«Мыть руки предвещает избавление от грехов
или же что сердце удержится от преступлений»
Старинный сонник

Вещи Аиды Петровны решили передать в школьный музей. Сидя на полу, я бережно раскладывала по стопкам оригами, вышивки и рисунки. Яна сортировала педагогические конспекты, учебные планы, методическую литературу.

— Собрания сочинений в библиотеку отдадим, а цветы перенесем в учительскую, — рассуждала она. — Хотя нет, лучше расставим в школьном коридоре. Ребята будут за ними ухаживать и свою учительницу вспоминать. Не человек она была, Человечище! Если бы биографию ее писала, все буквы заглавными бы сделала. А еще лучше от руки их оформила, как в старых книжках. Как они тогда назывались?
— Так и назывались… Буквицы, — машинально добавила я, не желая продолжать разговор.

Квартира, в которой мы хозяйничали уже сороковой день, принадлежала преподавателю русского языка и литературы, Заслуженному работнику Образования, почетному жителю райцентра Аиде Петровне Ртищевой. Она учила и меня, и Янку, и Янкину тетю, и еще несколько десятков сотен человек. По крайней мере, на похоронах казалось, что их никак не меньше. Народу собралось столько, что прощание пришлось продлевать на час — у гроба не сидели, но вереница плачущих навзрыд, робко утирающих слезы или невзначай промакивающих глаза все не кончалась. На кладбище могилу завалили цветами и обещаниями «навещать», «не забывать» и «помнить все жизненные уроки».

Вещи Аиды Петровны решили передать в школьный музей. Сидя на полу, я бережно раскладывала по стопкам оригами, вышивки и рисунки.

Поминки организовали в столовой. Никто не возражал, ведь именно в школе Ртищева провела большую часть жизни. Сначала проходила практику как студентка, затем устроилась по распределению как молодой специалист. В этих стенах скромно отгуляла свадьбу с молодым физиком Николаем Степановичем, здесь же в перерывах между «двумя ставками и тремя сменами» (как она сама говорила) проверяла домашние задания сына Ванечки.

На свадьбе я не была, Ваню и Николая Степановича ни разу не видела. Супруг Аиды Петровны погиб за год до моего поступления в первый класс от удара током (что-то чинил, где-то замкнуло), а Ваню убили во время службы в армии. Случилось это во время Второй Чеченской компании, когда страшная рана войны, которую, казалось, только затянули, снова разверзлась диким кровавым ртом.

Когда из Чечни в Сибирь привезли закрытый гроб с обезображенным телом, в школе отменили занятия, а в холле под вазой с георгинами поставили портрет с черной ленточкой. Тогда же Аида Петровна, впервые за 19 лет со дня возвращения из декрета, вновь не вышла на работу.

— …Смотри, она хранила все открытки от учеников, — вывел меня из задумчивости голос Янки. — Удивительно! Тут и на Новый год, и на 8 марта, и на День рождения, и даже на День кошек. А в некоторых конвертах цветочки засушенные — как букетики на 1 сентября!
— Угу, — кивнула я, листая конспект урока, исписанный знакомым почерком.

«Непротивление злу насилием — понятие, которое Л.Н. Толстой ввел в русский язык в качестве одного из основных постулатов своего религиозно-философского учения («толстовства»). Понятие «непротивление» исходит из известной евангельской заповеди: «...Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

На эту тему мы когда-то рассуждали всем классом, да так увлеклись, что просидели всю перемену.

— Запомните! — говорила Аида. — На вашем пути будут встречаться разные люди, но каждый из них создан по образу и подобию Божьему, а значит, заслуживает, чтобы его выслушали и попытались понять. Но зло коварное, к нему тянет. Кажется, оно сильнее добра. Однако, зло — это колосс на глиняных ногах. Его легко разрушить. Главное, не бояться и до конца нести мирный свет.
— А если человек — откровенный подлец? Тоже подавать ему руку? — не удержался кто-то.
— …Да! Вдруг она сможет вытянуть его из болота, — задумавшись, ответила Аида Петровна. — Но не забудьте после этого хорошо вымыть руки.

Аидочка верила, что алчность, злоба и подлость могут передаваться через рукопожатие, оседая сначала на руках, а затем на сердце.

Аидочка верила, что алчность, злоба и подлость могут передаваться через рукопожатие, оседая сначала на руках, а затем на сердце. У нее даже в кабинете была установлена маленькая раковина, на обочине которой дремало душистое мыло. Когда Аида Петровна мыла руки, мы понимали — что-то случилось. Однажды это было после ссоры с директором, настаивавшем «на исправлении оценки сыну депутата, чтобы не портить мальчику аттестат, а школе репутацию». Затем — после визита самого депутата, открыто предлагавшего учительнице «личную материальную помощь».

