В пятом классе Дарья Степановна задала сочинение на тему «Как я провел лето». Лето я провел дома. Все мои друзья уехали из поджаренного на солнце города, а я остался. Не хотелось бросать маму.

Вечером, когда она, уставшая, возвращалась с работы, я поил ее чаем со странным названием каркаде. Я заваривал его с утра, заливая кипятком скрученные темно-малиновые листья. От этого они расцветали и превращались в диковинные цветы, ярко-красные с пурпурным обрамлением. Я наливал чай в большой кувшин и ставил на окно - остывать. А сам, чтобы хоть как-то спастись от липкого зноя, убегал в скверик в двух кварталах от дома. Там, на развилке ветвей огромной липы, я устроил себе гнездо, в котором хорошо было сидеть и мечтать. А еще читать. Книги были моими настоящими друзьями. В то лето я читал «Детей капитана Гранта» и «Пятнадцатилетнего капитана»…

- Я хочу прочитать вам одно сочинение, – голос Дарьи Степановны звучал сочно, эхом отражаясь от свежевыкрашенных парт. Она читала о замечательном путешествии по Амазонке. Путешествии, полном опасностей, трудностей, радостных открытий. Здесь были высоченные сейбы, возвышающиеся над тропическими лесами, как скалы. Яркие крошки-колибри с длинными хоботками. Неуклюжие тапиры. Рычащие в ночи тигры. Индейцы в ярких украшениях из перьев. Хищные кайманы.

Книги были моими настоящими друзьями. В то лето я читал «Детей капитана Гранта» и «Пятнадцатилетнего капитана»…

Класс слушал, затаив дыхание. Путешествие окончилось, учительница закрыла тетрадку. Я сидел ни жив, ни мертв – это была моя тетрадь. Мое сочинение. Мой рассказ о том, как я провел лето.


Внезапно все загудели, зашумели.
- Здорово…
- Класс…
- Дарья Степановна, чье это сочинение?

Она посмотрела на меня. Я встал, готовый к насмешкам и заслуженной двойке.

- Ребята, - в голосе учительницы было столько тепла , что я к стыду своему почувствовал, что сейчас расплачусь, как девчонка. – Это Дима написал.
- Он не ездил ни в какую Бразилию, - заявила Ленка Офицерова.
- Ну и что, - возразила Дарья Степановна, - Жюль Верн тоже никогда не бывал в тех странах, которые описывал. Но мы до сих пор зачитываемся его романами. Молодец, Дима.

С тех пор я решил стать писателем. Я сочинял статьи для школьной стенгазеты и городской многотиражки. С помощью Дарьи Степановны послал несколько рассказов в детские журналы. Как только выдавалась свободная минута, я доставал разлохмаченную тетрадь и записывал в нее приходящие в голову мысли. Это было замечательное время!

А потом наступил май. Солнце грело по-летнему. Я сидел на задней парте и рассеянно слушал историчку Елену Владимировну. Солнечный лучик упал на щеку Аньки Самойловой. И тут произошло чудо. Щека осветилась каким-то внутренним светом. Маленькое ухо Аньки стало почти прозрачным. Тонким и нежным, как любимая мамина чашка из настоящего фарфора.

Анька почувствовала мой взгляд и обернулась. Солнечный лучик прыгнул в темно-карий глаз, отчего тот стал золотистым, кошачьим.

- Чего уставился? – прошептала она.

Это фантастическое видение – нежное фарфоровое ухо и золотисто-кошачий глаз - стало для меня источником вдохновения. Я представлял себе эти глаза и ощущал непонятное смятение.

Они целовались. Тягуче-медленно, со вкусом. Глаза Ани были полузакрыты, голова откинута назад, волосы рассыпаны по плечам.

Однажды, после занятий, я спешил домой, чтобы бросить портфель и открыть тетрадь с рассказами. За углом стояла Анька с Антоном из 10-Б. Они целовались. Тягуче-медленно, со вкусом. Глаза Ани были полузакрыты, голова откинута назад, волосы рассыпаны по плечам.

