Когда в шестом классе у детей появилась дурная привычка всем давать прозвища, то её с чьей-то легкой руки стали обзывать "скворцом", а иногда "скворчихой". На это она почти не обращала внимания, потому что "скворец" было сокращенное от её фамилии Скворцова. Дома же по обыкновению, папа с мамой и маленькая сестренка звали ее Танькой или ласково Танюшкой.

Но когда ребята после летних каникул отдохнувшие и повзрослевшие, пришли в восьмой класс, то один из очень "изобретательных" одноклассников, решив блеснуть своим остроумием, придумал ей новое прозвище. Оно было длинное и несуразное, а самое главное ей было очень больно его слышать.

Они готовили класс к первому сентября: убирали мусор, мыли полы в классе, расставляли цветы. И естественно, мальчишки не упускали случая задеть девчонок, а те тоже в долгу не оставались. Она до сих пор помнит, как они стояли кружком и обменивались "любезностями", пытаясь показать, как они повзрослели, и вдруг, как гром средь ясного неба его слова: "А посмотрите, какой у Таньки стал длинный нос. Танька-длинный нос, Танька-длинный нос… "

У нее перехватило дыхание, она едва сдерживала подступившие к самому горлу слезы. Изо всех сил стараясь делать вид, что это ее ничуть не задело, схватила ведро с тряпкой и сама, не зная зачем, выбежала из класса.

Но мерзкого мальчугана это не устраивало. Ему хотелось достать ее так, чтобы у нее брызнули слезы из глаз. И поэтому, сталкиваясь с ней в коридоре или классе, он не упускал случая, ехидно произнести " Танька-длинный нос".

Прибежав домой, она впервые с особой тщательностью, конечно, в тайне от мамы и папы, вертелась перед зеркалом, разглядывая свой нос, при этом, мысленно пытаясь измерить его действительную величину и сравнить с аккуратными носиками своих подружек. Может быть он немного толстоват, немного курнос, но зачем же при всех выставлять ее чуть ли не уродиной? Слезы градом катились из глаз, и как ей казалось, что никто на свете в эту минуту не смог бы найти для нее слов утешения.

Таня была отличницей и любимицей учителей. Ей одинаково легко давались и математика, и русский язык. Она любила учить стихи и рассказывать их на школьных вечерах с выражением, как требовал от нее папа. Она любила ходить в школу, но в восьмом классе, придя из школы, она всё чаще и чаще зарывалась в подушку и поливала ее своими горячими девичьими слезами. А щуплый белобрысый одноклассник при каждом удобном случае пытался уколоть ее этим новым прозвищем. Она не умела драться, не умела постоять за себя, поэтому его наглость все расширяла свои границы, а ее горе и обида росли пропорционально. В этой ситуации не только ей, но и психологу трудно было бы разобраться, что не форма ее носика беспокоила начинавшего созревать юнца, а большие широко распахнутые в этот мир голубые глаза, окаймленные длинными черными ресницами и стройные по-женски сформировавшиеся ножки. И если бы она повнимательней посмотрела вокруг себя, то поняла, что это дурацкое прозвище, кроме него, никто не подхватил.

Отгремел выпускной бал. Таня поступила в энерготехникум, потому что умер папа, и мама решила, что три года учебы в техникуме она материально еще может выдержать, а пять лет института вряд ли. В техникуме было много ребят, но начавший формироваться в школе комплекс некрасивой девчонки, заставлял все чаще и чаще разглядывать себя в зеркало и делать вывод, что в нее вряд ли кто-то влюбиться.

Первые летние каникулы после учебы в техникуме. Воздух теплый, настоянный на ароматах трав и цветов, дурманил голову. Она убегала от подруг, вставала у распахнутого окна в темной комнате, смотрела на желтый лик луны и пела вполголоса "Царевну-несмеяну": "Ты стоишь у окна, небосвод высок и светел, ты стоишь и грустишь и не знаешь отчего…". Потом, заплакав, подбегала к кровати, прятала мокрое лицо в подушку и чувствовала себя безмерно одинокой и несчастной.

