Страх и паника. Это мое постоянное состояние.

Вот сейчас я проскакала несколько лестничных пролетов на высоченных каблуках, сгорбившись как древняя старуха. А еще у меня лились слезы из глаз от боли, только еще не знаю какой — физической или душевной. Безнадежно отстав, я рухнула на бетонную ступеньку высокого крыльца. Последняя попытка поймать за хвост свое благополучие вылилась в истеричный вопль:

— Маришка!!! — все, мое счастье убежало вместе с этой малолетней вертихвосткой.

Маришка — это моя пятнадцатилетняя дочка, живущая в плену всех мыслимых заморочек переходного возраста. И еще недавно я застукала эту соплячку с мальчиком. Это в ее-то возрасте, да еще с таким неподходящим мальчиком. Эта девица с поразительностью легкостью уже воплотила один из моих страхов в реальность, а сегодня она пустит семнадцать лет моей жизни ко всем чертям.

У меня лились слезы из глаз от боли, только еще не знаю какой — физической или душевной.

Мне стало зябко, последние солнечные лучи уже почти не грели. Я опустила глаза и обнаружила, что сижу в грязи, совсем не щадящей мою светлую юбочку от Прадо.

Нет, дальше все более чем предсказуемо. Движимая чувством мести, Маришка все расскажет отцу, тот подаст на развод. Я ощутила дикую усталость и внутреннюю пустоту. Пойду домой, переоденусь, соберу вещи и… А что дальше, идти-то мне некуда. И я просто вернулась в квартиру.

Перед глазами у меня выплывали красочные картинки: вот Маришка бежит к отцу на работу, вот она отдает ему мой телефон, вот он смотрит это глупое видео. Измены, в общем-то, и не было, только слушать меня муж уже не будет. Не такой он человек.

В квартире зазвонил телефон:

— Ко мне тут пришла Маришка и показала твой телефон. Слушай, ситуация такая. Я как бы давно уже хотел подать на развод. Но твой поступок все упрощает. Короче, сегодня я ночую у приятеля, а ты собираешь вещи и выметаешься из моей квартиры.

И короткие гудки. Я потыкала кнопки:

— Мася, я могу у тебя пожить несколько дней?
— Оль, что у тебя случилось?
— Я развожусь.
— Приезжай.

Посидев некоторое время неподвижно, я написала записку:

«Остальное заберу, когда найду жилье. Только я тебе не изменяла. Была вечеринка, я перебрала и немного переступила через рамки приличия. Но ничего не было, я вовремя очнулась и ушла».

Да, конечно, я была виновата. Но, во-первых, на видео только поцелуи с объятиями. А, во-вторых, ну снесло мне голову, ведь живу-то как. Секса уже год не было, цветов мне муженек уже лет пять не дарит. Да вообще, никакой заботы и внимания.

Секса уже год не было, цветов мне муженек уже лет пять не дарит. Да вообще, никакой заботы и внимания.

Спрашивается, а что я потеряла. И я быстро скидала тряпки в сумку, захлопнула за собой дверь и отправилась к Масе.

Мы с ней дружим уже, наверное, тысячу лет. Вот уж кто меня понимает с полуслова. И сегодня меня ждали бутылка вина на столе и нехитрая закуска.

— Слушай, я должна была тебе раньше об этом рассказать, — начала Маська, разлив вино, — Максим тебе уже давно изменяет.

Да, это был удар по голове. Мощный, аж дыхание перехватило.

— Он роман крутит с моей коллегой, такой разукрашенной пустышкой. А та все в офисе рассказывает, не зная, что мы дружим. Я думала, что он перебесится, потому как там шел стандартный набор отмазок, ну, типа, развод ему не даешь, в кровать с ним не ложишься, и вообще вы живете вместе только из-за дочери. Прости. Я не думала, что все так серьезно.

Мася опустила голову, а я заплакала. Первый раз за все время.

— Я думала, у нас просто все замерло. Привычка и тому подобное. А он, оказывается, мне изменял.

Я была пьяна, меня мотало из стороны в сторону. То я хотела бежать к нему и кидаться под ноги, умоляя вернуться. То я его проклинала и посылала ко всем чертям, обвиняя в крушении нашего брака. Я ревела как белуга и просто обреченно вздыхала, вытирая скупую слезу. Ночь была длинная и полная жалости к себе.

Просыпание было жестоким, оно состояло из неприятного возвращения к реальности, сильного похмелья и промозглой осенней погоды за окном, которая полностью соответствовала моему внутреннему настрою. Завтра я пойду на работу и буду искать новое жилье.

Я набрала Маришку:

— Алло.
— Ты как?
— Твоими стараниями, замечательно.
— Почему ты так жестока ко мне?
— Мама, я поражена твоим двуличием. Значит, мне нельзя никого любить, а тебе можно?
— То есть это единственное, что тебя тревожит? Ты не спросишь, где я и как?
— Я знать-то тебя не хочу, — и Маришка бросила трубку.

Я пожалела, что не рассказала о Маришке мужу, теперь ее некому будет спасти от ошибки. И я решилась позвонить Максу.

Я сидела на диване, прижав колени к груди. Мой мир рухнул: жилья нет, дочь ненавидит, а муж оказался типичным козлом.

— Алло.
— Привет, Макс. Это я.
— Слушай, мне некогда. И твой звонок не к месту.
— Макс, не кидай трубку.
— Нам с тобой не о чем разговаривать. Семья была твоей заботой, а ты пренебрегла своими обязанностями, — Макс бросил трубку.

