— Господи, какая ж она махонькая, бледнющая... Кожа да кости. Как же ей рожать-то… — пронеслось в голове Савишны.

Тоненькую, почти прозрачную девочку Данила потянул за руку. Легкая, в кофейном платье, Надя впорхнула в комнату. В ушах блестели капельки серебра, а в глазах застыло море. Синее, глубокое и печальное, обрамленное облаком ресниц.
— Знакомьтесь, моя невеста, — Данила улыбался, пожимая пальчики невесты. Кисть ее руки утонула, обмякла в широкой, мясистой ладони Данилы.

Хрустнул кожаный диван — то нарушила тишину Ангелина Андреевна. Села, грузно продавив красную глянцевую обивку. Потянулась к зажигалке. Французские ноготки царапнули лакированный дуб. Сизый дым обволакивал, растворялся и появлялся тонкой струйкой выдыхаемого недовольства. Савишна опомнилась. Затеребила накрахмаленную салфетку и понеслась уткой на кухню. Вычурная, чешского стекла пепельница норовила выскользнуть из рук. В гостиной слышался нарочито вежливый говор Антона Cеменовича. Савишна знала, что хозяин взял под локоток гостью и вальяжно ступая, повел ее в смежную комнату.

На невесомых стеклянных полочках царствовали китайские императоры и африканские боги. Со стен зазывали венецианские гондолы и манил Пьер Боннар.
— А вот эта вещица передалась от моей прабабки, — Антон Семенович бережно вынул из расписной шкатулки нефритовую подвеску, — она изумительна. Старый еврей сделал ее на заказ.

Легкая, в кофейном платье, Надя впорхнула в комнату. В ушах блестели капельки серебра, а в глазах застыло море.

Ангелина Андреевна вошла в комнату. Гладкая прическа отливала яркими каштановыми бликами, розоватый жемчуг обнимал холеную шею. Выщипанная стрелка брови поползла вверх, когда Антон Семенович согрел в ладонях прохладный камень и протянул невестке. Савишна охнула, что-то всколыхнуло в груди, на глаза набежали слезы. Свадьбу сыграли через две недели.

Данилу Савишна любила еще, когда он рос в утробе Ангелины. Своих детей у Савишны не было, бог не дал. Даньку она пеленала сама и подолгу раскачивалась на стуле, напевая вполголоса. Обнимала мирно посапывающего крепыша и вспоминала деревенскую жизнь.

В юности крепко сложенную, неразговорчивую Марью Саввину любили за трудолюбие. Все хозяйство тащила на себе Марья. Отец рано спился. Мать была тихая, болезненная женщина, не смевшая прикрикнуть на своих сыновей. Троих сорванцов-братьев Марья воспитывала сама. Делала уроки с младшим Сенькой, пока мать хворала. Все у нее ладилось: самые пышные пироги, лучшие соленья, живописные узоры гладью. А в семнадцать, когда Марья, подоткнув края длинной юбки в выцветший передник, простоволосая и босая, возилась на грядке, ее окликнул соседский паренек. Это был коренастый весельчак Петр с нежным румянцем, уходящим в волосы. Девки его любили, на гармони играл — бабы слезы утирали. Марья откинула рыжеватую косу, рывком одернула юбку и раскраснелась. С мужем они были счастливы пять лет. Петр погиб, разбился на грузовике, отвозя бидоны с молоком в город. Марья осунулась, стала увядать, забор покосился, дом посерел.

В ту пору заезжал в колхоз с московскими гостями Семен Иванович. Импозантный московский чиновник жил в просторной квартире с видом на кремль. На выходные он затевал пиршество, а у кухарки Клавы внучок попал в больницу. Тут и заприметил Семен Иванович хваленую на весь колхоз стряпуху. Тяжеловесная, апатичная, Марья покинула дом на следующий день, перекинув через плечо тряпичную сумку с нехитрыми пожитками. Через год женился сын чиновника — Антон Семенович. И невестка Ангелина родила Даньку — радость и отраду Савишны.

