«Мой Демиург большим был шутником.
Когда закончил он моря и сушу,
В порядке развлечения пинком
Засунул в белый плен цветную душу…»
Анна Арахна Гладилина

Все говорят: молодо-зелено. Это что-то из жизни флоры. А мы как-никак люди. И листочками не шелестим. По крайней мере, я.

Подумал, подумал и решил рассказать свою историю.

Начало самое обычное. Родился. Розовенький, в перевязочках. Отец удивлялся: «Смотри, пиписька, как у настоящего». Мама целовала сына в попку: «А он и есть настоящий, самый-самый». Много лет спустя, рассказывая о моём рождении, умилялись, светлели лицами. На этом родительское счастье кончилось.

Отец нависает надо мной, кричит:

— Анкх! Анкх! Что это такое?

Слово «анкх» у него получается похожим на кашель туберкулёзного больного: во все стороны летят брызги слюны, и хочется сбежать подальше.

— Символ жизни, — говорю я, продолжая укладывать свой чёрный рюкзачок, — древнеегипетский.

Отец бросает анкх на пол и вколачивает его каблуком в линолеум, словно это не бронзовый крест, а гигантский таракан.

— Опять собираешься на свой сатанинский шабаш?

Это уже мама. Она у меня хорошая, добрая, только в последнее время зачастила в церковь. Приходит усталая. Мучительно морщась, растирает больные ноги. Ей нельзя долго стоять, а службы длятся часами. Мама говорит, что хочет отмолить меня у бога и покаяться в страшном грехе: зависти к тем, у кого нормальные дети.

Я — ненормальный, то есть совершенно нормальный, только не как все. Я — альбинос. Такой, знаете, классический: белая кожа, белые волосы, бледно-голубые глаза, радужка которых при ярком освещении отсвечивает красным. Да, ещё хочу подчеркнуть, что у большинства альбиносов кожа розоватая, у меня совершенно белая, как лист бумаги. И ещё у меня светобоязнь, и я не могу загорать. Остальные физиологические подробности не для слабонервных.

О том, что я — урод, меня просветили во дворе, уточнили в детском садике и окончательно закрепили в школе. Я жил с этим знанием и никак не мог понять, почему никто не хочет со мной дружить.

Белый бенгальский тигр или лев — это восхитительно, белая ворона тоже не обделена сочувственным вниманием. Находятся любители даже на белых крыс и мышей, а у них, между прочим, такие не слишком красивые голые хвостики. Вы видели белого павлина? Это изумительное творение природы, ювелирное изделие в мире птиц. Белые гориллы, змеи, ежи, зебры, косатки. Есть даже белые крокодилы. Ими восторгаются, называют светлыми ангелами Земли. Но, думаю, в дикой природе им приходится так же туго, как мне в сообществе обычных людей. Ладно, это всё сантименты.

Отец сдался первым. Он перестал ходить со мной в зоопарк и цирк, а на улице отдёргивал руку, в которую я пытался вцепиться, чтобы спастись от чужих взглядов. Мама, моя маленькая, хрупкая мама не могла заслонить меня от всего мира. Она часами рассматривала семейные фотографии в поисках ответа на вопрос, почему у неё такой сын. С фотографий честными глазами смотрели близкие и дальние родственники, умеренно, без излишеств, окрашенные в среднерусские колеры.

От безнадёжности мама хотела броситься вместе со мной под трамвай. Двухлетний бутуз, я был непоседлив и слишком тяжёл для её слабых рук. Трамвай всё не шёл. Она вернулась домой. Плохая работа городского транспорта спасла нам жизнь.

В мой шестнадцатый день рождения мама рассказала об этом. Я испытал дикий, ни с чем не сравнимый ужас. Сердце рухнуло куда-то вниз, и на его месте образовалась пустота, похожая на пещеру, в которой тут же обосновалась колония летучих мышей с кожистыми крыльями и сморщенными рыльцами. Я так и не смог простить маме попытку моего убийства, хотя и пытался разобраться с самим собой: резал вены, но, по молодости и глупости, не так, как полагается для успеха задуманного. Но это было моё решение. Никто не имеет права распоряжаться жизнью другого человека, даже собственного ребёнка.

Говорят, смертельно больной проходит три стадии осознания своего положения: неверие в свой конец, ненависть к остающимся жить и смирение со смертью. В детстве я мечтал, что однажды проснусь и буду другого цвета, не важно — какого, главное — другого. Возненавидел всех. Дрался яростно, но был тотально бит. Пора было думать о смирении. Не случилось.