В один из таких дней, она пошла к бабушке на соседнюю улицу. Одноклассник Колька, вырос как из-под земли, перекрыв ей дорогу. С ним был незнакомый паренек с голубыми глазами и льняными волосами. Но главное, у него была такая улыбка, после которой появлялись ямочки на его красивом лице, и на сердце у Таньки, отчего то делалось легко и радостно. Он назвал её "сестренкой" и спросил, где они вечером гуляют. Прогуливались они всегда в одном месте, по асфальтовой дороге от почты до Дома престарелых ветеранов.

Его звали Василий. Нет, не так, у него было самое простое и красивое имя на свете - Вася. Конечно же, он пришел вечером. Всей компанией решили забраться за цветами в сад, что окружал Дом престарелых ветеранов. Это делать неприлично, но на окраине города, где они жили, цветы и яблоки в садах, всегда были предметом набегов детей и подростков.

Танька не умела лазить через заборы, а тем более рвать чужое. Сломав пару веток желтых цветов, кажется золотых шаров, свесившихся через забор, она отбежала в сторону асфальтовой дороги, и остановилась там ждать ребят. Когда компания собралась, Василий при всех подошел к ней и протянул свой букет: "Возьми, сестренка, это тебе". Она не торопилась протягивать руки, боясь очередной шутки, потому что букет предлагали не черноволосой красавице Людочке, и не предмету воздыхания всех ребят, Милочке, с правильным римским носиком и ямочками на щеках, а ей Таньке. Но паренек терпеливо и настойчиво продолжал протягивать свой букет именно ей. Она взяла цветы, зарылась в них лицом. Вдохнула в себя их волшебный аромат, наполнивший сразу каждую ее клеточку. Светлое радостное чувство переполнило душу, но разум еще не осознавал, что этот волнующий запах от золотых шаров, левкоев, табака, флокс и георгинов, и есть первый признак, по которому узнают Любовь. Ту самую Любовь, что живет среди людей, но не каждому открывается, даже запахом.

В тот вечер они долго сидели на скамеечке около ее дома под кудрявой рябиной и болтали без умолка, как два человека, давно знавшие друг друга, но очень долго находившиеся в разлуке.

Он приходил почти каждый вечер, и всегда с букетом цветов. Ваз в доме уже не хватало, и она ставила цветы в ведра с питьевой водой. Утром сквозь сон приходилось слушать материнское ворчание, что дожили - ведра свободного в доме нет, чтоб по воду сходить.

Она никогда не была так счастлива, как в это лето. Внутри все пело и звенело. Весь мир наполнился красками и звуками, которых она раньше не замечала. Аромат цветов, как запах настоящих французских духов, преследовал ее всюду.

Она помнит тот день, когда прибежала к Милочке, одновременно смущаясь и радуясь, рассказала ей о своих первых поцелуях с Василием, сияя от того, что, наконец-то, и она, может на равных болтать с первой красавицей.

Танька почти не думала о том, кто его родители, почему в свои семнадцать лет он работает, а не учится, что о нем говорят другие. Она знала, что он самый смелый и справедливый, и всегда сумеет ее защитить. Со всей исстрадавшейся по ласке душой, она прижималась к его груди и слушала стук его сердца, забывая в этот миг обо всем на свете.

Даже зимние морозы не были крепче, чем их любовь. Он распахивал свое пальто, она обнимала его за талию, они стояли на морозе, и бесконечно целовались, прерываясь лишь для того, чтобы перевести дыхание.

А весной ему был суд, а потом срок - три длинных - предлинных года. Танька верно ждала рыцаря своего сердца, несмотря на то, что ребята один за другим, словно сговорившись, делали ей предложения выйти замуж. (Об этом в другой истории.)

А потом была их с Васей свадьба. Танька смотрелась в зеркало и оттуда из Зазеркалья ее согревала теплом, лучившимся из голубых глаз, красивая, как все невесты на свете, девушка. Она прижимала к груди букет цветов и вдыхала его аромат. Это был особенный, волшебный аромат, потому что в этих цветах поселилась ее величество Любовь и Танька уже это знала точно.