Жили-были петух и курица. Жили-поживали, ладили во всем, год за годом обустраивали свое жилище и наживали цыплят. Но вот цыплята стали подрастать, и курица, высидевшая каждого из них и много времени проводившая с ними, стала со временем все более ревниво относиться ко всему, что говорил петух цыплятам. А уж если он журил кого-нибудь из них за шалости или дерзкие поступки, то курица немедленно превращалась в разъяренную клушку, смотревшую на петуха сквозь очки ярости и материнской ревности, и очки эти превращали его в хищника, от которого нужно было во что бы то ни стало, какой угодно ценой защитить своих деток.

— Почему ты нас ненавидишь? — этот коварный и несправедливый вопрос-утверждение исподволь появился в ее словесном вооружении, и все чаще слышали подрастающие цыплята из уст матери это грозное обвинение в адрес их отца. И раз такое говорит мама, тоже начинали думать — почему же папа их ненавидит, тем более что он за их проделки иногда и шлёпал, и ругал их.

То, что они были и его детки, и он их любил всем сердцем и всем существом своим, и хотел только блага для них, что естественно для петуха так же, как и для курицы, их маме почему-то в голову не приходило.

Она нередко думала про себя, и эти думы все более определяли ее поведение и отношение к супругу: петух — он и есть петух, всегда может уйти в чужой курятник, а вот мои цыплята — они всегда мои, они мои кровиночки, они и есть моя семья, они всегда будут со мной. Петух же известно для чего курице нужен, да вот еще пусть пропитание да блага всякие добывает. И еще пусть радуется, что ему кукарекать разрешается. Так размышляла она и все больше убеждала себя в своей правоте.

Петух и в самом деле становился каким-то не таким, каким она его встретила когда-то. Она вспоминала свои встречи и свидания с ним, себя молоденькую, ждущую любви и, хоть и не любила она его, но жизнь есть жизнь, ведь и замуж пора, видя, что он-то ее любит всерьез, решила больше не испытывать судьбу, не ждать орла и дала согласие на его страстное предложение…

И чудно же ей было поначалу смотреть на его глупую от счастья физиономию. И даже удивительно. Он, любя ее, во всем соглашался с ней, даже тогда, когда она из интереса капризничала и поступала по отношению к нему не очень хорошо и даже несправедливо. Но ведь он же любил ее, ведь сам же выбрал ее из многих других молодок, что порой заглядывались на него, вот и пусть теперь выполняет все прихоти своей избранницы — она же осчастливила его, не отвергнув его руки и сердца... А могла, могла — припомнила она свои колебания и сомнения, идти за него замуж или еще подождать. И свое согласие, враз определившее всю ее и его последующую жизнь, и отсутствие тепла в доме.

Так они и жили довольно долго, он — в розовых очках влюбленности, она — в тягучем терпеливом разочаровании жизни с нелюбимым.

Так они и жили довольно долго, он — в розовых очках влюбленности, она — в тягучем терпеливом разочаровании жизни с нелюбимым. Постепенно петух начал ощущать холод супруги. Ведь пелена влюбленности, как известно, со временем ослабевает, и сквозь нее обычно становятся хорошо видны возросшие и хорошо окрепшие к тому времени узы дружбы, уважения, преданности, взаимопонимания и, конечно же, любви, пусть ровной, неброской, не сумасбродной, но искренней и до последних дней…

Ничего этого петух не увидел, а ощутил он вдруг пустоту вокруг себя, одиночество в своем собственном доме среди милых и дорогих ему существ.

Вот тогда и случилось то, что он, увидев в очередной раз ее дерзость, но не имеющий уже розовых очков — поднял голос на нее. А для нее это был шок. Как! Как он посмел закричать не нее, да еще в присутствии ее детей! И она бросала ему вновь и вновь: «За что ты нас ненавидишь!» И, видя, как ранят его эти несправедливые слова, еще не раз и не два стреляла ими и каждый раз без промаха, с очень удачным для разрушения семейного очага результатом.

И вот из дома ушел дом, остались стены, диваны, ковры и прочая начинка, по настоящему ценная и теплая лишь там, где живет Любовь.

Цыплята, с измальства не приученные матерью чтить и уважать отца уж за одно только то, что это их отец, постепенно перестали уважать и мать, хоть и любили ее, но это не мешало им и обижать ее, периодически демонстрируя неуважение к ее словам, просьбам, а то и нуждам.

Перестали они уважать и друг друга. Что ж, там, где нет авторитета, там нет и авторитетных, там ни к кому почтенья нет.

Но зато в том, что осталось от дома, был теперь очевидный и явный для всех виновник — петух, утративший свой петушиный задор, фантазии, жизнерадостность и часами безразлично сидевший с поникшей головой и опущенными крыльями.

Курица частенько рассказывала цыплятам свои обиды и какой невыносимый стал петух. Они, поначалу, по малолетству, слушали ее не возражая, но потом подросли и стали кое-что понимать. И не раз уже слышала она от них в ответ на очередную жалобу, что и сама не всегда права, а потом и более жесткое — мол, хватит вам уже мучить нас, разбирайтесь сами.

Обидно было слышать это курице, но она очень любила своих уже выросших деток и народившихся у них цыплят. Не жалея себя, бежала на каждый их зов и вздох, помогая им ценой каждого дня своей жизни.

Вот только счастья у нее не было.

Конечно же, петух виноват...

Фото: 123RF/alexutemov