чуть-чуть.