Всё изменил вечер, когда я выскочил за хлебом в соседний магазинчик, накинув на себя отцовскую чёрную куртку с капюшоном.

Всё изменил вечер, когда я выскочил за хлебом в соседний магазинчик, накинув на себя отцовскую чёрную куртку с капюшоном.

Вслед за мной в магазин влетела девчонка, кареглазая, с коротко стриженными чёрными волосами, в цветастой курточке. Чем она там затаривалась, я внимания не обратил, но тут девчонка цапнула багет, на который я не только нацелился, но и ухватил уже за хрусткий бок. Между прочим, он был последним на магазинной полке.

Получился тяни-толкай. Я дёрнул хлеб к себе, девчонка — к себе. Почему я не уступил, не знаю. Девчонка надулась, как мышь на крупу, и вцепилась в багет двумя руками.

Позабыв гусарский девиз: «Дамы, вперёд!», я со всей дури дёрнул багет к себе. Думаю, если бы хлеб не был упакован в полиэтилен, то разорвался бы надвое, и каждый из нас получил свой кусок добычи.

Но результат нашей короткой схватки получился другим: цепкая девчонка, не выпуская багет, влетела в меня. Как следствие, я начал падать на прилавок, капюшон куртки сполз у меня с головы. Наступил момент истины. Я привык к гримасам неприязни, но тут получилось нечто совершенно неожиданное.

— Вампир! — взвизгнула девчонка и окончательно упала мне на грудь (кстати, багет остался у неё).

Вот так я и познакомился с Кариной. Она оказалась фанаткой вампирской саги «Затмение» и, разумеется, Роберта Паттинсона. Лично мне больше нравились оборотни, в них так много жизни. В тех же «Сумерках» определённо был хорош Тэйлор Лотнер, волк-оборотень.

Каринка круто взялась за меня. Комплексы счищала с меня, как луковую шелуху. Сначала она откопала где-то на просторах инета сведения о негре-альбиносе из Сьерра-Леоне. Его зовут Веа Бангура и ему девятнадцать лет, как и мне. И он топ-модель! Теперь его фото висит у меня над столом с компом. Есть на кого равняться. Нет, не в том смысле, что я хочу быть моделью. Просто одним тупиком в жизни стало меньше. Оказалось, что и небывалое бывает, если очень захотеть. И можно ускользнуть даже от африканских колдунов, которые собираются разобрать тебя на всякие ритуальные штучки.

В нашей с Каринкой истории Пигмалион и Галатея поменялись местами. Я — длинный, сутулый Галатей, а Каринка — маленькая, пухленькая Пигмалионочка.

Сейчас Каринка работает над моим внешним обликом. Сначала её идея показалась бредовой. Ну, какой из меня гот? Да и вообще, их в нашем городе нет: не то выросли, не то вымерли.

Но надо знать Каринку. Семнадцатилетняя кроха упорна, как мини-погрузчик «Bobсate». Она сказала, что я буду эксклюзивным готом и что нет лучшей маскировки для альбиноса.

Мне не нужна белая пудра, достаточно чёрной подводки для глаз. У меня теперь чёрные длинные волосы. Краска, конечно. Свои отливающие красным цветом глаза днём прячу за круглыми, чёрными очками а-ля Григорий Лепс. Моей коллекции металлических ошейников, браслетов и цепей может позавидовать самый изощрённый садо-мазо. Слушаю готик-рок, дарквэйв, готик-метал. Любимые группы The Cure и Lacrimosa. На стенах комнаты — постеры с портретами Брэндона Ли, Джонни Деппа, Тило Вольфа и Роберта Смита.

Теперь мне не страшна улица и взгляды людей. Если они и смотрят на меня, то не с брезгливым удивлением, как раньше, а с опасливым любопытством. Ведь я такой инфернальный в своём чёрном прикиде. Работе программиста в маленькой фирме мой новый имидж не препятствует. Вот только родителей я теряю. Они никогда не смирятся с сыном-готом.

Я ушёл в готы, как уходят в дальнее плавание: с надеждой на новые впечатления и с грустью по оставляемому берегу. Не знаю, где кончается выбор и начинается выбраковка.

Впрочем, возможно последнее мне и не грозит. Я люблю Каринку, а она — меня. И хотя мы не равны в этом чувстве (люблю её как женщину всей своей жизни, а она меня — как своё творение или, если хотите, любимое, неразумное дитя), я верю, что у нас есть будущее.