За всякое дело берись умело
Русская пословица

Чердак: хлам, пыль, тишина.

Толстая, но шустрая Крыса со шробингом* (сотворённым при побеге от Терьера об сломанный забор, на котором остался клок шерсти), залезла на Сундук. Она пошла по нему с таким загадочным, чуть важным видом, точно знала то, чего не знает больше никто.

Разная Рухлядь, и без того — без надобности — не издававшая ни звука, тут и вовсе застыла в ожидании. С улицы доносился знакомый лай Терьера. Он, замолкая, проскулил:

— Попадешься мне, Крыса...

Тишину первым нарушил чувствительный Радиоприёмник, сверкнув потускневшим от старости стеклом, спросил Крысу:

— Ну? И что там, внизу, у людей?

Крыса как бы не услышала. Она с притворно равнодушным видом лизнула оголённое плечо, заговорила о наболевшем:

— Житья нет от этой псины. Чих, — чихнула, — ну, и пыльно же у вас.

Зашуршал, немедля отозвавшись, облезлый Веник:

— И почему весьма редко убирают на чердаках? Будь я человеком, чистоту навёл бы.

Закряхтел нетерпеливо Сундук:

— Крыса, говори уже, не томи.

Крыса встряхнула шёрсткой, снисходительно изрекла:

— Костыль вновь нужен людям!

— Ах, наконец! — удовлетворённо вскрикнул Костыль. — Зажал меня Сундук, я уж думал, всё, закончилась моя миссия, а нет, я ещё пригожусь. Не зря…

— Замолчи, — вздохнула, зазвенев стеклянными подвесками, некогда нарядная и торжественная, а ныне заржавевшая Люстра: — Слышали твою историю не раз.

Костыль обиженно замолчал.

— Нет, любезные, я не слышал, я не так давно здесь, позвольте послушать, — из правого угла от входа зазвучал пыльный Компьютер, теперь забытый людьми, а в начале девяностых годов стоивший целое состояние.

Костыль оживился:

— Я тут самый долгожитель, мне сто тридцать шесть лет. А до того, как стать Костылём, был я молодым вечнозелёным Дубком. Рос ввысь. Стоял в первых рядах в лесочке близ деревни. Наблюдал за жителями. Как сейчас помню, был 1881 год. Двадцать лет, как отменили крепостное право, на бумаге, а в жизни-то они — крестьяне крепостные ещё были.

Вот два друга Пётр и Василий тоже ожидали бумагу, типа паспорта.

Влюблены были оба в одну девушку, имя красивое было у неё — Агния. Агния и говорит: «Кто из вас первым “вольную” получит, за того замуж пойду».

Влюблены были оба в одну девушку, имя красивое было у неё — Агния. Агния и говорит: «Кто из вас первым “вольную” получит, за того замуж пойду».

Первым свободу получил Василий, но Агния не пошла за него, Петра любила, поженились они. На свадьбе их, когда плясали жених и невеста, Василий в сердцах и сказал себе под нос: «А чтоб ты, дружок, ногу сломал». На сносях была Агния, когда Пётр сломал-таки ногу — лошадь не удержал, понеслась она.

Василий был мастер на все руки. В деревне никто, кроме него, не мог сделать костыль. Пётр к нему обратился с просьбой.

Василий срубил Дубок, высушил и из сердцевинных лучей сделал Костыль. Лаком покрыл. Делал когда, приговаривал: «Долго служи, Костыль, и детям, и внукам, и правнукам».

Приговаривал-то, приговаривал, да не злобный был человек, Василий-то. Когда вручал Петру своё творение, образумился, наказал: «Петька, отслужит тебе костыль, сломай и выбрось его».

Да больно я был сделан хорошо. Пётр про наставление забыл и по выздоровлению не сломал меня, а ещё долго по привычке пользовался.

Лет через двадцать пять, сын его Василий, в честь друга названный, вскорости после женитьбы ногу сломал. Жена его дитя под сердцем носила. В сенях в углу я тогда обретался. Вновь сгодился. Василий-друг жив ещё был, сказал Петру: «Отслужит костыль сыну, сломай, выкинь его». Выздоровела нога Васьки, но жена его, сноха Петра, баба домовитая, говорит: «Такое добро выкидывать, вы что, подальше уберу в сарай, пусть лежит, хлеба не просит. Авось пригодится».

После трёх дочек родился у Васьки сын — Андрей. Вырос он. Тут — Отечественная. Целёхонький он с войны вернулся, женился. Лет пять не беременела жена, а как понесла, он на радостях напился и погнал трактор да заехал в овраг. Трактор цел, а сам ногу сломал. Вспомнили обо мне, вытащили на свет божий из сарая. Послужил я Андрею.

Тем временем родился у него сын Николай. Андрей отстроил большой дом с этим чердаком, где мы сейчас все обретаемся. Тогда я сюда и попал, первым из всех вас. Через двадцать пять годков в дом молодую жену привёз Николай. Беременна она была, когда я пригодился и ему: сломал ногу в бессмысленной драке. Вынесли меня из чердака, отмыли. Когда стал не нужен, опять закинули сюда. С тех пор здесь и лежу в пыли.

