Вот он — театр! С нетерпением и страхом ждала Маша этого вечера. Сегодня она и ещё три ученицы из младшей группы впервые будут выступать на публике. Их выбрали из целого класса. Это было и приятно и волнительно одновременно. А вдруг она забудет движения или сделает их не так, как надо?

— Девочки, поторапливайтесь! Сюда, за мной! — твёрдым голосом говорила их педагог Эмма Лазаревна. И девочки послушно следовали за ней.

Как много коридоров, лестниц и комнат! Здесь легко заблудиться. И все торопятся, суетятся. От этой круговерти волнение в груди Маши нарастало.

Девочкам отвели просторную комнату с зеркалами от пола до потолка. На скамейках были разложены переливающиеся блёстками костюмы. Эмма Лазаревна помогла девочкам переодеться.

Как много коридоров, лестниц и комнат! Здесь легко заблудиться. И все торопятся, суетятся.

Ах, как Маше нравилось трико! В нём она чувствовала себя настоящей балериной. Эти крылышки! Правда, Маше они показались неудобными. Каждый раз, когда она подпрыгивала, они били её по спине. Больно не было, но это ме шало.

— Этим грим только на глаза! — скомандовал чей-то голос. — И затяните потуже волосы!

Вокруг девочек суетились незнакомые женщины с баночками, кисточками, расчёсками. Шпильки больно впивались в голову Маши. Ещё хуже стало, когда ей на голову надели обруч с двумя пружинами наверху, к концам которых были прикреплены стеклянные бусины. Лёгкий кивок головы приводил к тому, что бусины сильно качались, и от этого становилось ещё больнее. Но Маша и остальные девочки терпели.

— Светлячки! Приготовиться к выходу! — опять скомандовал чей-то голос, но уже другой.

От этих слов сердце Маши быстро забилось, словно мечущаяся канарейка в клетке. Ведь это они — светлячки! Значит скоро выступать на настоящей сцене! Как страшно! Страх этот усиливался от того, что в театре у них не было ни одной репетиции. Танец разучивали только в школьном классе. И там всё получалось. Но здесь, в театре!..

Маше вдруг захотелось убежать. Неожиданно для себя она схватила Эмму Лазаревну за руку. Учительница взглянула на Машу. Та с мольбой о помощи смотрела ей в глаза. Всегда величественная и строгая тут Эмма Лазаревна мягким голосом сказала:

— Успокойся и слушай музыку!

Девочки стояли за кулисами и ждали своего выхода. Мимо них пронеслись старшеклассницы, тоже ученицы их школы. Они были необыкновенно красивы в своих розовых пачках. Не то что крылышки светлячков. К тому же у старших девочек на ногах были настоящие пуанты! Маша с горечью посмотрела на свои танцевальные чешки. Когда же их поставят на пуанты? Наверно тогда, когда им разрешат делать упражнения на середине класса. А пока они держатся только за палку.

Музыка закончилась, раздались аплодисменты. Феи розовым облаком выпорхнули со сцены.

Маша любовалась танцующими феями и почти забыла, что ей скоро выступать. Несмотря на то, что она наблюдала за танцем из-за кулис, он казался ей восхитительным. Сколько грации в движениях и прыжках!

Музыка закончилась, раздались аплодисменты. Феи розовым облаком выпорхнули со сцены.

Но что это? От былой лёгкости не осталось и следа. Девочки упали на диван, они тяжело дышали. Сквозь грим проступали капли пота.

Помощник режиссёра сделал знак, и всё изменилось. Лица старшеклассниц опять озарили улыбки. Девочки легко летали по сцене, делали реверансы. Возвратившись за кулисы, изнурённые и бледные, они, еле передвигая ногами, удалились в свою гримуборную.

— Насекомое, посторонись! — крикнул работник сцены, пронося мимо Маши картонный дуб.

За пару секунд сменили декорации с цветочной поляны на лесную дубраву. Занавес вновь распахнулся.

Музыка звучала не так как в классе. Там ведь был только рояль, а тут оркестр! Сердце Маши заколотилось так сильно, что его стук отдавался в ушах. Коленки задрожали.

— Слушайте музыку и двигайтесь в такт! — последнее, что услышала Маша.

Свет рампы ослепил её. В оркестре звучало столько разных инструментов! Как среди них разобрать нужную мелодию?

Тут Маша почувствовала, что её руки и ноги двигаются точно в такт. И, несмотря на многообразие оркестровых звуков, она узнаёт мелодию. И помнит, что и как делать. И не ошибается. И совсем не думает о том, что ей мешают крылышки, а усики болтаются перед глазами. Вдруг одна бусина сорвалась с усика и покатилась мимо танцующих девочек. Маша краем глаза наблюдала за бусиной, которая остановилась у картонного дуба.

Девочки сделали несколько движений и легли на пол у деревьев, как будто уснули. На сцену выбежала сказочная птица с голубыми крыльями и начала крутить фуэте. Маша осторожно дотянулась до бусины, зажала её в кулаке и пролежала так, боясь пошевелиться, до конца номера.

Маша совсем забыла про бусину, которую она так сильно сжимала, что пальчики побелели.

Музыка стихла, занавес закрылся. Девочки поднялись и пошли на поклон, но Маша не двигалась. Она так старалась лежать неподвижно, что теперь окаменевшее тело не слушалось её. Чьи-то руки подняли Машу. Это оказался помощник режиссёра. Лицо уставшее, но сосредоточенное. Он подтолкнул Машу за занавес к краю сцены на поклон. Маша была словно в полусне, не сознавая, что зритель аплодирует в том числе и маленьким, хрупким светлячкам.

