- Ба Сонь, мы с Санчем окончательно поссорились! И, знаешь, почему? Он говорит, что «холодная война» - это общемировая политика! А я ему доказываю, что это американцы на нас ополчились, гады! И это же правда, вон, по телевизору постоянно говорят!

Софья Михайловна мыла посуду и от неожиданности чуть не выронила тарелку из рук. Настюша, правнучка, между тем продолжала гневную речь:
- Ба Сонь, ну как же он недальновиден! И как мне его убедить?

Софья Михайловна молчала. Домыла посуду, смахнула полотенцем капли.

- Насть, почему тогда ты зовешь Сашу Санчем? Санчо – это не русское имя.

Настя открыла рот и… ничего не ответила. Софья Михайловна подошла к правнучке, обняла ее за плечи и повела в комнату, присесть на диван.

Присели.

- Настя, неужели ты всерьез считаешь, что какая-то простая американская семья, за тридевять земель проживающая, угрожает твоей семье? Это же ерунда какая-то! Нечего ссориться с Сашей. Да и прав он: есть люди, есть политика.
- Бабушка Соня! – Настя вспыхнула, щеки пошли пунцовым, голос задрожал. – Ты просто уже ничего не понимаешь! Ты же их не знаешь совсем, западных этих! А они все на нас лезут и лезут!
- Я-то? – Софья Михайловна усмехнулась. – Я-то, конечно, стара, ничего не понимаю. Про зловредное окружение. Насть, я кое-что тебе расскажу. А ты сама потом выводы сделаешь, большая уже, четырнадцать через месяц.

Настя открыла рот и… ничего не ответила. Софья Михайловна подошла к правнучке, обняла ее за плечи и повела в комнату, присесть на диван.

Они уселись, прабабушка и правнучка. Словно обеим было по четырнадцать лет; уселись и обнялись – девчонки-подружки.

***

1918 год, май. Петроград.

- Маруууся! Маруся, что я тебе расскажу!

Сонечка аж задыхалась от новости.

- Маруся, через неделю я еду в летний лагерь! Это папа организовал! Знаешь, куда? Никогда не догадаешься: в Екатеринбург!

Маруся покрутила в руках толстую русую косу, поправила платье. Лицо ее не выражало ни удивления, ни зависти. Соня все вглядывалась, вглядывалась, ожидая полного Марусиного поражения такой новостью, но подруга оставалась безучастной.

- Маруська! Право слово, ты каменная! – Соня не выдержала.
- Я не каменная, – ответила Маруся, - я… просто еду с тобооооой!

И взвизгнули обе, обнялись, закружились!

***

В 1918 году Петроград, со всех сторон блокированный Гражданской войной, голодал. Горсовет принял решение организовать летние колонии для детей – вывезти их на Урал, в более благополучные регионы. 25 мая 1918 года паровоз увозил 830 петроградских детей в Екатеринбург. Увозил с тем, чтобы к сентябрю вернуть обратно… Но этому не суждено было случиться.

***

…Под стук колес Соня быстро уснула.

Проснулась от того, что Маруся пихала ее в бок:
- Соняш! Сонь, проснись немедленно! И посмотри: какааая красота!

Соня с трудом открыла дремотные глаза. Маруся прилепилась лбом к окну, даже язык высунула!

На фоне расцветающих полей стояла конница. Чья она – красная или белая – девчонки не знали, но вид бравых всадников будоражил девичьи сердца. Еще бы! В Петрограде такое не увидишь! Разве – извозчика лишь на замурзанной лошаденке… Но это совсем не то, что конница. Особенно, если тебе четырнадцать, и сердце поет…

***

А Маруся меж тем, по-цыгански тряся плечами, вдруг вышла к костру. Вышла и исполнила дикий, замысловатый танец под Борькино пение.

А сердце пело. И пело так призывно, сладко, что они обе влюбились! Влюбились в Борьку Якимовича – он играл на гитаре и пел романтические песни. Маруся – горячо и страстно, Соня – скромно и нежно.

Между тем, лагерь колонистов, обосновавшихся под Екатеринбургом, жил своей размеренной жизнью. В течение дня воспитателями проводились необходимые занятия, вечером ребята общались свободно.

- Ооо-чи черные, очи страстные, очи жгучие иииии… прекрасны-е, - пел Борька.

Костер дополнял загадочность, инфернальность обстановки.

Подружки слушали Борьку. Соня думала о том, что Борька, наверное, глубоко несчастен и одинок: ну кто же в состоянии понять такую трепетную душу? Никто, кроме нее, Сони…

А Маруся меж тем, по-цыгански тряся плечами, вдруг вышла к костру. Вышла и исполнила дикий, замысловатый танец под Борькино пение.

Борька обалдел. Бросил гитару, подошел к разгоряченной Марусе, обнял ее за талию и поцеловал в щеку.

Соня поняла, что умерла.

***

К сентябрю 1918 года колонистов обещали вернуть домой. Но… не вышло. Колчак отрезал пути. Белочехи подняли восстание и вторглись на территорию лагеря. Так ребята узнали смерть.

***

И голод.

- Отцвела морковка, отцвела капустаааа! И во мне пропалииии половые чувства! – бренчал под гитару Борька.

Соня морщилась: это грубо! Кругом вообще все изменилось. Отрезанные от железнодорожных путей, колонисты, как могли, готовились к зиме. Еды не хватало катастрофически, деньги кончились еще в августе. Старшие под руководством воспитателей ходили по окрестным деревням – что-то продавали из вещей, что-то меняли, где-то подрабатывали за еду. Летние бараки, в которых так хорошо было теплым уральским летом, к зиме превратились в ледяные пещеры.