И вот весть хорошая! Снова ощутить тёплую руку человека! Что случилось там, Крыса? Кому нынче я надобен? — гордо спросил Костыль.

— Высох бы уже, и не был бы больше потребен, ног бы никто не ломал, — пробурчал Велосипед без шин на колёсах, с отодранной краской на раме.

— Высох бы уже, и не был бы больше потребен, ног бы никто не ломал, — пробурчал Велосипед без шин на колёсах, с отодранной краской на раме.

— Завидуйте! — воскликнул Костыль.

Крыса ответила:

— Хозяин, сын Николая — Пётр в речку купаться ходил, ногу сломал. Жена расстроена, беременная она — Клава.

— Петька! — воскликнул Компьютер. — Я у него первый, забросил меня сюда, как только ему новый компьютер купили. Жалко его.

— Что жалеть-то, чай инвалидом не будет, вылечится, — протянул жалобно венский Стул, прислонившийся спинкой к стене, из-за отсутствия у него четвёртой ножки.

Услышав звук человеческих шагов, поднимающихся по лестнице, Крыса стремглав соскочила с Сундука и, подбирая длинный свой хвост, затаилась за большим облупленным Зеркалом. Зеркало прошептало:
— Не испугай её. Беременная.
— Не учи учёного!
Весело заскрипела чердачная Дверь:
— К вам гостья, Господа!

Раздался женский голос:

— Фу, ну и пылища.

Женщина с выпирающим вперёд большим животом, стала выдвигать и задвигать утварь.

Вещи радостно зашумели. Каждый издавал свой звук в надежде: авось меня заберут, послужу ещё людям. Притихли, их надежда умерла, стоило ей спросить саму себя:

— И где этот костыль?

Костыль закричал:
— Я здесь, здесь. Сундук, чтоб тебя, подвинься.
Сундук молчал, будто бы ещё больше отяжелел.

Клава ворчала:

— Да где же он? Может, за сундуком, ой, какой он тяжёлый. Мне это надо? Рожу ещё раньше времени. Ну, Петька… надумал ногу ломать. Вот он. Какой странный костыль.

Вещи радостно зашумели. Каждый издавал свой звук в надежде: авось меня заберут, послужу ещё людям.

— Я не странный, я надёжный, крепкий, — заверил Костыль.

Примеряя костыль к себе, женщина продолжала говорить сама с собой:

— Лёгкий, удобный. Тьфу, не дай Бог.

Она захлопнула дверь чердака, пошла прочь с костылём в руках.

Дверь взвизгнула:
— Удачи, Костыль.
Старые вещи поочерёдно бросили им вслед:
— Возвращайся.
— Всё же у нас лучше, чем на помойке.
— Или чем быть сожжённым….
Они, прислушиваясь к топоту уходящих ног, грустно вздохнули и притихли, кто завидуя Костылю, кто радуясь за него.

Клава отмыла костыль от чердачной пыли, занесла его мужу.

— Этот?

— Да, родная, спасибо.

— «Родная, спасибо»… Что за попустительство? Пахота, посев в разгаре. Как я со всем управлюсь?

— Не ворчи, не нарочно я. Перелома нет, вывих, скоро поправится нога. Работника найму.

— На какие шиши? Рожать скоро, самим деньги нужны.

— Не ворчи, жена.

— А ну тебя.

Помолчав, женщина сказала:

— Костыль странный.

— Крепкий, а вроде ему больше ста лет. Ещё в конце 19 века для прапрадеда Петра, в честь которого я назван, его друг Василий смастерил. Золотых рук был Мастер, рассказывали. Тогда Пётр ногу сломал. Есть такая легенда семейная. Служил прадеду, потом деду, отцу.

— Все ноги ломали?

— Как-то так… получалось…

— И зачем его хранят? — всё больше изумлялась и недоумевала Клава.

— Кто его знает…. Вот… и мне пригодился.

Вскоре Клава благополучно родила сына, Василием нарекли.

Вернувшись домой из роддома, первое, что бросилось ей в глаза — костыль.

Отслужив Петру, он стоял в углу комнаты, словно в ожидании следующей жертвы.

Женщине на секунду показалось, что костыль живой, что он… подмигнул ей.

Она схватила его обеими руками и, ни секунды не раздумывая, жахнула об колено. Костыль не сломался, лишь скрипнул.

Пётр, вошедший в эту минуту в комнату, крикнул жене:

— Ты с ума сошла? Дедовский костыль! Чем он тебе не угодил?

— Тем и не угодил, — отрезала женщина и с большей силой надавила на него.

Костыль издал звук, разом похожий на человеческий хрип и вздох облегчения, и с хрустом переломился.

Пётр перевёл взгляд с костыля на жену, заворожённо проговорил:

— Словно живой.

— Теперь уже нет! — вскликнула Клава.

За всем этим из маленькой дырки в полу под плинтусом, наблюдали два чёрненьких, блестящих глазка, которые после раздавшегося хруста, моментально исчезли.
Обитателей чердака ожидала ужасная весть.

* Шробинг от английских слов shoulder (плечо) и robbing (грабить, отнимать). Это способ носить верхнюю одежду так, чтобы оголить плечи (плечо). Главный трюк (тренд) моды зима-весна 2017.

Фото: 123RF / Ludmila Smite