— Ты не понимаешь! Я люблю, люблю! По-настоящему! Я никогда не разлюблю его!
— Маленькая моя девочка, конечно...
— Я не маленькая! Мне уже тринадцать!
— Да, да... Не плачь, моя хорошая, пройдёт...
— Нет! Не пройдет! Я всю жизнь буду любить только его!
— Конечно... Почему нет? Солнышко моё, успокойся...

Истерика стихает. Её причина смотрит на нас с большого постера над кроватью внучки. Вчера СМИ сообщили, что он женился на своей давней возлюбленной. Все фанатки рыдают. И моя дурочка тоже.

— Я теперь всю жизнь буду одна! У тебя так не было! Ты не поймешь!
— Конечно, конечно...

Я глажу вздрагивающие плечи, поправляю длинные волосы, отливающие глянцем воронова крыла, вытираю ладонью залитые слезами щечки... Красавица моя черноглазая, если бы ты знала, как я тебя понимаю!

Истерика стихает. Её причина смотрит на нас с большого постера над кроватью внучки. Вчера СМИ сообщили, что он женился на своей давней возлюбленной.

***

Это было очень-очень давно. В другом веке, в другой стране, в другой цивилизации.
Мы не знали компьютеров, сотовых телефонов, интернета... Не знали, что такое постер... Не было у нас полиэтиленовых пакетов, туалетной бумаги, роликовых авторучек... Секса не было... А любовь была.

Мне тогда исполнилось 18 лет. Я готовилась поступать в университет на факультет журналистики. Необходимый для поступления опыт я получала в краевой молодёжной газете. Числилась там внештатным репортёром и писала небольшие заметки на тему культуры.

Завотделом Коля Шутин сильно меня не напрягал и задания давал несложные.

— Леночка, хочешь в Амурске побывать? Ты ведь там никогда не была? Съезди на пару дней. Там Дом культуры отремонтировали, первые выступления идут. Сделай небольшую заметку. Командировочные дадим, гостиницу закажем...

Я всегда любила и поныне люблю путешествовать, знакомиться с новыми людьми. Быстро побросав в сумку немного вещей и туалетные принадлежности, несусь на автобус.
Небольшое отступление. В той стране свободных мест в гостиницах не было нигде и никогда. Нужно было обязательно их бронировать. Заказать заранее номер могли только серьезные учреждения, вроде редакции краевой «молодёжки». Без брони в гостиницу попасть было невозможно — это важный факт в моем повествовании.

***

...И 40 лет спустя я до деталей помню вестибюль гостиницы Амурска, вальяжную дежурную, её безразличное:
— Ничего не знаю. Никто на Елену Сизову номер не заказывал. Мест нет. Командировка из газеты? Ну и что?

Дай Бог здоровья той женщине, что в поздний час — а было уже заполночь — мыла в вестибюле пол.

— Нина, ты чё девку мурыжишь? Ей под забором теперь ночевать?
— Ничего не знаю, — зевает дежурная.
— У тебя, чё ли, правда ни одного места нет?
— Свободных нет. Танцевальный ансамбль приехал, все места заняли.
— А в шешнадцатом? Там один человек.
— Отдельного номера не хватило, «двушку» оплатили.
— Так там кто-то один спит? Кто? Может, женщина? Подсели на ночь-то, будь человеком! Смотри, девка чуть не плачет!

Тихо вползаю в «шешнадцатый». За окном ярко горит фонарь — свет можно не включать. Соседка спит на животе. Лицо закрыто распущенными волосами.

Дежурная лениво открыла книгу регистрации.

— Что-то не разберу Галин почерк... Гида Тумали... Это...
— Ну! Я говорю — женщина! Пусти девку на другую койку.
— А может, мужчина? Надо бы в паспорт посмотреть. Он в сейфе...
— Гида — женщина, я тебе говорю!
— Ладно. Но в шесть утра — чтобы быстро вымелась. Сменщице ничего не скажу, регистрировать не буду, но паспорт давай.