Щемящее чувство досады комом стало в груди, я почувствовал, что еще минута, и сердце разорвется от жалости к себе. Я сорвался с места и понесся домой. В прихожей висело зеркало. Я долго всматривался в свое отражение.

Ничего хорошего. Худая шея, острый нос, очень светлые, словно выгоревшие, глаза, длинные руки, торчащие из слишком коротких рукавов пиджака.

Я лег на кровать, отвернувшись к стенке, и лежал долго-долго, вспоминая Анькины глаза и подсмотренный поцелуй. Что-то нежно коснулось моего лба, и я вынырнул из водоворота грез и сновидений. Мама… Глаза ее тревожны.

- Что с тобой, сынок, ты не заболел?

Вместо того, чтобы успокоить ее, прижаться к теплой, бледной от усталости щеке, я зло оттолкнул щупающую мой лоб руку. Мне была неприятна эта нежность, хотелось других прикосновений, другой ласки. Мама ушла на кухню готовить ужин.

А я схватил любимую тетрадь и писал, писал, писал…
Рассказ о мальчике, о первой любви, первом разочаровании… Герой становится знаменитым писателем, возвращается к отвергшей его красавице. Слезы, поцелуи, трогательные воспоминания, блестящий хеппи-энд…

Этот рассказ стал моей первой тайной. Я не показал его никому. Вырванные из тетради странички были спрятаны в шкафу, между старыми книгами. Раз в месяц я переписывал его. Рассказ обрастал новыми подробностями, моими мыслями и наблюдениями, но сюжет оставался неизменным.

Выпускной… Аня в бальном платье, похожая на гордую королеву. Голову, как корона, венчает сложная прическа, украшенная «бриллиантовыми» заколками. Королева Анна…

- Ты чего, дурачок? - оттолкнула она меня, а потом деловито добавила: - Ты не знаешь, где можно найти водки?

Было душно. Я вышел на улицу. Школьный двор! Сколько всего произошло здесь за десять лет.

- Димка! – я обернулся. Передо мной стояла она. Моя королева. В ее глазах отражался школьный двор, огромный кипарис, звездное небо, вселенная, весь мир… Зачарованный этим зрелищем, я неожиданно потянулся губами к ее пылающему рту…

Поцелуя, который я описывал долгие месяцы в заветной тетрадке, не получилось. Наши носы уперлись друг в дружку, было жутко неудобно.

- Ты чего, дурачок? - оттолкнула она меня, а потом деловито добавила: - Ты не знаешь, где можно найти водки?

Видя, что я онемел, словно превратившаяся в соляной столб мифическая героиня, Аня зло проворчала что-то очень обидное и, гордо неся голову-корону, удалилась. Я стоял, втягивая расширившимися ноздрями тянувшийся за ней шлейф смеси самых невероятных запахов – приторно-сладких духов, сигарет, мятной жвачки и спиртного.

А потом я уехал учиться в Литературный институт. Жизнь начинающего писателя оказалась совсем не такой, как я ее представлял. Да, теперь я мог целыми днями писать страницу за страницей, но желудок почему-то не разделял эйфории творчества. Он требовал еды. Кроме того, необходимо было платить за крохотную квартирку, которую я снимал у бабуси, по возрасту приближавшейся к возрасту приснопамятной Черепахи Тортилы.

Я хватался за любое предложение, чтобы заработать хоть немного денег. Мастерил сценарии к детским праздникам, сочинял поздравительные тексты к юбилеям, рекламные слоганы, заметки в разнообразные газеты. А по ночам писал… Писал я, по-прежнему, в тетрадях. Ну не получалось у меня печатать на машинке. Физические усилия, резкий стук клавиш, казалось, отгоняли мою капризную музу. Но стоило раскрыть простую общую тетрадь…

Так я познакомился с Ларисой. Девушка работала в школе, а по вечерам подрабатывала машинописными работами. Маленький воробушек с коротко остриженными пепельными волосами и вечно красными от недосыпа глазами.

