В галерее Уфицци во Флоренции она остановилась перед картиной "Явление Христа Марии Магдалине". На картине был изображен Иисус в широкополой шляпе, с лопатой садовника в руке. Крепконогий и мускулистый, в короткой тунике, он скорее напоминал обычного земного мужчину. Перед ним преклонила колени эфемерная Мария Магдалина. От Магдалины исходило слабое сияние.

В записанной на кассету лекции пояснялось, что "Явление Христа" - написанная в 1500 годы - единственная картина во всей галерее, написанная женщиной, и что Лавиния Фонтана - первая в истории мировой живописи официально признанная женщина-художница.

Две пожилые туристки задержались у картины. Туристки заинтересованно зашептались: очень нетрадиционно представлен библейский сюжет.
- Единственная женщина-художница в галерее, - сообщила им она.
Непонятно отчего, глаза ее наполнились слезами.
- Почему Вас это так взволновало? - спросила одна из туристок.
- Я - кинематографист, - сказала она, - кино сейчас - все равно что живопись в те времена... Разве не удивительно, что в галерее из четырех с половиной тысяч картин только одна написана женщиной?

Она вышла из галереи и направилась к набережной.

Через два дня ей надо было возвращаться в Лос-Анджелес, где ее ждала работа и новые проекты. Один из фильмов должен будет сниматься в Москве, и она с нетерпением ждала этого момента.

В последний раз она была в Москве несколько лет назад, в 1998 году, на съемках низкобюджетного художественного фильма, куда она как режиссер приехала с группой из Лос-Анджелеса. С ней были звукооператор и режиссер. Оператора звали Том - высокий голубоглазый блондин, с которым она встречалась уже два года.

Еще до начала их романа она, случайно встретив его около около кинобиблиотеки Калифорнийского университета, попросила его помочь ей с английской грамматикой в ее киносценарии. Том с готовностью согласился, и они договорились о встрече. Вечером он заехал за ней на машине и привез в шикарный по тогдашним ее представлениям ресторан в Малибу с видом на Тихий океан. За столами, обнявшись, сидели хорошо одетые пары. Не смея напомнить об одолжении, она поддерживала ничего не значащую беседу, внутренне надеясь, что он сам вспомнит. Но он тогда так и не вспомнил.

Угостив ее ужином и расплатившись (для нее это были огромные деньги), он отвез ее домой, на прощанье поцеловал в щеку и выразил надежду, что ей понравилось их свидание и сказал, что позвонит ей на неделе. (Свидание? - растерянно спросила она, сжимая в руке папку с черновиком сценария. - Конечно, - улыбнулся тогда он, - разве ты не заметила, что за публика там была: одни пары?).

А потом она до утра, обливаясь слезами, сидела над этим злосчастным полу-русским, полу-английским сценарием, и наутро, наконец, пошла в Университетский Центр Поддержки Студентов-Инвалидов с просьбой помочь с грамматикой. Сценарий приняли к публикации в местном журнале, объясняла она, но она никак не может показать его в таком виде, с пунктуационными и грамматическими ошибками. "Девушка, - сказали ей в Центре помощи Инвалидам, - вы же учитесь на Магистра, Вас приняли в наш Университет на отделение Кинорежиссуры с условием, что у Вас свободный английский… Никаких физических изъянов у Вас не наблюдается…" Репетитор из Центра Инвалидов все-таки помог ей с точками и запятыми, и сценарий все-таки напечатали в одном из Калифорнийских киножурналов.

Она почему-то так и не рассказала Тому об этом эпизоде, даже когда они уже встречались и работали вместе.

Их связывала любовь к хорошему кино и литературе - и отчужденность от общества, в котором они родились. И, конечно же, физическая страсть. Она вспоминала студенческие времена, когда после проведенных с ним бессонных ночей она приходила в кинобиблиотеку, где тогда работала, с единственным желанием: не заснуть. В ожидании посетителей и на глазах у старшей библиотекарши она восстанавливала в памяти эротические подробности предыдущей ночи, и в блокноте на русском языке записывала каждый момент: получался порнографический роман, предназначенный для нее одной. Со скрытым злорадством, она оставляла на виду у всех откровенные русские записи...

Иногда в библиотеку заходил Том - приносил сувениры. В один из дней он вложил в ее ладонь лепесток красной розы.

Как-то днем она все-таки заснула в библиотеке и была разбужена маленькой разгневанной студенткой-американкой:
- Ты не имеешь права здесь спать! Я нажалуюсь начальнице, что ты спишь на работе.
- Ну и черт с тобой: жалуйся, - в сердцах сказала тогда она.
Ее и вправду уволили тогда из библиотеки - все-таки настучала американка. К тому времени, правда, она уже заканчивала университет и только что получила грант на съемку своего первого фильма. Оператором она позвала с собой Тома, который так хотел поехать с ней в Россию. В свободное от съемок время она мечтала познакомить его с друзьями, показать дом, в котором родилась, университет, где училась, английскую спецшколу, где ее так и не научили правильно расставлять английские запятые…

Москва 1998 года встретила ее негостеприимно - в воздухе витало что-то тревожное, ей казалось, что она находится в центре событий рассказа Брэдбери "И грянул гром"; как-будто кто-то в далеком прошлом наступил на бабочку и тем самым все изменил в настоящем - тот же город, да что-то не то: цвета не те, речь не та… В рассказе Брэдбери (которого она кстати очень любила и однажды целый час стояла в очереди Университетской библиотеки Лос-Анджелеса - за автографом) было что-то про политическую партию: человек, наступивший на бабочку, невзначай изменил политический строй в государстве - и вместо демократических выборов вернулся в диктатуру…

В Москве на кладбище, где была похоронена ее мать, на белом памятнике кто-то нарисовал огромную свастику. В ужасе, испытывая непонятное для самой чувство стыда, она стояла перед могилой, пока Том с ведром ацетона, засучив рукава, оттирал черную краску с мраморного памятника.

