Засыпая, я всегда стараюсь положить голову на грудь подруги. Не на саму грудь, девушки этого не любят, а на ребрышки прямо под холмиком. Мне нравится слушать, как бьется сердце сначала быстро, быстро, а потом успокоено тихо, почти шепотом.

Эта странная привычка стала причиной моего прозвища. В узком кругу меня называют Кобобок, видимо оттого, что всегда лежу на боку, причем на чужом. А о том, что означают первые три буквы, думать не хочется и, если захотеть, то можно столько неприятных вариаций найти.

Я копался очень долго в причине умиротворяющего действия на мой слух стука сердца и, так и не докопавшись, решил, что последнее оставшееся в моей детской памяти было стуком сердца моей мамы, умершей во время родов.

Еще у меня есть привычка писать себе установки зубной пастой на зеркале в ванной комнате. Ну, к примеру, «Хочу Ольгу!», «Должен 100, фиг отдам», или «Все люди сво». Зеркало большое, места много, стирать записи лень. Но, когда они теряют актуальность, я все же избавляюсь от них при помощи тут же брошенных носков.

Мне нравится слушать, как бьется сердце сначала быстро, быстро, а потом успокоено тихо, почти шепотом.

Домработница громко ворчит, думая, что сплю:
- Свинья, она и есть свинья. Опять нажрались их творческое высочество, по потолку ходили, что ли. Нет, уйду, сил больше нет. Сорили бы как люди, так ведь даже этого не могут. Уйду!

Входная дверь захлопнулась, свидетельствуя о том, что сердитая Вера ушла. Крадучись пробираюсь в прихожку, смотрю. На тумбочке ключа нет, значит, забрала с собой, значит, не ушла, хоть и грозилась. Радуясь, скачу вприпрыжку в ванную, пишу: «Бабы меня – свинью – любят». Старую надпись «Хочу Ленку» оставляю, по причине нереализованности.

Улица встречает меня большой порцией света, шума и пыли. Залитый накануне шампанским капот моего авто выглядит слишком порочно на фоне зарождающегося дня. Сгрызаемый совестью, беру под уздцы двести сорок девять лошадей и веду их в мойку, представляя огромный табун, бегущий по центру города.

На сверкающем девственной чистотой прадике въезжаю на стоянку. В офисе все кружится, суетится, гомонит, зверскими порциями поглощает никотин и кофеин. С готовностью присоединяюсь к привычному творческому безобразию. Шурик ваяет с карандашом за ухом. Дразня его, я вставляю карандаши в нос, за уши, беру их веером в руки, подхожу с приветствием и под дружный хохот коллег наталкиваюсь на его рассеянный взгляд поверх моего плеча. Из чего делаю вывод, что Шурик в теме и шутку не оценил.

В утыканном карандашами виде оборачиваюсь в направлении его взгляда и замираю. Леночка смотрит на меня своими васильковыми глазами, как ребенок на рыжего работника цирка. Все старания по приданию мне образа серьезного мена смыло, как хорошим моющим пылесосом.

Ленка, Лена, Леночка, как мне нравится эта девочка. Уже думаю в рифму - опасный признак. Этих опасных признаков несколько. Первый я уже назвал, есть еще пара-тройка. Когда я замыкаюсь, как черепаха, и еду по одной и той же улице в никуда. При всем этом аппетит не страдает, как принято у героев старинных романов, и мысли о суициде тоже остаются в виде текстов на страницах. И еще у меня начинаются приступы трудолюбия, могу сутками сидеть за рабочим столом и ничем так и не разродиться.

Залитый накануне шампанским капот моего авто выглядит слишком порочно на фоне зарождающегося дня.

Народ в курсе моих пристрастий, публичность не терпит тайн. Убегать по-пацански не захотелось, кодекс самураев не рекомендует показывать спину неприятностям. Плотно закрываю дверь в кабинет, зову Иру, прошу холодной воды, а лучше бы рассолу. Надо предложить производителям продавать бутилированный огуречный рассол. Женщины оказались шустрее, они уже сто лет пользуются огуречным лосьоном.

- Вадик-мм Николаевич, звонил Лосев, просил вас лично через неделю провести презентацию, - у Ирочки потрясающее чутье моего настроения и состояния. Выбирая секретаря нужно упор делать не на знание языков и прочего, а на знание психологии. Ни дня не пожалел, что она работает рядом.

- Спасибо, Ира, а водичка с лимоном, за это отдельное спасибо, - мне не жаль любезностей для такой умнички, да еще с такими стройными ножками, да еще... Что-то меня понесло.

