Я достаю ключи и отпираю дверь. Захожу в квартиру, втягиваю носом воздух. Так… Лак для волос, подгоревшая картошка, сигареты и мои духи. Мерзавка, она опять брала мои духи! И курила.

- Ира-а-а!

Из маленькой комнаты показывается голова моей дочери.

- Привет, мам! – открывает она рот, и я чувствую запах ментоловых сигарет и ментоловой жвачки.

Я молчу. Это у нас так принято – я делаю вид, что не догадываюсь об ее экспериментах с сигаретами, моими духами и косметикой. А она в ответ строит из себя ангелочка, хорошую девочку, которая даже помыслить не может о том, чтобы курить, пить пиво и ругаться матом. Что поделаешь – 14 лет, переходный возраст.

- Как школа? – интересуюсь я.
- Нормально. Я пойду, ладно? А то уроков еще по горло, – и дверь в маленькую комнату захлопывается.

Конечно, запах табака лучше всего маскировать духами. Особенно моими духами – дорогими терпкими соцветиями, сделанными в Париже. Они впитывают дым, и аромат становится более глубоким и более дерзким – кажется, будто какая-то легкомысленная француженка закурила тонкую сигарету, нежась в душистой пенистой ванне. Может быть, моя дочка видит себя в образе эдакой изящной мадмуазель?

Я грустно смотрю на Ирину фотографию на книжной полке. Из далекого, постсоветского мира мне улыбается смешное существо с большим красным бантом на голове. Личико у существа немного обиженное, заплаканное… Но при этом счастливое! Это было десять лет назад – неужели так давно?

Это у нас так принято – я делаю вид, что не догадываюсь об ее экспериментах с сигаретами, моими духами и косметикой.

Странно… А я помню это день, как будто он едва закончился. И слышу, и вижу, и чувствую эти минуты, полные звуков, образов, запахов.

- Мама, мама! Ну купи, пожалуйста, купи! – дергает меня за рукав Иришка.

Надо держать себя в руках. Так хочется побаловать этого маленького чертенка и все-таки купить ей то, что она пытается выклянчить: огромного шоколадного зайца.

- Ну, мама-а-а!
- Дочка, нельзя. Будут болеть зубки, - пытаюсь отвязаться я.

В ответ Ира улыбается во весь рот. Вот чертенок, настоящий чертенок – знает, как меня убедить!

- Не будут. У меня уже много зубов выпало. Ты мне говорила, что это не страшно – они сейчас выпадут, а потом вырастут новые!

Ну что мне с ней делать? И я сдаюсь. Я иду на поводу у своей четырехлетней дочери – покупаю ей этого зайца.

Она нетерпеливо разрывает серебристую фольгу и вгрызается своими тремя с половиной зубами в шоколадного зверушку. Вокруг нее сразу возникает невидимое пахучее облако – это смесь шоколада и сбывшейся мечты ребенка. И тут неожиданно…

- А-а-а!! Мама! Она меня укусила!

Иришка ревет во весь голос и показывает мне свой мизинец, который мгновенно распух и покраснел. Пчела… Прилетевшая на запах шоколада и моей девочки. Бедный ребенок!

- Тише, моя маленькая, не плачь! Сейчас все пройдет!

И я судорожно дую на ее раздувшийся пальчик, и сцеловываю ручейки с ее щек. Маленькая моя… Как же мне сделать так, чтобы тебе не было больно? И мне приходит в голову идея.

- А давай-ка отомстим этой злой пчеле! – говорю я дочке.

От удивления она перестает плакать: я не утешаю ее, я предлагаю ей действовать – а это что-то новенькое!

- Вот укусила пчела мою маленькую дочку и думает, что она будет плакать. Она хотела, чтобы моей дочке было больно! А мы возьмем, и не будем плакать! А мы будем смеяться! Вот так: ха-ха-ха-ха! – я говорю это «хахахаха» таким низким, хриплым голосом, что не рассмеяться просто невозможно.

Я целую ее в обе щеки и зажмуриваюсь от этого аромата – детской кожи, растаявшего шоколада и теплых слез.

- Хы, - неуверенно говорит Иришка. Но я-то вижу – слезы больше не льются, а глазки засияли.
- Хы-хы, – передразниваю ее я.

И тут начинается… Моя дочка принимается хохотать.
- Хи, хи, хи, хи, – будто не смеется, а икает она.
- Хо, хо, хо, – кривляюсь я.
А потом уже совсем естественно, абсолютно радостно – в два голоса, вместе с дочкой – от всей души:
- Ха-ха-ха…

Мы стоим в центре парка Горького, вокруг – люди, пчелы, воздушные шары, фонтаны, музыка, лето… Но для нас это не важно. Нам так хорошо вместе! Смех нас приравнивает: словно это мне четыре года, а Иришке – двадцать семь.

Я целую ее в обе щеки и зажмуриваюсь от этого аромата – детской кожи, растаявшего шоколада и теплых слез. А она… Она просто протягивает мне свою руку – уверенно и доверчиво.

Неужели и вправду уже десять лет прошло?

- Мам, я пойду погуляю! – доносится из коридора Ирин голос. Захлопывается дверь…
По квартире расползается облако ментолового дыма, ментоловых сигарет и моих духов. Дурочка моя… Ну какая же из нее изящная мадмуазель?

Рядом с фотографией маленькой Иришки есть фото Иришки Большой, той самой девчонки, которая сейчас спускается по ступенькам нашего темного подъезда. Вот она выходит во двор, и окруженный мошкарой фонарь высвечивает ее лицо. Нос в черных точках, россыпь прыщей на подбородке, светло-бежевая кудрявая челка… Большие, подведенные карандашом глаза напряженно осматриваются вокруг. И через мгновение взгляд теплеет, становится нежным и немного нервным. Из тени фонаря, навстречу девчонке выходит мужская фигура. Нескладная, долговязая, пахнущая гелем для волос, потом и одеколоном, она приближается к Иришке Большой.

- Привет! – говорит мужской голос
- Привет! – отвечает женский.

Через несколько часов девчонка придет назад. Достанет ключи, откроет дверь. Грустно вздохнет, и по квартире разнесется новый аромат – сложное сочетание ментола, французских духов, пота, геля для волос и еще одного, нового запаха.
Кажется, именно так пахнут женщины.