Вера не хотела девочку. Однако Бог решил иначе, он дал ей дочь, приговорив этим Веру к бесконечной тревоге за неё.

Вера не любила кукол. Однако куклы были всюду: они по-хозяйски расположились во всём её большом доме. Разные: большие, маленькие; они сидели, лежали, стояли, валялись. Вера научилась их не замечать.

Вера не любила осень. Однако, снова осень.

Намечался очередной день рождения дочери: у её Лены, Ленусеньки, Пусеньки — юбилей. Муж, значимый человек в их небольшом, сравнительно столице, городе, решил отметить его с размахом. Немедля, зная Верину нелюбовь к шумным компаниям, взял «быка за рога»:

— Единственному ребёнку, нашей дочурке — десять, Вер! Как не сделать праздника? Думаю, разделить со мной нашу радость многие захотят в городе. Так что, без прекословий. Решено. Банкет на человек двести с детьми. Грандиозный праздник. С фейерверком.

Вера не хотела девочку. Однако Бог решил иначе, он дал ей дочь.

Рядом с отцом стояла дочь, соединив ладошки у груди, просила:

— Мамочка, пожалуйста.

— Хорошо, Пусенька. Хорошо, дорогой, — согласилась Вера, мелькнуло лишь в голове: «Надеюсь, кукол дарить не будут, дочь не маленькая уже».

Праздник назначили на пять часов вечера, поскольку половина гостей были дети, чтобы к десяти закончить. Ресторан, и снаружи, и внутри, был оформлен наилучшим образом. Красота! С первого шага казалось — попал в сказку, где комфортно не только ребёнку, но и взрослому. Вера в платье от Vanushina шикарна, как всегда. Она и хозяйка медной горы, и снежная королева, и добрая фея. Пир был в разгаре. Держа дочь в зрительном контроле, быстро уставшая от людей Вера уединилась на балюстраде. Под её беглый взгляд попал стол для подарков, и… тихо защемило в сердце: среди свёртков она заметила знакомую коробку. Вера не спеша спустилась вниз, подошла к столу. Та самая коробка из-под куклы. Она оглядела зал. Нет, его здесь нет. Его высокую сгорбленную фигуру она узнала бы из тысячи. Вера открыла коробку. Боже, кукла Сашка, с закрашенным чёрным карандашом глазом!..

 

…Перед Вериным одиннадцатым днём рождения мама спросила:

— Говори, дочь, что подарить? Что хочешь, Верочка?

Её мама, мамочка, по которой теперь беспрестанно тоскует сердце, не знала покоя, работала на двух работах, чтоб обеспечить ей сытное детство. И оно было сытное, при пустых прилавках магазинов. Вера, как избалованная маленькая девочка, сказала:

— Куклу.

Мама засмеялась, обняла её натруженными руками, прижала к груди и ласково проворковала:

— Маленькая моя. Куклу так куклу. Хотя бы потому, что у тебя её никогда не было, всё денег не хватает, — добавила: — Необычную куклу.

Кукла и вправду была необычная, не советского производства, из мягкого винила, с длинными волосами. Раскосые, голубые глаза, пухлые губы и высокие брови на бледном лице выдавали в ней иностранку. На коробке было написано: «Made in USA».

Кукла и вправду была необычная, не советского производства, из мягкого винила, с длинными волосами.

— Привет, Сашка, — сказала Вера, открыв коробку.

— Какая же это Сашка, — засмеялась мама: — Скорее всего Сандра.

— Нет, она — Сашка, — вместе с мамой смеялась она.

…В тот, для неё злополучный, осенний день (Вера загнала его в самый дальний угол своей памяти, вовсе вычеркнуть не удавалось) она пришла со школы, как всегда, в хорошем настроении, с пятёрками в портфеле. Дверь открыл неизменно подвыпивший отчим. Подумала: «Зачем он маме?», произнесла:

— Привет, — и отвернувшись, став к нему спиной, одной рукой опираясь в шкаф в прихожей, стала разуваться.

Склонив голову, она стянула левую туфлю, и в ту минуту, когда ссаживала правую, перед глазами появились надвигающиеся сзади две огромные ручищи. Они обхватили её набухшие соски, стали жадно сжимать их. Через кофту Вера почувствовала горячий, противный жар на своих ещё детских, только начинающихся формироваться грудях. Её пронзила боль. За болью пришёл страх, затем стыд. Она оцепенела, застыла, перестала дышать. Её ножки оказались между его, согнутыми в коленях, ногами. Он прижал девочку к своему телу и, обдавая винным перегаром нос и ухо, шепнул:

— Ты так выросла, Верочка, тебе нужна живая кукла, с большим хреном.