— Смотреть на нее не могу спокойно, — Ангелина Андреевна пила чай, запахнувшись в шелковый халат. Ложка выпрыгнула из тонких пальцев и со звоном плюхнулась на блюдце. Савишна смахнула крошки и опустилась на стул.
— Где он подобрал эту особу? Ни родни, ни образования, провинциальные замашки. Вот Ольга — это другое. Утонченные манеры. Статная, просто красавица. А как они смотрятся с Данькой..
В уголках губ Савишны спряталась печаль. Она молчала и слушала. Каждодневные претензии к невестке, нервозность, переходящую в дикую истерию. Остервенелый бойкот между матерью и сыном. Рыданья Нади, глухие, в подушку. Отрывистые, пасмурные «да» и «нет» Данилы.

Подведенные глаза сияли надменно, обтянутые бедра соблазнительно покачивались, немыслимой высоты каблуки продавливали длинный ворс ковра.

Савишна хлопотала на кухне целый день, в дымке сладостного пара. Прозрачная косынка небрежно покосилась, выбились седые прядки. Круглая, улыбающаяся, она несла собой аромат свежеиспеченных блинчиков и запеченной индейки. К ее горячей, розовой щеке наклонился и прижался виском Данька:
— Бубуль, пошел я.. Мне пора.. Что тебе прихватить из маркета?
Минутное прикосновение, и Данила уже выскользнул, схватил кейс и помчался к двери. Савишна махнула рукой. Спешный Данькин поцелуй в Надину щечку. На часах полвосьмого утра. Надо все успеть, сегодня именины Ангелины Андреевны. Будут гости.

Терпкий, жасминовый ветерок забавлялся с воздушной занавесью. Утро было чудесное, листья деревьев упивались солнечной лаской, газон просил прилечь и насладиться покоем. Только сердце Савишны тревожно щемило. Тяжесть легла на душу.

Надя завтракала на кухне, согреваясь под теплым взглядом Савишны. Здесь ей было уютно и спокойно. Она отдыхала, наслаждаясь аппетитными запахами.
— Исхудала ты совсем, деточка моя. Ты ешь… Нуу, будет тебе, — Савишна легонько погладила угловатое плечико Нади, — не надо плакать, все обойдется… Принарядись к вечеру, Ангелина Андреевна зовет подруг.

Савишна вынимала из духового шкафа шоколадные профитроли, когда раздался звонок в дверь. Надя составляла узор из нарезанных овощей. Бросила огуречное колечко и полетела встречать мужа. Савишна засеменила, перекачиваясь с боку на боку — что-то Данька сегодня припозднился.

Данила пропустил вперед себя яркую девицу:
— Здравствуйте, Ангелина Андреевна, а это я, — кокетливая головка склонилась на бок, отутюженная прядь шелком скользнула по декольте. Подведенные глаза сияли надменно, обтянутые бедра соблазнительно покачивались, немыслимой высоты каблуки продавливали длинный ворс ковра.
— Оленька, как я рада! Какой сюрприз! Ты балуешь нас своим вниманием! Как поживает Татьяна Сергеевна? Боже, ты цветешь и пахнешь! Надя, неси быстрее фрукты и шампанское!

Савишна сняла с плеча кухонное полотенце и наблюдала, как притворно сладостно обхаживала старую приятельницу Данилы Ангелина Андреевна. Надя убежала на кухню.

— Марья, дорогая моя! Ольга погостит у нас два дня, ее родители в Европе. Подготовь комнату и скажи Наде, чтобы принесла профитролей, — Ангелина Андреевна положила руку на колено Ольге и заговорщицки улыбнулась.

Она вздохнула, присела на край кровати, удивляясь неопрятности молодежи: ну как можно спать в обуви. Но стягивать туфли не стала.

— Не к добру все это. Замыслила стервозница что-то пакостное, — Савишну обдало жаром.

Десятью минутами позже нагрянули гости, балаганисто и весело. Из гостиной то и дело доносились манерно брошенные иностранные словечки, гудела музыка, и раздавался безудержный смех Ангелины Андреевны.

Надя закрутилась на кухне, превращаясь в повариху. Савишна дружелюбно ворчала, подсказывая, как накладывать блюда. Ловко обвязала Надю фартуком, подхватила поднос и направилась в гостиную. Веселье поутихло. Моложавый усатый брюнет легко перебирал пальцами. Звучал Шопен, слышался восхищенный шепот. Данилы в гостиной не было.

