Елена, не так давно перешедшая в статус Елены Святославовны, вышла из своего подъезда и неспешно направилась к автомобилю. Она могла не торопиться, потому что никогда не позволяла себе опаздывать, даже когда была в статусе Леночки.

За это она награждала себя возможностью оглядеться вокруг, даже заглянуть вглубь весеннего неба, полюбоваться живой картинкой с приветливым солнцем и уплывающими вдаль облаками. Она успевала разглядеть все новые весенние штрихи, которыми ранняя весна торопится раскрасить природу, делая это с пылкостью и щедростью юности: вон на верхушке молоденькой вишни просматривается размашистый белый штрих цветения, а высаженные соседской старушкой ранние цветы уже подмигивают разноцветными «анютиными» глазками, и повсюду видны штрихи разных зеленых оттенков. Ей обязательно нужно было начать день с этой, ставшей традицией, игры, что-то вроде «найди 10 отличий», чтобы улыбнуться всем и подмигнуть себе, чтобы получить заряд настроения и принести его пациенткам вместе с надеждой на выздоровление.

Когда до автомобиля оставался десяток шагов, появился кот. Особенный, черный. Чужак. В ее доме с одним подъездом дворик был небольшой, поэтому и хозяев двора — котов — водилось немного. Все дворовые коты были наперечет, а этот — незнакомый. Он демонстративно медленно шел наперерез ее шагам. Остановившись посредине, оглянулся. Она ему погрозила пальцем.

— Ну, и что это за показательный демарш? Ты на что намекаешь, наглая морда? А ну, живо сойди с моего маршрута!

Кот не послушался, ведь он не был ни ее пациентом, ни ее персоналом, ни даже ее персональным котом, и перешел-таки ей дорогу. Кому? Хирургу. Когда? В среду — в самый что ни на есть операционный день.

Сегодня предстоит несколько операций. Именно на сегодня назначена операция пациентке, которую мысленно Елена называла «Та девчонка». На нее хотелось смотреть. В ней было много жизни, молодой, энергичной. Глаза светились радостным желанием жить.

Но ведь операция была назначена. Девчонку уже готовят. Отменять нельзя.

Когда она начала сомневаться?

Не так уж давно, на первой ступеньке своего врачебного пути, она бы увидела только кота, его черная масть не имела бы никакого значения. Уверенность молодости.

Тогда, в годы ранней молодости, когда все двери в огромное пространство жизни кажутся открытыми настежь и так хочется не ошибиться дверью, она свой выбор сделала легко, без сомнений и колебаний.

Это сейчас она начала сомневаться. А тогда…

Врач, тем более хирург — это звено между Богом и людьми, это не Бог, но и не простой человек. Ведь его миссия — помогать Богу.

У нее была крепкая вера в свою миссию. А где есть вера, нет места сомнениям.

С тех пор она многим смогла помочь, потому что хотела, потому что верила.

Сомнения не посещали даже в нескольких случаях неудач. Ведь побед над человеческими несчастьями было несоизмеримо больше. Они поддерживали веру.

Елена приехала к началу своего рабочего времени: позже медсестричек, но раньше больных. В ее команде работали только надежные помощники. Руки хирурга становятся умелыми и уверенными в окружении надежных рук помощников.

Ей нравилось чувствовать себя главным механизмом, с появлением которого все остальные звенья объединялись и начинали двигаться как одна единая система. Все получали задания, ответы на вопросы, обозначались четкие цели.

Установленное время ее прибытия — до начала приема больных. По коридору в рабочий кабинет надо пройти без сопровождения взглядов пациенток. Встретиться с полными тревоги и сомнений глазами надо уже во всеоружии: в своем кабинете и в халате. Халат играет роль тонкой брони, отгораживает от проникновения боли, которая заходит в кабинет вместе с каждой пациенткой. Эта боль должна разбиваться об ее уверенность и спокойствие.

Халат играет роль тонкой брони, отгораживает от проникновения боли, которая заходит в кабинет вместе с каждой пациенткой. Эта боль должна разбиваться об ее уверенность и спокойствие.

Она стала чувствовать эту боль явственней. Тогда и зачастили сомнения.

Но сегодня коридор не был пуст. В нем уже скромно и неприметно сидел муж Той девчонки. Он не встал у нее на пути, только тихо поздоровался. Вот эта «тихость» и тревожила более всего. Он не смог ждать дома, на расстоянии от жены. Здесь он был к ней ближе. В отделение его не пустили. Ее готовят к операции и приведут сюда на консилиум.

Предоперационный консилиум проходил всегда в кабинете Елены по ее пациенткам и по пациенткам других врачей.

После этого тихого приветствия мужа Той девчонки Елене захотелось передать ее в другие руки. Молодость, полная любви, но еще бездетная. А тут миома, да такого расположения и свойства, что нужно удалять вместе с удалением возможности иметь детей. Елена знала, что скажет консилиум. Девчонка тоже знала. Она не просила словами, впрочем, глазами тоже, опускала их. Они справятся, возможно, усыновят. Речь шла о ней, ее здоровье.

Еще этот кот... Нет, дело не в коте… Дело в ней, Елене. Ей нужно решить для себя и за них.

Она вышла в коридор, к мужу Той девчонки.

Им на двоих было чуть больше лет, чем ей одной. У них все должно быть впереди. Но на их пути возникла миома, и теперь их жизнью дирижирует она — Елена. Ее ноты — опыт и знания, ее дирижерская палочка — хирургический скальпель. Для них Елене хотелось владеть Истиной, единственно верной и непреложной, и иметь золотые руки, не допускающие ошибок.

