Иголка ныряет в ткань. Выныривает. Снова ныряет. Будто "дельфином" плавает - быстро, стильно, мастерски. Хорошо работается: солнце за окном, тишина.
А ведь было время - не шилось Лисе. Не шить ей было - все равно что не жить, с тех еще времен, как ходила пешком под стол и звалась полным именем - Алиса. Со временем малышачья беготня превратилась в походку, ковырянье иголкой - в работу, Алиса - в Лису. И вот - не шилось.
Было так когда-нибудь раньше? Поди вспомни.
Когда-то в школе переломались все три "Зингера", разом. "Зингер" поломать - уметь надо, но на то она и школа. Мастер приехал, долго возился, качал головой, курить во двор ходил. Ясно, ничего хорошего не сказал. Так бывает: приходишь к врачу с какой-нибудь мелочью, а оказывается - ты одной ногой в могиле. Вот все машинки в ремонт и увезли. А программу гнать надо. К маю месяцу вынь да положь плечевое изделие. В смысле блузку или платье с рукавами. Стали учиться шить вручную - а куда денешься. И выучились. Сдали работы, получили свои пятерки. Кое-кто даже ходил потом в сшитом. У Лисы тогда не очень получилось: ткань не нравилась. В доме полно было всяких отрезов: мать с бабкой покупали по случаю. Идти в магазин специально смысла вроде и не было. Вот и шила Лиса на уроках из лежалого. Скучно, бездушно. И обязательно какая-нибудь мелочь все портила: то тесьма криво пришита, то сборки неравномерные. На пятерку, конечно, тянуло, но чтобы носить - извините.

Не то стало, как съехала из дому. Поступила в училище в областном центре, сняла у старухи угол: отец денег подкинул. За шкафом жила. И шила за шкафом - вручную. Стипендия была маленькая, на желудках все экономили - ради удовольствий. Кто по театрам бегал, по киношкам, кто и выпивал. Лиса покупала ткани. Первые два года шила себе. Потом одной подруге, другой. Потом мамашам их, потом соседкам. Стали деньги появляться.
От старухи уехала чуть не перед самым дипломом - в коммуналке комнату сняла. Тоже без отца не обошлось, но половину денег уже сама платила.

Домой возвращаться и в мыслях не было: чего там делать-то? Нет, надо работать, надо когда-то и замуж. А матери с бабкой для пилежек и отца хватит. Тот старый уже - под пятьдесят - ему деваться некуда. В коммуналке было хорошо. Своя комната, можно книги покупать, диски. Лиса любила работать под музыку. Бывало, посмотрит в альбом - всегда фотографировала удачные работы - и вспомнит: розовое с оборками под Штраусса шито. Парчовое - под Равеля. Зеленое - под ирландские песни.
Цвет ткани Лиса могла определить с закрытыми глазами. Как-то на спор даже колесико для выкроек выиграла, немецкое. Закроет глаза, пощупает лоскутик, помнет, прислушается: морской волны. Не ошибалась, что интересно.

И вдруг кончилось все. Год до тридцатилетия, коммуналка забыта как страшный сон, семья, дети, работа - не ради денег, так, чтобы из формы не выйти - а цвета вдруг исчезли. Вытянешь лоскут наугад - наощупь белый. Глянешь - фиолетовый. Другой зацепишь - тоже вроде белый. А во всем мешке ни одного белого не найдется. Не странно, что потом пальцы иглу не держат. И никаких идей. Все, о чем мечталось, уже сшито. На хорошие фигуры и на нестандартные. "Вог" и "Оффисьель" лежат на полке одной горой, презренная "Бурда" - другой, в шкафу раскроенное свалено как попало, заказчицы позванивают - о погоде говорят. Намекают: пора бы уже и за ум. Ан нет.
Еще когда лет в семь взялась Алиса шить любимому медведю камзол, поняла: без настроения нельзя. Ей тогда больше всего хотелось посмотреть взрослое кино по телику, а ей не дали. Сказали - маленькая, и вообще нечего. Филю со Степашкой через два часа - пожалуйста. "Убийство в восточном экспрессе" - перебьешься. Могут и взрослые отдохнуть, в конце концов. Обиделась, шить ушла от нечего делать. И вышел не камзол, а тулуп какой-то.
Так и сейчас. Надо бы сделать рывок, начать уже свое дело всерьез, помещение взять в аренду, набрать портних, чтобы на машинках стучали, а самой шить вручную, понемногу, для тех, кто ценит. Все ведь есть. Работай - не хочу.

