На главную
 
 
 

Любовь к искусству
Автор: Светлана Шаханова / 05.05.2017

С Женькой Красовской у нас были две общие страсти — книги и животные. Мы с ней уверенно «паслись» друг у друга в книжных шкафах, радостно выискивая что-нибудь новенькое и нечитанное. И еще — обсуждали наших собак и кошек. У Женьки жил кокер-спаниель по кличке Грей и сиамец Барон. У меня тоже обитали пес и кот — Джим и Дымушка. Конечно, дворянством там и не пахло, но зато дворовые корни — прочней некуда!

— Привет! — Женька позвонила мне в воскресенье утром, оторвав от завтрака. — Приходи сегодня ко мне, я буду печь торт!

Женька знала, что сладкое — это безотказное средство вытянуть меня из дому. И всегда без зазрения совести этим пользовалась. Сейчас она, видимо, прочитала книгу, которую брала у меня, и хотела таким образом мне ее вернуть.

Раньше, кстати, она не была такой хитрой, просто звонила и предлагала зайти и забрать томик:

— К тебе же далеко идти, — ныла она, когда я начинала возмущаться.

— Ну, да, а мне к тебе — близко?! — немедленно вскипала я, и Женька, вздохнув, тащилась ко мне — книгу вернуть. А заодно и на полках покопаться.

Со временем Красовская поумнела и стала приглашать меня «на сладкое». Женька великолепно пекла, и душа моя, подавив неуютные мысли о собственном конформизме, дрогнула.

В ответ на звонок в дверь послышался звонкий, заливистый лай: Грей был общительным псом и всегда радостно сообщал хозяевам о новых потенциальных гостях.

— Иду, иду, — тут же откликнулся Женькин голос, и дверь распахнулась. Грей, юлой крутившийся тут же, выскочил из-под ног хозяйки и попытался лизнуть меня в лицо.

— Эх, Грей, тебе нужно было королевским догом родиться, чтобы целоваться с девушками, — улыбнулась я и присела на корточки. Пес вылизал мне лицо и, счастливый, помчался на кухню. Оттуда немедленно вышел Барон. Степенно боднул меня куда-то под коленку, застыл на секунду, ожидая ласки. Я погладила кота по голове, и тот сразу же замурлыкал.

— А у меня перестал, — вздохнула Женька, — совсем онемел! Даже когда есть просит!

— Понятно, почему твое зверье тянется в кухню, — сказала я, принюхиваясь, — пахнет просто умопомрачительно!

Женька довольно улыбнулась.

— Кстати, книгу я уже прочитала. Спасибо! Не забудь забрать!

И аккуратно положила томик на диван, рядом с моей сумкой. Это было великолепное подарочное издание биографии Гогена. Я его очень любила листать, окунаясь в своеобразные таитянские мотивы художника…

Вообще говоря, к книгам я отношусь как к живым существам — нежно и трепетно. Болезненно реагирую на загнутые страницы, тем более порванные и измазанные. Красовская обладала такой же патологической аккуратностью по отношению к книгам, в этом мы с ней были очень похожи.

Торт получился великолепный — просто таял во рту. Женька сказала, что это не что-нибудь, а «Птичье молоко»! Нижний слой, бисквитный, не вызвал удивления. А верхний… Это был какой-то удивительный крем — до неприличия вкусный.

— Колись, из чего крем? — не выдержала я.

— Угадай! — захихикала Женька и нагло посмотрела на меня черными, почти цыганскими глазами.

Я перебрала все известные мне способы и ингредиенты… Но, видно, то ли опыта не хватило, то ли знаний — но наглая Женька все время смеялась и мотала головой: «Не-а! Не угадала!»

Я перебрала все известные мне способы и ингредиенты… Но, видно, то ли опыта не хватило, то ли знаний — но наглая Женька все время смеялась и мотала головой: «Не-а! Не угадала!»

Наконец, я сдалась.

— Из манки! — торжественно объявила Красовская.

Я подавилась очередным куском. Он сразу перестал быть таким вкусным, как раньше… Даже — наоборот… В памяти всплыли образы ненавистных еще с детского сада слипшихся скользких кусков, по чьей-то злой прихоти именуемых «кашей»…

— Лучше бы ты не признавалась, — мрачно пробурчала я. — Так было вкусно… До этого!..

