– Значит, всего у нас получается данная оговоренная сумма плюс аванс, – он вывел витиеватый росчерк. – Вот, пожалуйста, вам тоже следует подписать... Здесь... Разумеется, вы понимаете, что ответственности за возможные последствия мы не несем.

– Да, – тихо ответила женщина с усталым и бледным лицом. – Но ведь так всем будет лучше, правда? – она как-то умоляюще жалобно взглянула на мужчину. Тот только развел руками.

Оставшись один, он помешал остывающий кофе, сделал глоток, посмотрел в кружку, словно надеясь увидеть там что-то кроме темно-коричневой вязкой жидкости, и слегка поморщился. Дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла женщина, опустилась в кресло и, уронив голову на руки, глухо проговорила:

– Лешик, кажется, мы делаем что-то не то…
– Ир, ты опять начинаешь! – он поднялся. – Ну, что не то? Эти люди приходят сами, мы даже можем выбирать из всех случаев самый безобидный, вот и получается, что мы…
– Пляшем на чужих костях! – вырвалось у нее.
– Ириш! – он мягко обнял ее за плечи. – Ты подумай спокойно: отказаться ты не можешь, значит, все равно придется выбирать, так? Но не своих же близких? Это единственный разумный выход.

Она потрогала холодный лоб. Не так давно женщина поняла, что может избавиться от людей не только из ее окружения, а от любого по выбору. Впрочем, от этого легче не становилось.

– А если они потом передумают? Вот хоть эта женщина! Что если она потом захочет вернуть сестру? Мы же не сможем…
– Она о других беспокоится! А о нас ты подумала? Нашему оболтусу в институт поступать, сама знаешь, какие деньги нужны. И дом надо достраивать, а то ютимся впятером… А-а-а... – он махнул рукой. Забытая на краю стола кружка опрокинулась, и кофе бурым пятном распластался на пушистом ковролине.

Да, это все правильно, думала она по ночам, снедаемая совестью, но за что мне такое наказание, почему? Жгло, грызло ее необъяснимое чувство вины, и не с кем было разделить эту участь. Она беззвучно плакала, а когда, наконец, засыпала, приходил тягучий, тяжелый сон.

Ей виделся Андрей, такой, каким она его запомнила: молодой, беззаботный и влюбленный в нее. "Я люблю Вас…" Вечно растрепанная челка, пухлые губы, внимательные глаза, в которых кроме вожделения она читала обиду, какое-то детское собственничество. "Я люблю Вас…" А она улыбалась краешком губ, дразняще тянула гласные, непринужденно роняла слова, которые казались ему пощечинами – так он хмурился, теребил салфетку и молчал. "Я…"

– Ну, как... Пошли с ребятами, а они нам – пойдем, поиграем. Нам повезло сразу, я уже мысленно машину купил. Потом они как-то... Ну, он мне говорит, что вот я должен деньги… Много... И проценты… А они…
– Подожди, сынок! Я ничего не понимаю, – Ирина окончательно запуталась в междометиях и туманных объяснениях.
– Да я сам все отдам! – вспылил он. – Сам! И вообще, чего ты ко мне лезешь? Я взрослый и самостоятельный человек! – Взрослый и самостоятельный семнадцатилетний человек вскочил и, упершись руками в стол, устремил на мать яростный взгляд.

Как же она устала! Как и когда получилось так, что она, увлекшись собственными переживаниями, упустила сына? Почему не заметила, не почувствовала, не предугадала?

– Мам! А ты можешь его убрать?
– Что?
– Ну, как ты это делаешь… И деньги отдавать не придется, и… А я больше не буду, чесслово!
– Боже мой! Сереж, ну, как ты не понимаешь…

Неожиданный шум в прихожей насторожил женщину. Она вздрогнула и…

…И рывком села на кровати. Сон? Рядом сонно заворочался муж.

– Ириш, ты чего? Спи.

Она обхватила руками колени. Каким реальным было сновидение, а может, и пророческим. Неужели все действительно может так сложиться? И как поведет себя сын, узнав о столь необычном ее умении? И во что превратится ее жизнь? Когда она стала для всех чужой, и была ли своей? Бледные лунные тени косо ложились поперек одеяла, трепетали и переливались, отражаясь от занавесок. Ирина посмотрела в окно, и взгляд ее чуть потеплел. Теперь она знала, что ей делать, и, уверенная в своей правоте, она крепко уснула.

– Здравствуйте, Ирина. Кого вы выбираете на этот раз?
– Себя…

А город жил. Ящерицей вилась по тротуару толпа спешащих к метро и ничего вокруг не замечающих людей: пестрели зонты, шлепали по лужам ботинки, шуршали шинами большеглазые автомобили. Кем-то вычеркнутые из жизни, забытые люди теряются среди кирпичных стен уличных домов, холодного мрамора равнодушной "подземки", и только Она по-прежнему выискивает в толпе чье-то пронзительное одиночество. А, может, нужно просто улыбнуться прохожему?