— Смотри, оказывается, у нашей Аидочки издана целая книга на тему «Кавказ в творчестве А.С. Пушкина и осмысление роли местных народов в становлении Российского государства», — снова раздался голос Яны. — А в нее вложена благодарность от Министерства образования Северной Осетии «За большую работу в изучении традиций кавказских народов и сохранении национальных ценностей».
— Знаю, — кивнула я. — В 70-х Аиду Петровну несколько раз приглашали туда на открытые уроки. А в местном университете ей даже предлагали защищать диссертацию, но она отказалась…
— Ирония судьбы — всю жизнь Кавказ любила, а он у нее сына забрал, — горестно подытожила Янка.
— Да уж… После гибели Вани Аида ни Пушкина, ни Лермонтова читать не могла, — продолжила я. — Когда по литературе их проходили, просила себя замещать. Помнишь, даже убрала тему сочинения по «Кавказскому пленнику». Сказала: «Я это проверять не буду. Не смогу».
— Ну что ж она себя так истязала? Смотри, сколько собрала статей про захват школы в Беслане. Толстущая папка, — продолжила Яна. — Ну, понятно, что дети… Ну, ясно, что трагедия, но ведь она случилась так далеко. За всех не напереживаешься. И откуда вообще берутся эти террористы?! Ведь все же в школу ходили, у всех мамы были.

Мы замолчали, вспоминая жуткое 1 сентября 2004 года…

— Наташ… А письма тоже все в музей сдавать? Тут просто конверт разорванный. Наверное, завалился в стол, его дернули и порвали. Сто процентов от ученика какого-нибудь. Странно только, что не подписан.

Мы аккуратно извлекли клетчатый лист. Порван он действительно был пополам, но так, будто послание сначала хотели уничтожить, а затем почему-то оставили.

— Думаешь, можно читать? — смутилась я. — Все-таки личное...
— Да тут все личное! Но Аидочка же сама завещала школе распоряжаться вещами по ее усмотрению. Юридические указания были только насчет квартиры. Хотя, если честно, не понимаю, почему она просила перевести все деньги от ее продажи в Фонд помощи жертвам терактов. Логичнее было бы, например, оставить нам или другим молодым учителям. Ну, или хотя бы в Фонд науки пожертвовать… Ты сложила листы?

Мы аккуратно извлекли клетчатый лист. Порван он действительно был пополам, но так, будто послание сначала хотели уничтожить

«Здравствуй, мама! Наверное, ты удивлена, получив это письмо. Но я живой. Тогда, возле Хасавюрта на нашу заставу действительно напали. Были и взрывы, и перестрелка. Всем, кто хотел жить, предложили сдаться. Ты не представляешь, как я хотел! Глупо умирать в 20 лет за страну, которой на тебя наплевать! А тут деньги, власть! Новое оружие! У наших же ребят один патриотизм. С утра о нем твердят, а к вечеру за него умирают. Тогда я и решил перейти к боевикам. Взял новое имя — Магомед, выбросил крестик. Когда отступал (у федералов подошло подкрепление), получил приказ взорвать свою заставу. Там уже почти все мертвые были, не страшно. Позже узнал, что тебе извещение пришло. Все думал — кого схоронила? Может, Сашку с Урала или Серегу с Волги? Ведь все они тогда погибли. Прошу: не бросай могилку. Нельзя солдату без мамы. Уж я-то знаю.

Многое произошло за эти годы, вспоминать не стоит. Но тяжело мне было только раз — в Беслане. Будто щелкнуло что-то. Опять школа, учителя. Смотрел в их лица и двинуться не мог. У каждого — твои глаза! Уехал. Братья одни работали. Много на мне грехов, но крови тех детей нет. Так и знай!

Давно хотел написать, да как-то не получалось. А когда решил, не знаю, дойдет ли письмо. Аул обложили федералы. Стоят насмерть. На переговоры не идут, пленных не берут. Не простят они нас за Беслан, Москву, Моздок. Видимо, это действительно все. Такое вот некрасивое, серое и чужое все. И снова страшно и снова хочется домой. Мама, если сможешь — прости. По-христиански. Иван (Магомед)».

Я замолчала. В голове билась фраза из какого-то произведения, прочитанного на уроках литературы: «В воздухе повисла звенящая тишина…». Нужно было что-то сказать. Сделать. Закричать. Заплакать….

— Это пришло два года назад, ко Дню учителя… — выдавила я, посмотрев на штемпель. — Тогда Аиде Петровне первый раз стало плохо с сердцем. Учителя говорили, так горе от гибели сына так выходит... Она ведь в это же время и на пенсию засобиралась, твердила: «Не могу учить Добру, оно теперь не в моде». А письмо, значит, не выбросила. Порвала, но оставила…. Не смогла ответить предательством на предательство и отречься от сына? Или до последнего пыталась понять, почему Ваня не выучил свой главный урок?

…Яна меня не слушала. Открыв воду на кухне, она с остервенением мыла руки.