Осеннее солнце согревало последним теплом, а сорванные легким ветерком желто-красные листья падали прямо под ноги, выстилая яркую дорожку. Иринке так хотелось после уроков погулять, пошуршать ногами по осеннему ковру, покружиться в танце вместе с падающими листьями, но, увы… Надо было спешить домой.

Вчера к ним опять приходили друзья Лёнчика, а значит, дома полный кавардак. Когда разошлись гости, Иринка не слышала, но еще в час ночи они горланили песни, сидя на меленькой кухоньке. Ира уже привыкла, что с тех пор, как у них поселился Лёнчик, в доме часто бывают гости, за которыми потом приходится убирать.

Лёнчик — мамин новый ухажер. Вот уже четыре месяца, как он живет у них в квартире. Бр-р! Он не то чтобы не нравился Иринке, она его просто боялась. Когда Лёнчик был дома, она старалась лишний раз не выходить из своей комнаты. И все потому, что тот не упускал случая, чтобы не кольнуть ее обидным словом. Похоже, у них была взаимная неприязнь.

Своего отца Иринка не помнила. Они с мамой развелись, когда ей было два годика. Лишь несколько черно-белых фотографий, бережно хранящихся в Иринином альбоме, — вот и вся память. Мама об отце говорить не любила. «Одно слово — подлец, — кривилась она. — Единственное, что от него хорошего осталось, так это квартира!» «Я тоже от него», — добавляла Иринка, но не вслух, а про себя. Она не верила, что папа плохой, потому что когда он улыбался, у него на щеках появлялись ямочки. Я улыбался он почти на всех фотографиях. Мама, кстати, тоже улыбалась и была на фотографиях очень красивой.

Мама об отце говорить не любила. «Одно слово — подлец, — кривилась она. — Единственное, что от него хорошего осталось, так это квартира!»

В жизни она выглядела по-другому: усталая, с темными кругами под глазами и с вечно недовольным лицом. Хотя в последнее время с ней произошли удивительные перемены. Мама без умолку хохотала, как маленькая девочка, и даже помолодела и стала похожа на ту, с черно-белых снимков... Ира давно не видела ее такой радостной. Неужели это все из-за Лёнчика? И что в нем хорошего?! Всю комнату папиросками провонял, да и от самого перегаром за три версты несет…

Иринка тяжело вздохнула и, осмотрев квартиру, принялась за уборку: сложила мамин диван, отнесла в мойку тарелки с потушенными в них окурками, из-под журнального столика достала пустые бутылки. Свежий воздух, ворвавшийся в открытую форточку, поманил на улицу. Но этого Ира себе позволить не могла. Ее ждала кухня с горой грязной посуды, переполненной пепельницей и заляпанным полом.

Надо было торопиться. Лёнчик мог появиться в любую минуту, и уж тогда беды не миновать. Иринка начала с пустых бутылок — вымыла их и аккуратно сложила в сумку. Выбросить нельзя — Лёнчик прибьет.

Когда все было убрано, Иринка заглянула в холодильник в поисках еды. Он дыхнул на нее холодным кислым запахом и усмехнулся пустыми полочками. Полпачки маргарина, да баночка с заплесневелым томатом, — вот и все, что хранилось в этом дребезжащем ящике. Хотя нет, в самом низу, под блюдцем, что-то припрятано — сморщенные обветренные пельмени. Это, наверно, мама приберегла ей на обед.

Ира съела их, не разогревая, и начала чистить картошку к ужину. Мама придет с работы и обрадуется, что она ей помогла! Иринке шел уже одиннадцатый год, и она сама могла бы пожарить картошку, но боялась, что получится невкусно. И тогда Лёнчик опять будет кричать и ругаться, как в тот раз, когда она сварила макароны, а они почему-то все слиплись в один комок. «Вот дура-то безмозглая, только продукты перевела!» — накинулся он на нее с кулаками. Хорошо, что Иринка успела в ванной закрыться. Вышла оттуда она лишь, когда услышала с кухни мамин смех. Значит, и у Лёнчика настроение улучшилось.

Намазав два куска хлеба маргарином, Иринка отнесла их к себе в комнату. Это на всякий случай. Вдруг сегодня опять придут гости, и ее забудут позвать к ужину? А так как обычно после друзей Лёнчика еды, как правило, не остается совсем, то (Ира покосилась на бутерброды) один кусочек надо будет оставить на завтрак. Мало ли что?