— Вы у меня что-то хотели спросить?

— Если только Вы не все сказали жене, то я готов услышать.

— Вы знаете о решении, которое вынесет консилиум?

— Да. Мы готовы. Если это нужно для ее здоровья.

— Вы понимаете последствия? Вы их готовы принять и разделить с ней? Я не психотерапевт. Мне не отвечайте. Она должна это знать перед операцией.

Еще недавно Елена твердо верила в свое предназначение. Сейчас к ней снова подкрадывались сомнения. Не хочу гасить глаза. У меня в отделении женских проблем и несчастий — гинекологии — не уходят из жизни, у меня иногда теряют ее смысл. Здесь глаза не закрываются навсегда, но они иногда гаснут, затухают.

Выглянула Валя.

— Валюша, я через полчаса на месте. Консилиум — через час.

Елена простучала каблуками по своему коридору к лифту, затем по дорожке к другому отделению, поднялась на нужный ей сейчас этаж, за своим лекарством от сомнений, которые развеивались в самом страшном отделении — гематологическом. Там соотношение несчастий к врачебным победам над ними не вдохновляло. А девчонки не переставали верить, боролись, не бросали, иногда просто помогали не выжить, а пожить.

Ее каблуки достучали до лаборатории гематологического отделения, перед которой уже формировалась очередь людей с бескровными лицами. Нина Михайловна, медсестричка с тридцатилетним стажем, была на своем месте — в лаборатории, в которой ежедневно уже обреченные и еще только испугавшиеся сдавали кровь на подтверждение диагноза-приговора или снятие страшного подозрения на него.

Она не боялась их страха, отодвигала его, заслоняла от него своей улыбкой. Ее руки берегли, жалели, стараясь не причинить боль.

Она тридцать лет колола пальцы и собирала кровь в стеклянные трубочки. В день по 30-40 трубочек, 30-40 человек, 30-40 испуганных глаз. Она всех встречала улыбкой, для всех находила ласковое слово.

Она не боялась их страха, отодвигала его, заслоняла от него своей улыбкой. Ее руки берегли, жалели, стараясь не причинить боль.

— Здравствуй, Леночка. Присядь. Мое кровопийство уже началось. У тебя что-то серьезное?

— Нет. Мое серьезное еще не началось. Посижу чуток у Вас.

— А ты не просто посиди. Мне вон уже пасочку ручной работы принесли. Я у них кровь забираю, а они мне пасочки носят. Больной сам делал, говорит по всем канонам: с молитвой, без сквозняков внешних и «внутренних», чтоб ни крика, ни злой мысли, ни грубого слова. Так что угощайся.

— А я вот с пустыми руками.

— Так я ж тебе пальцы не прокалываю.

— А Вы снова без перчаток?

— Так ведь не могу я с ними, это в платных лабораториях не больше десяти человек, а у меня вон, видишь, целый взвод выстраивается. Рук на них еле хватает, а в перчатках я свои пальцы не чувствую, тем более их. Им, сердешным, без меня достается, нельзя мне им боли добавлять.

— Не страшно?

— С Богом не страшно. А тебе вот, я смотрю, не по себе. Мое дело маленькое, это тебе приходится решения принимать. Гони страх. Пусть руки не только сердце, а и голову слушают. Она у тебя светлая. Но и сердце иногда голове верный советчик. Вот тогда руки и становятся золотыми.

Консилиум не затянулся. Со всеми пациентками было все однозначно ясно. Дошла очередь до Нее. Решение: гистерэктомия — удаление не только миомы. Операция была назначена через час.

— Валюша, попроси ее задержаться в коридоре. Там и муж. Заведи ее после всех.

Зашла. Ни красных глаз, ни красного носа. Молодец.

— Присядь и послушай. Мнение врачей едино. Мое слово такое: окончательное решение приму на операционном столе. Буду слушать подсказку природы. Бороться с природой не буду, если увижу, что надо удалять не только миому, так и будет. Если увижу, что могу удалить только ее… Это мое слово. Во втором случае — постоянное наблюдение и поддерживающая терапия. Какое твое слово?

— Я Вам доверяю… полностью, как договоритесь с природой, так пусть и будет.

— Иди, готовься.

Вечером все было позади. Операция, трудное решение, посещение реанимации, когда прооперированные уже начали отходить от наркоза.

Та девчонка встретила Елену полуулыбкой, сил на улыбку еще не было.

— Молодец, улыбаешься. Ну что, природа мне подсказала, что можно еще побороться, миомы — нет, а возможность стать мамой — есть, только как договаривались: постоянный контроль.

— Спасибо. Если когда-нибудь родится дочка, назову Еленой.

— Далеко не забегай. Будем продвигаться маленькими шагами. Сначала реабилитация. Всё девочки расскажут. Слушайся их. Отдыхай.

А ведь сегодня Страстная среда. Можно печь пасхальные куличи. Жаль, дома нет всех нужных продуктов. Завтра с тестом повожусь. Надо только, чтобы на душе было светло.

Но ведь именно сегодня на душе очень спокойно и светло.

— Валюша, по дружбе, сбегай в магазин, купи мне всего для куличей, главное — дрожжей живых, не сухих. Захотелось самой испечь. Чувствую и силы, и желание, и еще что-то... веру, наверное.

Как там Нина говорила: «Чтоб без сквозняков, внешних и внутренних, со светлыми чувствами, чистыми мыслями и добрыми руками…»