Я сидела на диване, прижав колени к груди. Мой мир рухнул: жилья нет, дочь ненавидит, а муж оказался типичным козлом.

— Я придумала, где тебе жить, — в комнату зашла Маська. Она грохнула мне на колени ноутбук.

Слезы подступили к глазам, подгоняемые приступами тошноты. Оказывается машина была единственным, что я нажила за все эти годы.

— Мы продадим твою машину и купим в ипотеку маленькую квартирку.

Я подняла на Маську глаза и добавила:

— Купим, только не квартиру, а маленький деревенский домик.
— Да ты с ума сошла! Ты и деревня! Как ты с твоей внешностью и маникюром собираешься рыться в земле?
— Мася, не могу я больше. Мне надоело все, город, вечная погоня за деньгами. Все.

Прошло несколько недель, и я купила небольшую усадьбу в ста километрах от города. Но дочь со мной по-прежнему не общалась, а муж по-прежнему винил меня в рухнувших отношениях. Подушка, на которой я спала у подруги, приобрела затхлый запах, а возрастные изменения все больше усугублялись моей подавленностью. Впереди разворот на сто восемьдесят градусов.

Когда я ступила на твердую землю вдали от опостылевшего города, случившееся со мной все еще казалось странным и противоестественным. Я тряхнула головой и быстрым шагом направилась туда, где теперь будет мой дом.

Сегодня у меня хозяйство, курочки, козочка, две лайки и огород. И полный день забот, как раз то, что мне сейчас жизненно необходимо.

Наступило очередное осеннее промозглое утро, ночью сильно подморозило, и я, с трудом удерживая равновесие, тащила в стайку ведро с водой. Когда до цели оставалась всего лишь пара метров, я рухнула. Второй раз в жизни я забыла, как надо дышать. Теперь от боли физической. Когда черная пелена сползла с глаз и дыхание, наконец, восстановилось, я, цепляясь за штакетник, отодрала свое тело от земли и побрела в дом. Мне было больно, очень больно. А еще я была одна. Стало страшно, что если я тут вот так умру, меня ведь нескоро найдут. А когда найдут и будут хоронить, то кто станет вокруг гроба? Маська, Маришка и… А все.

Стало страшно, что если я тут вот так умру, меня ведь нескоро найдут. А когда найдут и будут хоронить, то кто станет вокруг гроба?

Я доползла до домашней аптечки, достала обезболивающее и пачку со снотворным. Нет, не думайте, я не собиралась прекращать жизнь самоубийством, но мне было так плохо, что в рот улетело около десятка таблеток. А рядом мой уютный диванчик заманчиво сулил мне теплое забытье под махровым пледом. Да будет так. Я легла, укрылась и притянула к себе замерзшие коленки.

— Мама, мама, — из тумана выплыло обеспокоенное личико Маришки. — Мама, что с тобой?
— Ты как здесь, — я попыталась привстать, но резкая боль пригвоздила меня обратно к дивану.
— Ты не позвонила мне вчера утром, а потом я целые сутки не могла до тебя дозвониться. И вот я здесь.
— Как ты сюда добралась? — я еще раз попыталась принять сидячее положение, опять безуспешно, но теперь с болезненным стоном.
— Меня сюда привез… Мам, тебе не понравится… Меня сюда привез Олег Константинович, папа моего молодого человека, — Маришка испуганно опустила глаза, и тут ее взгляд замер на моей слегка оголившейся ноге. — Мама, что это?

Дочка отдернула плед, и нашим взорам предстал огромный, в полноги синяк.

— Мама, тебе надо в больницу.
— Наверное, — я попыталась пошевелить ногой, и это причинило мне жуткую боль. — Но как я теперь туда доберусь?
— Я попрошу Олега Константиновича.

Часом позже мы ехали в машине до города. Я прижимала к себе дочь и думала о том, как странно повернулась моя жизнь. У меня была полная семья, богатая квартира в центре, шикарная машина. И теперь я всего этого лишилась. Жила в деревянном доме, сама топила печь, и в больницу меня вез на своей подержанной тойоте тот самый человек, чью семью я несколько недель назад сравняла с плинтусом лишь за его рабочее происхождение.

Олег был другим, странно для меня другим. Он не запретил нашим малолетним детям любить друг друга, но направил их отношения в исключительно платоническое русло. И это я узнала лишь сейчас, поговорив с дочерью. И, что еще для меня оказалось более странным, он посчитал себя обязанным помочь своей всего лишь потенциальной родственнице. В то время, как мой бывший муженек отмахнулся от родной дочери, сказав, что мы теперь абсолютно чужие люди. И его не колышет мое местонахождение и состояние.

Моя нога болела, моя душа пела. Маришка, мой свет в окошке, была рядом. А в зеркало заднего вида на меня с интересом поглядывал шикарный мужчина, кстати, одинокий. Он овдовел много лет назад и вместо престижной, но времязатратной должности выбрал простую рабочую профессию, которая дала ему возможность быть с сыном. Ему понравился мой дом, и он знал, как подоить козу. Он легко, словно пушинку, донес меня до машины и усадил в нее. Мы были знакомы только пару часов, а я уже любила его. Это нереально, но иного объяснения не было. Меня пронзал ток от его прикосновений, я не могла оторвать от него взгляда. Но самое поразительное, я тоже ему нравилась, очень. Наше притяжение было слишком явным. Уже в больнице, склонившись к моему уху, Маришка прошептала:

— У нас с тобой схожие вкусы. Может, теперь ты поймешь, почему я так люблю Сашку. Он ведь копия своего отца.