После оваций девочки убежали за кулисы, где их ждала Эмма Лазаревна, которая, несмотря на старания оставаться строгой, не могла скрыть, что довольна выступлением своих воспитанниц.

— Вы умницы, девочки! Маша, а что у тебя в руке?

Маша совсем забыла про бусину, которую она так сильно сжимала, что пальчики побелели. О, ужас! Она выходила на поклон с зажатым кулаком! А как же постановка рук?! Маша разжала ладонь.

— Она оторвалась от усика. Я боялась, что на неё кто-нибудь наступит…

Маша была уверена, что сейчас её будут ругать. Но никто её за это не ругал ни сейчас, ни потом…

Прошли годы.

Мария сидела в гримёрной комнате. В руках она держала коробочку, на бархатной подложке которой сверкала бусина. Мария плакала. Она старалась сдержать слёзы, но безуспешно. Сегодня она узнала, что скончалась её учительница Эмма Лазаревна, которая была для неё больше чем педагог. Она была наставником, советчиком, помощником, слушателем. И надо же так случиться, что эта страшная новость настигла Марию в такой важный день!

— Мария Романова! Ваш выход! — раздался голос в громкоговорителе.

С первого в её жизни выступления та самая бусина была всегда с ней. Перед каждым выходом на сцену — будь то школьный спектакль, экзамен или постановка в театре — она брала эту маленькую бусину с собой. И дело совсем не в стеклянном шарике, а в тех впечатлениях, чувствах, эмоциях и ощущениях, которые для Марии были необходимы, как живительная влага для корней дерева.

— Пора, — сказала Мария и бережно поставила коробочку на столик.

Вдруг Мария покачнулась. Перед глазами поплыли круги. Звуки оркестра превратились в звон одной струны.

Последний беглый взгляд на себя в зеркале, чтобы убедиться, что с гримом и костюмом всё в порядке. Ан, нет! Мария взяла салфетку, промокнула влажные от слёз щёки и припудрила их. Ещё раз дотронулась до заветной коробочки, закрыв на секунду глаза, выдохнула и вышла из гримёрной комнаты.

За кулисами царила обычная суета. У кого-то был слишком тугой корсаж, у кого-то порвалась лента на пуантах, кто-то разминался, разные люди сновали туда-сюда. Мария ничего не замечала. Она слушала начавшуюся увертюру. Сейчас главное спектакль, а боль утраты… потом… всё потом…

Вдруг Мария покачнулась. Перед глазами поплыли круги. Звуки оркестра превратились в звон одной струны.

— Нашатырь! Быстро!

Давали знать изнурительные репетиции, на которых Мария отдавала всю себя эмоциональной стороне танца, думая не о том, КАК танцевать, а о том, КОГО. Одни и те же движения и па у разных героинь должны быть неповторимы. Это оказалось самым сложным. Чтобы понять своих героинь, Мария также много читала и размышляла, считая это неотъемлемой частью своей работы. Часто это оборачивалось бессонными ночами. Ещё и смерть любимой учительницы…

— Спасибо, мне лучше, — Мария отодвинула пузырёк от лица.

— Раз, два, три… — считала она, ожидая выхода на сцену.

Занавес раздвинулся. Зрители увидели изящную фигуру танцовщицы в белой полупрозрачной юбке с голубым передником, которая, едва касаясь пола, перебирала пуантами, кружа в лёгком весёлом танце.

Глядя на движения рук и ног, казалось, что это не балерина танцует под музыку. Чудилось, что её жесты сами создавали мелодию. Взметнулись руки, и на пальцах заиграли флейты. Ноги побежали по сцене, и их прикосновение к полу породило звуки арфы. Прыжок, ещё один — запели скрипки.

Зрители увидели, как деревенская девушка влюбляется в графа и искренне отдаётся этому чувству. Но у графа есть невеста. В глазах девушки мелькает безумие, в каждом движении столько отчаяния, что её сердце не выдерживает. Она в последний раз бросается к возлюбленному, обманувшему её, и падает замертво у его ног.

Она в последний раз бросается к возлюбленному, обманувшему её, и падает замертво у его ног.

Второй акт балета зрители словно загипнотизированные наблюдали за скользящими, мимолётными движениями уже неземного существа — виллисы, которой человеческие чувства теперь безразличны. Горе и радость — всё так далеко. Далеко ли? Чуть заметный жест, взгляд, и зритель понимает, что в сердце умершей девушки живёт всепобеждающая любовь, которая прощает измену своего возлюбленного и спасает его.

Позже критики напишут, что в русском балете засверкало новое имя, которое можно поставить в один ряд с таким именами, как Павлова, Уланова, Максимова. Теперь фамилия Романова оказалась в этом блистательном списке. Или как за рубежом будут произносить РоманОва, с ударением на предпоследний слог. Но это всё потом.

А сейчас Мария жила на сцене судьбой своей героини. Зритель же видел чувства — любовь, боль, жизнь и смерть. Старая-престарая сказка о Жизель заиграла новыми красками. Занавес закрылся.

Зал оставался безмолвным ещё секунды. И вот с глаз сошла магическая пелена. Зрители подняли лавину аплодисментов, утопив театр в овациях.

Мария вышла на середину сцены и склонилась в глубоком реверансе. Правая рука прижимала к груди букет алых роз, цвет которых подчёркивал бледность её лица. Глаза Марии были полны вдохновенного счастья, губы шептали: «Спасибо». По её обнажённой спине стекали крупные, как стеклянные бусы, капли пота.

Розы непрекращающимся дождём падали к её ногам, заполняя собой сцену, на которой от цветов уже не было свободного места.