Почему-то перед глазами появилась самая маленькая матрёшка, которую, словно защищая, накрывают собой другие матрёшки. Ей хотелось стать той матрёшкой, но вокруг неё только боль, страх, стыд и… чувство вины. За эти несколько секунд она не только повзрослела, постарела. «Ха-ха-ха», — захохотал отчим и ушёл в комнату. Она ещё несколько секунд не могла двинуться с места, потом тихо обулась и ушла. Шёл противный холодный дождь. Деревья дрожали полуголыми ветками на ветру, жухлые листья сиротливо валялись под ногами прохожих. Она дождалась маму во дворе дома. Странно: Вера не плакала, не могла. Дома она чувствовала пристальный взгляд отчима и, случайно столкнувшись с ним, увидела его мерзкие липкие глаза, ухмылку. За маминой спиной, приподняв бровь, он заговорщицки подмигивал ей. Снова страх сковывал её. В своей комнате она взяла куклу Сашку и зачем-то стала красить ей глаз чёрным карандашом. Второй закрасить не успела, отвлекла мама. Вера положила куклу в коробку и закинула на антресоли. С тех пор она не носила коротких юбок, замкнулась в себе, старалась избегать не только отчима. Ей казалось, всё мужское население смотрит на неё как-то не так, и виновата в этом только она.

Бог пожалел её: вскоре отчим сел за грабёж. Но, к её горю, умерла от рака мама. Вера, неожиданно для себя, в восемнадцать лет вышла замуж за однокурсника Алика, учились в химико-технологическом институте. Он по-настоящему полюбил её, бережно оттаивал, приговаривал: «Ты мой ёжик». Без сожаления она оставила квартиру отчиму, стали жить у свекрови, с коей сразу поладила. Вскоре, сделав состояние на сладком бизнесе, муж построил дом — небольшая шоколадная фабрика приносила доход.

 

Ей казалось, всё мужское население смотрит на неё как-то не так, и виновата в этом только она.

…Вера ещё раз осмотрела зал ресторана и пошла к выходу с коробкой в руках. Спросила у швейцара:

— Здесь проходил мужчина, высокий, худощавый, сгорбленный, с орлиным, хищным выражением лица?

— Вы точно описали, вон он, — швейцар рукой указал направо.

Вера увидела его. Это был он — отчим. Значит, освободился. Мужчина смотрел на неё и улыбался. Он стоял перед пешеходной зеброй, игнорируя зелёный свет светофора. Вдруг — пошёл. Пошёл быстро. Раскачивающейся походкой стал переходить дорогу, секундой позже, как загорелся красный глаз светофора. Визг тормозящей машины, крики. Вера побежала туда.

— Мгновенная смерть, — сказал кто-то.

— Я на зелёный свет ехал. Он сам, — кричал водитель, сбивший отчима.

Покрапывал дождик. Только что живое тело бездыханно распласталось на мокром асфальте. На лице трупа застыло подобие улыбки. Вера смотрела на капельки дождя, что скатывались по знакомой ухмылке и, как некогда девочка Верочка, не могла двинуться с места. Кто-то, накинув на её плечи плащ, нежно обнял:

— Родная, ты зачем здесь? — услышала она голос мужа.

— Смотри, он даже с того света ухмыляется.

— Не надо смотреть, тебя это не касается. Он сам себя приговорил, — ответил он, сразу поняв, о ком говорит жена.

— Ухмыляется.

— Нет, тебе кажется. Пошли, Вера, отсюда, пошли, любимая.

Алик развернул жену от трупа и решительно повёл прочь. Был ли это несчастный случай или преднамеренный, как сказал муж, «сам себя приговорил», теперь вряд ли кто узнает.

 

Утром следующего дня Вера проснулась рано. Она подошла к окну, у которого могла часами стоять и смотреть в сад. Настежь открыв обе створки окна, она полной грудью вдохнула сентябрьский, уже холодный, но приятный воздух. Как красива осень! Окрашенные в ярко-жёлтый цвет листья придают деревьям вид мудрости, что есть прощение, отчего сад выглядит величественным и вместе с тем весёлым. Она подставила обе ладони под капающий дождик. Он был тёплый, мягкий. Теперь Вера знала, что делать, знала: осень — начало новой жизни, морально новой.

Утром следующего дня Вера проснулась рано. Она подошла к окну, у которого могла часами стоять и смотреть в сад.

Она попросила домработницу:

— Варя, эту куклу надо помыть, и… нет, я сама.

Она стёрла чёрную краску с глаза куклы, затем отмыла и всю её, постирала, выгладила платьице. Вере было абсолютно безразлично, кто написал на дне коробки слово «прасти», через букву «а»: отчим, раскаявшийся в тюрьме, или муж, умеющий всё сгладить.

Прибежала дочь:

— Какая красивая кукла, кто её подарил?

— Не важно. Важно, что она нашла свою хозяйку.

— Меня? — спросила дочь.

— Да, Пусенька, тебя и… меня, — улыбаясь, обняла дочь Вера.