«Вот дура-то безмозглая, только продукты перевела!» — накинулся он на нее с кулаками. Хорошо, что Иринка успела в ванной закрыться.

Но Иринка зря переживала — вечером не было никаких гостей, а мама порхала по квартире словно бабочка. Она похвалила ее за почищенную картошку и даже поцеловала в щеку, что бывало нечасто. Лёнчик тоже улыбался, хотя и буркнул сквозь зубы, что, мол, могла бы и сама нажарить. После ужина, когда Ира мыла посуду, мама сказала:
— Завтра ты в школу не пойдешь, мы с тобой поедем к бабушке. Иди, собирайся! — она протянула ей большую клетчатую сумку, в которую бы и Иринка с легкостью поместилась.
— Зачем такая большая? — спросила Ира.
— Собери все свои вещи, и пальто с сапогами положить не забудь. Можешь взять игрушки и книжки, только учебники оставь, я их потом в школу отнесу. Понимаешь, ты теперь с бабушкой жить будешь и в другую школу ходить.
— Как с бабушкой? — у Иринки перехватило дыхание.

Бабулю она, конечно, любила и все летние каникулы с ней проводила. Но чтобы жить в деревне? Неожиданные слезы защипали глаза. Иринка схватила мать за руку:
— Я не хочу в деревню, я хочу с тобой! Там и школы-то нет!
— Ничего страшного — в соседнем селе есть! Учатся же как-то другие дети, и ты сможешь. Я сказала: марш собирать вещи! — мать втолкнула ее в комнату и плотно прикрыла дверь.

Машинально, сквозь пелену слез, Ира стала складывать свои скудные пожитки. Когда она прятала на дне сумки альбом с фотографиями, в комнату зашла мама. Она погладила ее по голове и произнесла:
— Ну, не обижайся, так надо.
— Но почему? — Иринка хлюпнула носом.
— Понимаешь, Лёнчик сказал, что хочет на мне жениться, и чтобы я ему сына родила.
— Ну и пусть женится! Я постараюсь ему на глаза не попадаться и с братиком нянчиться буду, только не отправляй меня в деревню, — умоляюще протянула Иринка.
— Но он поставил такое условие, — мать отвела взгляд в сторону. — Понимаешь, это мой последний шанс! Ведь мне уже тридцать семь, мне свою личную жизнь устраивать надо! А Лёнчик — это мое долгожданное бабье счастье. Понимаешь?
Иринка в ответ лишь моргнула, отчего по щекам потекли горячие ручейки.
— Ничего-то ты не понимаешь, — мать махнула рукой и вышла из комнаты.

«Если Лёнчик — счастье, тогда кто я?» — думала Иринка, укрывшись с головой одеялом. Сон никак не шел, вместо него из памяти выплывали горькие, обидные фразы матери: «Горе ты мое луковое», «От тебя в доме одни несчастья!»

Она приложила ладонь к холодному стеклу. Так хотелось хотя бы помахать ей на прощание. Но мама шла, не оглядываясь.

— Может, останешься хоть на денек, ведь так давно не виделись? — попросила бабушка.
— Не могу, — ответила Ирина мама. — Нельзя мужика одного надолго оставлять, сама понимаешь. Но я к вам буду в гости приезжать. А лучше мы вместе с Лёнчиком летом приедем, у меня как раз в августе отпуск. А?!
Бабуля лишь покачала головой, но ничего не ответила.

Иринка стояла у окна и провожала взглядом маму. Может, передумает, вернется? Она приложила ладонь к холодному стеклу. Так хотелось хотя бы помахать ей на прощание. Но мама шла, не оглядываясь. Косой дождь, ливший целый день, смывал ее следы, превращая их в потоки грязи.

Тихонько ступая по скрипучим половицам, к окну подошла бабушка. Она взяла Ирину руку, поцеловала и приложила к своей морщинистой щеке.

— Счастье ты мое, — улыбнулась она.
— Счастье? — Иринка сжала ее пальцы и спросила: — А какое оно, счастье?
— А счастье у каждого свое, милая, — ответила бабуля. — Вот ты чего больше всего хочешь?
Иринка лишь приподняла худенькие плечи.

Потом, лежа под одеялом, она думала, что больше всего на свете она хочет жить с мамой и бабушкой. И даже согласна, чтобы Лёнчик жил вместе с ними, раз уж он — мамино счастье.