— Ничего, ты и так уже три куска съела! — хихикнула Женька. Она всегда с завистью относилась к моей способности неумеренно поглощать сладкое и абсолютно не поправляться. Сама Красовская жила по правилу «два часа в желудке, два года на бедрах» и очень от этого страдала.

— Да ладно, не жадничай, — я тут же забыла о манке и быстро доела свой кусок торта. Откуда-то вдруг материализовался Барон и запрыгнул ко мне на колени, тут же громко затарахтев, словно трансформатор. Женька завистливо вздохнула.

— Мой Дымка, кстати, тоже перестал мурлыкать, — пожаловалась я. — Котенком еще старался, а потом вырос, обнаглел и перестал.

— И что им только нужно? — горестно вздохнула Женька. Барон зажмурил глаза и размурлыкался еще больше, мягко перебирая лапами воздух и ритмично выпуская коготки.

Путаясь в собственных длиннющих ушах, примчался Грей.

— А у моего уши до носа не достают, — пожаловалась я.

— Ничего, на прищепках оттянем, — повеселела Красовская.

Дело в том, что Джима мне подарили, уверяя, что это «почти самый настоящий спаниель». В общем-то, он был, конечно, похож. И красив — черный, веселый с коротким «породистым» хвостом! «Почти» распространилось только на уши — они выросли неприлично короткими. То есть, раньше я и не понимала, что они короткие. А потом у Женьки тоже появился щенок. Но, в отличие от моего «беспризорника», Грей приехал с настоящим паспортом и шикарной родословной. Вот тогда-то и оказалось, что самый серьезной спаниелевской чертой у моего щенка был хвост, купированный еще в глубоком детстве. Все остальное было притянуто за эти самые уши, которые абсолютно не хотели расти! Хотя, по большому счету, меня это мало волновало, Джима мы любили бы, даже если бы он оказался совсем без ушей.

Барон замурлыкал так громко, что Грей начал даже изредка ворчливо потявкивать. Кот перестал царапать воздух и начал понемногу вонзать когти в мою ногу. Я заподозрила, что больше всего от этих нежностей пострадают мои колготки. Но кот-мурлыка оказался такой редкостью, и я решила не страдать из-за «тряпок».

— Кстати, — вспомнила Женька, — ты заметила, что у Гогена все — в зеленых тонах?

— Нет, — удивилась я.

Может, у Красовской дальтонизм? Хотя, нет, дальтоники, вроде бы бывают только среди мужчин…

Женька схватила книгу и показала мне «Автопортрет». Действительно, он был несколько зеленоват… Потом она открыла «Женщины на берегу моря», затем продемонстрировала еще несколько иллюстраций…

— Ты не то смотришь! — обиделась я за Гогена. И открыла другой автопортрет — «Другу Даниэлю», потом — «Женщину, держащую плод». Все — в благородных естественных тонах, без отклонений. Но Женьке что-то в этой палитре не понравилось. Она наморщила лоб, что-то пробормотала и, отложив «Гогена» в сторону, полезла куда-то наверх — там у нее хранились художественные альбомы и каталоги.

Мы долго рассматривали картины импрессионистов, пытаясь найти признаки монохромизма. С пристрастием были изучены Ван Гог, Моне и Мане, и, особо — Сезанн. Мы спорили до хрипоты, даже включили настольную лампу, чтобы улучшить освещение. Звери, видя такой эмоциональный фонтан, куда-то разбежались и подозрительно затихли. А мы этому не придали значения…

Наконец, выпросив «домой» альбом Сезанна, я собралась уходить.

— А где книга? — в два голоса воскликнули мы с Женькой. «Гогена» на диване не было…

Он был обнаружен через три секунды у тумбочки в объятиях сладко спящего Грея. Пес перед сном, видно, долго таскал книгу в зубах, и возможно, даже грыз ее. Обложка была безнадежно испорчена…

Мне было до слез жаль порванной книги, но кто мог предположить, что у молодого спаниеля так сильна любовь к искусству?

Когда я пришла домой, то первым делом попрятала все книги. Кто знает, вдруг мои звери тоже ощутят тягу к литературе?



 
 

Что не так с этим комментарием ?

Оффтопик

Нецензурная брань или оскорбления

Спам или реклама

Ссылка на другой ресурс

Дубликат

Другое (укажите ниже)

OK
Информация о комментарии отправлена модератору