Савишна бросилась искать Данилу. Тяжело дыша, сновала по всем комнатам. Нашла его крепко спящим в спальне молодоженов. На резной тумбочке стоял опустошенный бокал. Она вздохнула, присела на край кровати, удивляясь неопрятности молодежи: ну как можно спать в обуви. Но стягивать туфли не стала. Молочного цвета, тонкой кожи косметичку небрежно бросили у зеркала. Савишна знала, дорогих вещей у Нади не было.

— Ой, деточка моя, плохо мне, что-то нехорошо, — Савишна стянула косынку и медленно скользила вниз по стенке. Надя кинулась к ней, расплескивая стакан с водой: — Что с вами? Давайте я скорую вызову! Сейчас, секундочку! Я позову Данилу, Антона Семеновича!
— Не надо, милая, давай в сад… Мне просто воздуху свежего глотнуть, — вцепилась что было силы в Надину руку.

На скамье под березой Надя испуганно обмахивала фартуком Савишну. Старуха запричитала, что подобное творится с ней давно и пора б в больницу, да некогда.
— Не надо никому говорить, свози меня туда и обратно, не зови шофера. Мы испортим людям праздник. Ну, давай же, милая, помоги мне встать.

В вестибюле больницы к Наде вышел врач, с минуту угрюмо помолчал:
— Кем приходится Вам эта женщина?
— Подготовьте к обследованию, — крикнул пробегавшей медсестре, сбросив с переносицы очки. Наде показалось, во взгляде мелькнуло что-то знакомое.

Савишна не отпускала Надю ни на минуту. Сбивчиво рассказывала о детских шалостях Даньки. И только через пару часов, когда сумерки совсем поглотили город, Надя вырвалась из палаты и позвонила домой.

Ольгу мучило раздражение, то, утихая, в предчувствии скорого апогея, то нарастая. Мысли сваливались в одну кучу, в груди стучало бешенство.

Данила спал, предусмотрительно раздетый, рядом с полуголой Ольгой. Часы отсчитывали десять вечера, последние гости расходились. Ольгу мучило раздражение, то, утихая, в предчувствии скорого апогея, то нарастая. Мысли сваливались в одну кучу, в груди стучало бешенство. Её и Данилу, шутя, поженили еще в детстве. Её, получившую образование в Лондоне, запросто водившую знакомства с известностями, красавицу, с врожденным изысканным вкусом, отвергли. А ее место заняла тихоня-провинциалка, серая, неприглядная мышь. Ольга подняла с пола лакированную туфельку — она должна была ступать в этом доме как королева, каждое ее движение Данила должен был предупреждать и обожествлять.

— Савишна, напугала ты нас… Бросились к тебе, как только позвонила Надя, — Антон Семенович сидел у изголовья и гладил ее морщинистую, в тонкую розовую сеточку. Ангелина стояла у окна, отрешенная, безучастная.

Савишну выписывали день спустя. Доктор снял очки, аккуратно сложил и опустил в карман. Наклонился к сидящей на кровати женщине. В глазах запрыгали озорные огоньки: — Ну, мать, ты даешь. Мнимый упадок сил и предынфарктное состояние… Ради того, чтобы задержать девчонку? Тьфу ты. Будь не ладна. Берегись, Марья, заколю до смерти, если диагноз подтвердится.
— Не ёрничай, Сеня. Что ты понимаешь, — Савишна закалывала седую косу. Брат нежно обхватил ее голову, заглянул в глаза и звонко поцеловал в лоб.

Дом встречал неприбранным. Савишна неуклюже задела боком Антона Семеновича и помчалась вперед. Данила мирно посапывал на смятой постели. Стильная косметичка исчезла.

Неделю спустя Антон Семенович и Савишна провожали молодых с чемоданами.
— Все остальное я заберу позже. Самое главное у меня уже есть, — Данила обнял за плечи и прижал к себе смеющуюся Надю. Савишна украдкой смахнула непрошенную слезу и перекрестила молодых.