Наступал 1919 год…

***

Отрезанные от железнодорожных путей, колонисты, как могли, готовились к зиме. Еды не хватало катастрофически, деньги кончились еще в августе.

Летом 1919-го года в лагере колонистов появились два странных человека. Они представились: «Мы – из организации «Красный Крест».

- Аллен Райли, очень приятно.
- Барл Бремхолл, очень приятно.

Американский «Красный Крест» взял детей под опеку. Откуда-то вдруг нашлась новая одежда, появилась сносная еда. И пошли слухи, что скоро путешествие продолжится. Аллен, старший в колонии, всей душой желал спасения этим детям. В реалиях чужой, придушенной непонятной войной стране, верил, что найдет способ вывезти детей из безумия, творившегося вокруг.

И вывез. На остров Русский, что через пролив от Владивостока. Здесь ребятам предстояло прожить почти год. Им организовали быт и обучение. Обучение, в том числе, трем основным европейским языкам.

***

Иногда Соня ходила к океану. Смотрела на большую воду и вспоминала родную Ладогу.

И тогда слезы душили, слезы оглушали: она не получала писем из дома вот уже почти год. Как там мама, папа? Живы ли? Оптимистичная Маруся ее утешала: «Соняш, что ж с ними сделается? Они же в Пе-тер-бурге!» Словно Петербург был гарантией защищенности и счастья…

30 сентября 1919 года Соне исполнялось пятнадцать лет.

Маруся навыдумывала «сюрприз»: собрала старших ребят, пошушукалась…

И в спальне девочек, куда Соня зашла за чем-то, вдруг бросилась на нее с визгами и хохотом целая стая переодетых, размалеванных; стали тормошить, щекотать и кричать в ухо: «С днем рож-дееенья-аа!». И Борька Якимович ее поцеловал, шутя и кривляясь. А после умылись, уселись кружком, и Борька опять играл на гитаре…

Но все это: суета, страсти, гитара – больше не волновали Соню. И даже Борькин поцелуй не взволновал: от поцелуя было кисло, не-тепло. Она поблагодарила всех, встала и ушла к океану.

…Ее нашел Барл, молодой преподаватель Креста. Соня спала в кустах, подложив под голову ладошку. Лицо и волосы были влажные, и Барл вдруг понял, что Соня не купалась. Соня плакала.

- Sofia, wake up… Wake up, darling.

Соня проснулась. Молча потянулась к Барлу и уткнулась ему лбом в плечо. Он чмокнул ее в макушку.

- Пошли, девочка. Мы так волновались. Не убегай больше и не плачь: все будет хорошо.

Соня спала в кустах, подложив под голову ладошку. Лицо и волосы были влажные, и Барл вдруг понял, что Соня не купалась. Соня плакала.

***

Но становилось только хуже. Летом 1920 года Владивосток был взят японцами. И детям опять пришлось бежать. Бежать дальше, теперь уже из страны. Надежды вернуться в далекий родной Петербург становились лишь мифом, сном.

Аллен сумел добиться фрахта подходящего судна. «Йомей Мару», средней руки теплоходишка, стал для колонистов Ноевым ковчегом. Японское судно повезло русских детей в Америку.

***

- Соня! Соняш! Сегодня будут танцы! Мы идем на Сан-Франциско – что мы умеем танцевать американское? Квикстеп?
- Маруся… - Соня вздохнула. – Я не хочу… Меня так укачало… и… я так ужасно выгляжу!

Но на танцы Соня пошла. И танцевала с Барлом. Но не квикстеп, а самый настоящий венский пьянящий вальс… Венский вальс на палубе теплохода, идущего через Тихий океан в незнакомый Сан-Франциско…

- Я влюбилась! – позже плакала Соня. – Маруся, я люблю его больше жизни! Но он такой старый: ему 24 года…

***

Следующие несколько месяцев стали очередным испытанием. В США приняли показательно-радушно. Из Сан-Франциско ребят переправили в Нью-Иорк. Ребятам устраивали экскурсии, встречи с русскими эмигрантами и правительством города. Ласковые речи велись не случайно: США планировали оставить почти 1000 русских, хорошо образованных детей в своей стране. И это уже была политика. Миссия же «Красного Креста» - вне политических интересов. Аллена и Барла дети буквально заваливали вопросами: когда же мы вернемся в Россию? Когда? Вы же нам обещали!..

Через четыре месяца колонистов доставили во Францию. И опять начались политические игры, теперь уже со стороны французского правительства: эмигрантский поток богатых россиян был неплохой подпиткой экономики. И власти понимали: оставь они этих детей, за ними приедут и их состоятельные родители…

***

Мужское слово оказалось крепче любых политических игр.

К началу 1921 года миссия «Красного Креста» под руководством Аллена Райли передала детей Российской стороне. Колонисты переходили финско-российскую границу ночью, через реку Сестру. Тайно, словно воры. Словно не было у них Родины, куда они так стремились за 2,5 года путешествий. Прощаясь, Барл, как и раньше, поцеловал Соню в макушку. Соня же вывернулась и прижалась к его губам… «Я повзрослею, дождись!»

Но встретились они лишь спустя 51 год…

***

- Настя? Ты слышишь меня?

Но Настя уже давно спала, убаюканная прабабушкиным рассказом.