Отослала заказчиц. Сказала - отпуск. Решила: вот будет совсем уже нечего делать, смогу шить как раньше. С малого начну: ушью юбку, а то скоро совсем упадет, бедра от диет отощали. Испортила юбку. Устала, наверное.
Отдохнуть, поехать на Селигер или в Алупку… Муж поддержал. Детей отправили в летний лагерь, сами на Селигер. Луна кровавая над водой - огромная, как воздушный шар. Воздух звенящий. Сунула не глядя руку в рюкзак - все футболки белые. Вернулись загорелые, не мытые толком, голодные. Куда же мы, дураки, уезжали, от благ цивилизации? Скорее в ванну, в парикмахерскую, на каблуки, в ресторан. К ночи шелковые красные простыни - пока никто в детской не верещит и не дерется. Роскошный цвет, смотрела бы и смотрела. Шепот: закрой глаза, Лисичка. Закрыла. Белые шелковые простыни. Желание тут же ушло, пришлось притворяться: муж уезжал с утра в командировку, неудобно, он-то в чем виноват. Осталась одна. Дети вернутся через три дня. Ну! Сшей же что-нибудь, никто не мешает. Это твой шанс, Лиса, давай! И все у тебя будет хорошо. Вернутся все - а ты в новом платье. И мастерскую свою откроешь, и у губернатора на приемах будешь красоваться.
Вымыла пол в кухне, приняла ванну, сварила кофе. Полистала "Оффисьель", потом "Бурду". Потом "Лизу". Пошла за молоком. Почему-то купила красного сухого. Ну, сухое так сухое.
Творческая ты личность, Лиса или не творческая? Творческая личность имеет право на творческий кризис со всеми вытекающими. Правильно? Правильно! Вот и вина уже на донышке, а ты разве пьяная? Нет! Ты не пьяная! Ты еще очень и очень! В самый раз пойти прогуляться.

…Красивый был этот случайный мужик в кафешке. Правда, красивый. Лиса его больше не видела никогда - незачем ей. Мавр сделал свое дело, все получилось - и платье к приезду домашних, и, казалось, безнадежно заброшенные заказы. И приемы у губернатора - все как заказывала. Смешно подумать: такая глупость, а сработала.
- Анекдот для избранных: "Как рассмешить господа Бога? Рассказать ему о своих планах!" Вы позволите? - и вот он уже сидит рядом с ней в забытой тем самым господом кофейне и расспрашивает, над чем она сейчас работает.
Откуда узнал-то, что портниха? Но оригинал, ничего не скажешь: с ней еще так не знакомились. В избранные, вон, записали. Интересно. И пьют они уже снова вино, а не кофе, и Лиса понимает, что сейчас поедет с ним, потому что ей все равно сегодня не шить, а мужик красивый, глаза только странные - один карий, другой зеленый. Да и вообще он странный: берет не руку ее, а салфетку - и корябает что-то фломастером старательно, и Лисе становится смешно от его усердия, но она, конечно, читает расплывшееся, читает и удивляется: надо же, как все точно описано, чего она хочет. Отчего-то сверху приляпано "Договор" - тут уж Лиса хохочет в голос. Муж на своем бизнесе свихнулся - понятно. Но этот-то чего? Эх, все они, бизнесмены доморощенные, одинаковы. Впечатление хочет произвести. А чего его производить, она и так готова.
- Ну? И ты исполнишь мои желания? - посмотрела вызывающе, губы облизала.
- Исполню все по договору, - тон такой значительный…
Тоже еще, директор не пойми чего.
- Где подписаться? Давай фломастер свой, - ну, и поехали бы уже, сколько можно голову-то морочить… столько вина… да она уже пять раз бы ему отдалась, ей нынче море по колено, хотя кроме мужа никого и не было никогда.
- Пальчик приложи - и довольно. А то все равно расплывается.
Пальчик так пальчик… что же ты непростой-то такой… - А след почему красный остался? Вино пролила? - Нет, щипет - Когда успела порезаться? - Пить меньше надо… - Смотри-ка, я порезалась… - Опаньки! - А куда делся-то? - Вот так так! - Целый день ерундой занималась, и даже мужу не изменила... свалил мужик-то, официант, вон, сдачу принес - а мужика нет. Дура никчемная, поди проспись и шей. Хватит уже творческих кризисов.
И ведь проспалась. И стала шить, как прежде. Усилие воли - и все в порядке. А что все теперь красное наощупь - так извините, кто их поймет, причуды психики.
Плевать ей, откуда что взялось. А мужик тот… когда-то ведь они, наверное, встретятся. С нее, как ни крути, причитается.