Дежурная забрала мой паспорт, в который я вложила три рубля — вот что-что, а взятки в нашей стране были всегда!

Тихо вползаю в «шешнадцатый». За окном ярко горит фонарь — свет можно не включать. Соседка спит на животе. Лицо закрыто распущенными волосами. Даже в полумраке видно, какие они длинные, густые, и чернота их на белизне постельного белья отливает глянцем.

Чему я всегда завидовала — это богатству чужих волос. Меня судьба одарила скудной растительностью. Благодаря маминым титаническим усилиям (раз в неделю втираем репейное масло, смываем хозяйственным мылом), у меня были косички, но только в первом классе. Форменное платье, белый фартук, огромные белые банты на тощих «крысиных хвостиках» — я очень горжусь этой фотографией. Но уже со второго полугодия короткая стрижка стала моим уделом на всю оставшуюся жизнь.

Немного полюбовавшись рассыпанной по подушке роскошью, ложусь на скрипучую кровать и быстро засыпаю.

Прошло, кажется, всего несколько минут, когда меня ткнул в бок жесткий палец, и добрая уборщица прошептала в ухо:
— Вставай, доча, в семь пересменка. Тебя — чтоб духу не было, а то всем попадёт...

На часах полседьмого. Быстро сползаю с кровати, достаю из сумки халатик и бегу в конец коридора, где находятся «удобства». Быстро делаю все дела, размышляя, где бы перетоптаться до начала рабочего дня, и возвращаюсь в номер.

Уже рассвело. Соседка проснулась, но ещё не встала — лежит, укрывшись до носа одеялом, и смотрит тёмными глазами. В обрамлении черной гривы они сверкают непонятным диковатым взглядом, в котором смешались возмущение и любопытство. На стуле у кровати висит красивый белый, расшитый цветной аппликацией костюм.

Артистка, понимаю я, приехала с ансамблем на гастроли в новый ДК. Надо будет подойти к ней после концерта, познакомиться. Автобус в краевой центр ходит только раз в день. Сегодня у меня работа — не уехать, придётся искать, где ночевать. Может быть, эта черноглазая меня и на вторую ночь пустит...

Сегодня у меня работа — не уехать, придётся искать, где ночевать. Может быть, эта черноглазая меня и на вторую ночь пустит...

Я скидываю халатик и копаюсь в сумке в поисках сменных трусиков (прокладок в те годы женщины не знали и, пардон за подробности, мама приучила меня нижнее белье менять ежедневно). Чтобы не смущать соседку своей наготой, поворачиваюсь к ней спиной. Быстро переодеваюсь, натягиваю брюки (джинсы ещё не вошли в моду), блузку и убегаю, так и не обменявшись с девушкой ни словом.

В вестибюле никого нет.
Мне нужен мой паспорт, и я начинаю нервно метаться, в поисках дежурной. Уже без пяти семь. Сейчас придёт смена и...

Никого. Тишина.
Я пробежалась по коридору, но нашла только запертую дверь с надписью «комната персонала».

Семь. Никого.
В паспорте — командировочное удостоверение. Без него со мной нигде разговаривать не будут. Я обегаю оба этажа. Паника бегает впереди меня.

Полвосьмого. Никого.
Без четверти восемь. В очередной раз несусь наверх и спускаюсь вниз.
За стойкой администратора — незнакомая женщина. Со всем пылом возмущенной юности, забыв о своем незаконном вторжении в гостиницу, я кидаюсь к ней с требованием вернуть мой паспорт. Женщина смотрит на меня с недоумением и достает книгу регистрации:
— Вы из какого номера?

Я быстро остываю:
— Понимаете, я... редакция... командировка... в шестнадцатом свободное место...
— А-а-а... И Вы тоже из шестнадцатого? — дежурная смотрит куда-то за моё плечо.
Я оборачиваюсь.