И вот, наконец, настал этот день. Крупное издательство приняло мой роман!
Счастливый и гордый, я ехал в родной город. В щегольском портфельчике, купленном накануне, лежала стопка книг, еще хранивших запах типографской краски. Лариса попросила взять ее с собой – у нее в нашем городе были родственники, хотелось с ними повидаться.

В полумраке прихожей я увидел прекрасный силуэт – стройная фигурка с растрепанными длинными волосами.

Очевидно, желание не было взаимным – на вокзале Ларису никто не встретил. Видя ее унылое лицо, я предложил поехать к моей маме, а оттуда попытаться созвониться с негостеприимными родственниками. По дороге я купил цветы – маме, Дарье Степановне и, конечно же, Ане. Из маминых писем я знал, что она по-прежнему не замужем.

Наскоро расцеловав маму и оставив Ларису на ее попечение, я побрился, переодел рубашку и помчался к заветному дому.

В подъезде пахло общественным туалетом и котами. Перепрыгивая через ступеньки, я добрался до двери и нажал на кнопку звонка. За дверью раздались радостные трели.
- Иду, иду, - услышал я до боли знакомый голос. Дверь распахнулась…

В полумраке прихожей я увидел прекрасный силуэт – стройная фигурка с растрепанными длинными волосами.
- Привет, - с жаром зашептала она. - Ну что, принес? А веник на фига? – это относилось к букету. – Давай скорей!
Я отдал ей книгу.

- Что это? – дрожащими руками она начала сдирать блестящую бумагу, в которую я любовно завернул свой подарок. В это время дверь из комнаты открылась, и в прихожую вывалился громадный мужик весом больше центнера.
- Анька, что ты тут? – мужик нажал на выключатель, ослепительный свет залил тесный коридорчик.

Я смотрел на школьную подругу и не узнавал ее: она постарела, волосы не струились по плечам – они печально висели неопрятной паклей. Глаза… Они уже не были золотистыми. Черные, из-за огромного, на всю радужку, зрачка, они, казалось, смотрели внутрь черепной коробки своей хозяйки.

- Анька, кто это? – повторил мужик.
- Да учился со мной в одном классе. Как был дураком, так дураком и остался, - заявила Аня. - Убирайся отсюда.
- Да, убирайся, - поддакнул ее дружок.

Дверь, обитая коричневым дерматином, захлопнулась перед моим носом.
Сюжет, так старательно взлелеянный мною в течение многих лет, разваливался на ходу. Хеппи-энда не получилось.

- Где ты был? – радостно встретила меня мама. – Я пригласила на ужин Дарью Степановну. Волновалась, что ты не придешь...

Сюжет, так старательно взлелеянный мною в течение многих лет, разваливался на ходу. Хеппи-энда не получилось.

Передо мной стояли Анины глаза.
- Мама, ты помнишь Аню Самойлову? Что с ней случилось?
- Не знаю, сыночек, люди всякое говорят. Слышала, наркотиками она балуется…

Все стало на свои места – трясущиеся руки, огромные зрачки...

Я вошел в комнату. Лариса стояла у окна и рассматривала что-то очень важное на улице. Я ощущал огромное напряжение, исходящее от ее узкой спины, грустно опущенных плеч.

- Ларис! - тихо позвал я.

Она обернулась. Глаза, похожие на два кусочка безоблачного летнего неба, были бесконечно печальны. Луч предзакатного солнца упал на ее щеку. Нежная бархатистая кожа засветилась внутренним светом, полупрозрачное маленькое ушко напомнило давно забытую фарфоровую чашку, нежные губы слегка приоткрылись…
Кажется, в моем романе все-таки будет хеппи-энд...