В августе чуть ли не каждый день шел дождь. Дождь приходилось пережидать. В те моменты они вспоминали, как их американские учителя объясняли возникновение Голливуда в Калифорнии: "погода отменная и дождей никогда не бывает. Искусственный дождь создать легко, а вот настоящий прекратить…" В дождливые дни они занимались любовью. Звукорежиссер уезжал к своим новоиспеченным Московским знакомым, а она и Том оставались в съемной квартире на Третьяковке.

Одним таким дождливым утром Том сказал ей, что в Нью-Йорке у него есть любимая девушка - герлфренд, с которой они недавно начали встречаться и уже решили взять машину напрокат (пикап) и проехать через всю Америку в Лос-Анджелес. Они не уверены, сказал Том, стоит ли им съезжаться вместе, но хотят попробовать. Тем более, что "Сюзан хочет стать актрисой".

Пока она пыталась осознать происшедшее, Том объяснил ей, что работать с ней сможет только до середины августа - а там советует ей нанять другого оператора, русского - так даже лучше, вы лучше друг друга поймете.

Вторая половина съемок прошла как в угаре - она помнила, как сказала ему, чтобы он ехал к своей девушке в Нью-Йорк, как у нее поднялась температура и ей пришлось слечь на несколько дней с тяжелым гриппом. Помнила, как звонила друзьям в Лос-Анджелес.
- Что делать, посоветуй, - просила она.
- Что делать, что делать - работать! - сказал ей тогда друг. - Снимай дальше с русским оператором, потом в Калифорнии разберешься.

Том уехал. Как истинный джентльмен, оставил в ее полное временное распоряжение свою золотую кредитную карточку - на производственные расходы: "Найми русского оператора - потом отдашь".

Потом грянул кризис - экономический обвал 1998 года: за одну ночь перестали работать все банкоматы города, и попытки использовать кредитную карточку Тома, чтобы расплатиться с российской съемочной группой, оказались тщетными. В первый же день кризиса, еще не понимая, что произошло, она стала звонить в Америку по телефонам Тома. Недовольный, он сообщил ей, что с его кредитным счетом все в порядке и что он не понимает "что там в у вас России творится", и еще мягко попросил побыстрее закончить разговор - потому что "его ждет Сюзан".

Деньги - наличные - она тогда заняла у хорошего друга ее отца, бизнесмена, "нового русского", который по одному ее звонку приехал ей помочь - вышел из прекрасной машине в длинном красивом плаще - протянул несколько тысяч долларов в пачках, сказал - потом как-нибудь отдашь - я всегда рад помочь, ты для меня как семья. Но ты-то поняла, каково в России работать? (Она послушно кивнула) …То-то.

Она закончила съемки и вернулась в Калифорнию. Фильм был смонтирован через шесть месяцев.

Для такого небольшого проекта он пользовался успехом - фестивали в Венеции и Каннах, и показы по всей Америке, Мексике, Канаде. В России его так и не показали.

Тома она встречала с тех пор несколько раз, в основном на премьерах фильма и вручениях наград. В последний раз они увиделись на вечеринке, куда ее пригласила общая знакомая. Та же знакомая сообщила, что с Сюзан Том поссорился еще в Лас-Вегасе, так и не доехав до Лос-Анджелеса.

На вечеринке Том был с красивой актрисой - ей показалось, что она ее видела по телевидению - актриса была рыжая, высокая, голубоглазая, чем-то похожая на него - Джулия. Том и Джулия сами подошли к ней, и в течение получаса они вежливо беседовали на отвлеченные темы. Том с гордостью сообщил, что Джулию ("хотя по специальности она комедийная актриса") недавно пригласили сниматься в рекламе купальников - и еще в какую-то рекламу, где нужны были типажи молодых мам. "Ее почему-то всегда приглашают сниматься в роли молодой мамы", - говорил Том. "Вот оно что - молодая мама! Крепкая, голубоглазая американская мама", - с горечью думала она. И еще она подумала - "каждому - свое"…

… Еще во Флоренции, размышляя о судьбах женщин-художников, она решила, что открытка с репродукцией "Явления Христа Марии Магдалине" Лавинии Фонтаны могла бы стать неплохим сувениром. Может быть, по приезде в Лос-Анджелес она отправит ее Тому.
- Мы не продаем репродукции второстепенных художников, - на ломаном английском ответила ей продавщица-итальянка.
- А что же у вас есть? - спросила она. - Есть, например, "Давид" Микеланджело. Вот купите лучше Давида.
Она купила открытку с Давидом - но так и не отправила ее Тому. И вспомнила эту историю только через пять лет, когда уезжала из Лос-Анджелеса в другой город. Тогда на дне одного из чемоданов она обнаружила черно-белого Давида - вместе с карандашными заметками о жизни Лавинии Фонтана и другой - мексиканской художницы - Фриды, вперемешку с черновиками сценариев и неотправленных писем бывшему возлюбленному. Впереди были новые проекты, другая жизнь.