Он похож на индейца из заграничного фильма. Никаких «глаз узкий, нос плюский, ножки колёсиком», присущих аборигенам Приамурья. Длинноногий, стройный, широкоплечий. Чуть раскосые чёрные глаза, чуть приподнятые скулы. Лицо нежное, но мужественное. Вдоль лица на грудь спускаются две замечательные косы: ровные, гладкие, они выделяются на белом национальном костюме антрацитовой чернотой...

Позже, за четыре десятка лет я два раза была замужем, неоднократно влюблялась, но никогда больше так внезапно и так сильно, как в тот момент.

Он смотрел на меня, слегка улыбаясь, и в тот же момент я влюбилась. Нет! Я полюбила! Сильно и навсегда.

Никого прекраснее этого юноши я в жизни своей не видела. Ни до, ни после этой встречи. Ни в той стране, ни в этой, где есть всё — от туалетной бумаги до открытых границ.

Позже, за четыре десятка лет я два раза была замужем, неоднократно влюблялась, но никогда больше так внезапно и так сильно, как в тот момент.

Я перестала ощущать течение времени, слышать себя и других — а мы о чем-то говорили и с дежурной, и с моей «соседкой». Даже договорились о встрече после концерта. А потом Гида проводил меня до телеграфа, откуда я позвонила в редакцию. Шутин заверил, что отдельный номер у меня сегодня будет.

Днем я беседовала с директором ДК, вечером смотрела концерт. На сцене танцевали юноши и девушки в белых расшитых одеждах. Они, гортанно вскрикивая, били в бубны и пели национальные песни. Высокий, гибкий красавец Гида Тумали солировал. От резких движений его косы метались вокруг головы, хлестали по лицу, а я думала о том, какие они на ощупь...

На ощупь они оказались прохладные и гладкие, как шёлк.
Хотя Коля не обманул — отдельный номер мне всё же дали (бронируя, секретарь перепутала даты), я всё равно ночевала в шестнадцатом.

Мы не «занимались любовью», мы любили друг друга! Мы улетели в космос, откуда вернулись только на следующий день к обеду и вспомнили, что у меня скоро автобус, а у него — репетиция.

Мы едва смогли расстаться, договорившись, что будем писать друг другу, однако позабыли обменяться адресами.

Найти его было несложно. Но...
Я хоть и была молода, но понимала, что мы люди с разных планет.
Мальчик-танцор из таёжной деревни, родившийся от короткой связи местной женщины с русским геологом, и девочка — дочка советского партийного функционера, будущая журналистка. У них не могло быть общего будущего. Они встретились в космосе на миг и — разлетелись навек.

Когда родители обнаружили, что я беременна, они долго пытались узнать, кто отец ребенка. Я молчала. Скандал был громкий, однако после моего зачисления в университет всё улеглось.

Мы улетели в космос, откуда вернулись только на следующий день к обеду и вспомнили, что у меня скоро автобус, а у него — репетиция.

Пошумели люди, посудачили, да и замолчали.
Я поплакала и успокоилась. Молодость — от слез до смеха один шаг.
Я жила полной жизнью, но никогда не забывала свою первую большую любовь.

***

У меня выросла черноглазая, с шёлковыми косами дочка.
Через 23 года она вышла замуж.

Ещё через два года на свет появилось чудо моё ненаглядное — внучка. Чуть раскосые тёмные глаза, чуть приподнятые скулы, длинные гладкие чёрные волосы, которые я так люблю заплетать в косы.

— Бабуля, а правда, что я и Киану Ривз похожи?
— Это кто такая?
— Ой, не смеши меня! Это мужчина, мой любимый актёр! У нас фан-клуб!
..........
— Он женился! Я умру, умру!
— Тогда и я с тобой умру!
— Бабуля, ты не понимаешь, ты не любила!
— Любила.
— Правда? А какой он был?

Я беру толстый черный маркер и прямо на постере рисую Киану Ривзу две черные косы.

— Вот, такой.

Внучка изумлённо смотрит на Ривза с косами, на себя в зеркало, на меня и... весело хохочет.

Юность! От слёз до смеха один шаг.