Лосев Димка - мой школьный друг. Раскрутка его нового проекта - это работа моего рекламного агентства. Оплата за работу, конечно, была дружеской, и самый ответственный ход - это тактически правильно построенная презентация. Для таких случаев у нас есть списки обязательных участников, которые в процессе топтания с деликатесами в тарелках находят общие интересы. А интересы такие разносторонние, от любителей живописи до... в общем, воображение предопределяет широту ассортимента.

- Кобобок, дружище, презентация за тобой, я в этом деле - как лось в джунглях, - Лосев пытался острить, заикался и пыхтел от волнения.

Зацементированный моим спокойствием Лось стал дышать ровнее, уточнил детали своего гардероба и попрощался.

- Ира, пошлите к Лосю, хм, к Дмитрию Александровичу нашего стилиста. А мне позовите Серову.

- Вызывали, Вадим Николаевич? - васильки вопросительно и испуганно уставились, создавая неуютную атмосферу.

Никогда не давил на сотрудников и не могу этого делать. У нас почти панибратские отношения, но они знают меру, ту черту, за которую переступать не следует. Мне нравится процесс творческого полета равных, у него красивая траектория, он приносит удовольствие и хорошую зарплату.

Серова Лена - главный креативщик из нового состава. Ей принадлежат самые удачные идеи этого года. Хотя с виду она больше напоминает студентку первого курса, для которой самая большая катастрофа в жизни - оценка «удов.». Мыслит быстро, но вот излагает... Про таких говорят: каши не ела. В общем, услышать ее сложно. Даже дверь она открывает в три приема. Сначала будто пробует, не скрипит ли та, потом будто примеряется, пролезет ли в этот проем, и только после открывает и входит. Вот и теперь она проделала то же самое. Нужно обязательно поинтересоваться, почему она так делает.

- Вызывали, Вадим Николаевич? - васильки вопросительно и испуганно уставились, создавая неуютную атмосферу.
- Лен, у Лосева презентация проекта, ты была автором идеи, и никто лучше тебя не расскажет, - я искал повод привлечь ее к предстоящей вечеринке.

Васильки перестали вибрировать и обрадовано заблестели.
Знаю, что улей будет жужжать, маститые гении разобидятся, начнутся козни с травлями, но также знаю, что она мне нужна не только как хороший работник и что я смогу ее от всего этого защитить.

- В выходные едем за город, я тебя приглашаю, если, конечно, у тебя важных дел нет, - васильки снова задрожали и я оставил тему открытой, - хорошо, иди, работай.

В пятницу жаждущие общения с природой втиснулись в микроавтобус и двинулись с диким ором, подразумевающим музыкальный архаизм. Мы едем, едем, едем в сторону леса.

Оседлав поваленную березу, я понял, что никуда отсюда не уйду. Было первобытно уютно качаться, хорошо и весело. Никто не пытался составить мне компанию, все рассыпались по интересам.

Я просто очумел от осознания того, что птичка в клетке. Сердобольный коллектив, видимо, постарался в мою пользу.

Некоторое время я держал Серову в поле зрения, пока она не затерялась за ельником. Сморенный солнцем и отравленный свежим воздухом, обхватив березу, как коня, я задремал.

Вечером меня осчастливила Серова заявлением, что нам добираться домой по пути. Я просто очумел от осознания того, что птичка в клетке. Сердобольный коллектив, видимо, постарался в мою пользу. Я вез ее к себе домой под предлогом, что добавлю некоторые детали к ее предстоящему дебюту, и ничто меня не мучило.

«Слава Вере!» - обязательно напишу завтра за то, что в доме чисто, есть что попить и поесть.

Васильки удивленно осматривали мою холостяцкую квартиру. Было смешно наблюдать, как они останавливаются то на черных следах от ботинок на потолке, то на изящно пристроившемся позади своей подруги плюшевом кролике И тут они остановились на надписи на зеркале в ванной. В драматургии это называется немая сцена.

- Вадим Николаевич, а если ваше желание не исполнится, что тогда?
- Тогда я не стираю надпись до тех пор, пока оно не исполнится, - и я, наконец, ее поцеловал.

После душа я стер все надписи на зеркале, по привычке примостил голову, приготовившись слушать убаюкивающее «тук-тук», как вдруг понял, что этого самого «тук-тук» просто нет.

От ужаса меня подбросило на кровати. Нечеловеческие усилия нужны были, чтобы не завопить, а может, это и произошло, потому что Лена стала гладить меня по голове, как ребенка:
- Вадик, тихо, тихо, не пугайся, у меня сердце на правой стороне, я такой родилась.

«Я люблю Лену!» - написано нестираемой краской.