Гейнор Фэйвезер и Донни Бернсу

Два с половиной года назад случайная встреча сломала мне жизнь. Моя уверенность в собственной цельности и спокойствии пошатнулись, когда хрупкая женщина Ирина Анатольевна - учитель бальных танцев - взяла меня за руку и повела в этот ужасно опасный мир. Мир танца.

Мне иногда кажется, что ритмы танцев больше и глубже впечатались в меня, нежели чем колыбельные мамы… И эта жизнь, в постоянном напряжении, эта жизнь становится теперь монстром, нависшим надо мной, вынимающим из меня душу, слюнявящим меня своим лакированным языком паркета, специальных туфель, нарядов, образа, имиджа, соблазнов, конкуренции, склок, закулисных игр, сплетен, зернышек риса в туфлях… И еще и он. Костя. Черт бы его побрал! Пока и он…

«Ты можешь! Ты же можешь лучше! Ну, что ты попу отклячила, ты что, в бане, что ли? Ногу, стопу тяни, что ты на пятку плюхаешься?»

***

«Ты можешь! Ты же можешь лучше! Ну, что ты попу отклячила, ты что, в бане, что ли? Ногу, стопу тяни, что ты на пятку плюхаешься?»

Я старательно тянула стопу и старалась не плюхаться на пятку. Я догнала и встала вровень с группой, которая занималась до меня почти год, я смогла, я вытянула до их планочки. Ирина Анатольевна что-то увидела во мне и очень помогала, подтаскивала до общего уровня…

А потом придумала мне пару.
Точнее, пара придумалась сама.

Костя был не то чтобы хорош, нет. Он был САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПАРТНЕР в нашей группе. Пластичный дикий кот. Танцует словно дышит. Чует танец на сто пятьдесят тренерских ходов вперед, импровизирует, ничего не боится, но и разумно подчиняется замыслу старших. Гениальный ученик, гениальный партнер. Мечта, в общем, а не…

«Костя, попробуй Катерину», - Ирина Анатольевна подписала мне приговор, посватав меня самому лучшему и недосягаемому партнеру в клубе.

***

Мы делали латину. Ставка на румбу. Четыре-раз! Два-а-а.. Три-и-и… Четыре-раз!

***

Румба… Медленный танец любви… Скорее боль, нежели чем любовь, страдание, а не страсть… А если и страсть, то вымученная, через боль… Любовь в той самой ипостаси, когда забываешь себя, когда важны лишь глаза любимого, когда ты растворилась до конца, до дна, до крупинки… Когда вся твоя жизнь зависит лишь от одного его взгляда или вздоха, от движения его губ, от взмаха его ресниц… Когда твои движения зависят от его пальцев, от его настроения, от его тепла… И тебя без него больше нет.

Говорят, чтобы танцевать латину, нужно быть немножко влюбленной в своего партнера… Я не могла даже немножко влюбиться в Костю.

Румба и боль - для меня синонимы. Так танцевала Гейнор, когда прощалась с Донни… Я же с Костей так танцевать не умела. И мучилась от неумения.

***

Во мне совсем не было чувства. И Костя это знал. Он «специальным взглядом соблазнителя» смотрел на меня, с придыханием шептал что-то на ухо, украдкой до меня дотрагивался; он совершал черт знает какие выкрутасы и пируэты для того, чтобы я хоть капельку ожила и увлеклась, влюбилась хотя бы в ситуацию, но все без толку. Мы ставили нашу румбу, наш медленный танец любви, но я была «мертвая» партнерша - никакой любви, а тем более, выстраданной, я не могла почуять. Говорят, чтобы танцевать латину, нужно быть немножко влюбленной в своего партнера… Я не могла даже немножко влюбиться в Костю. Как ни старалась, отмечая все же, что он высок, чернобров, гибок… Слишком холодна для любви-боли? Слишком эгоистична? Но ведь это не так, я же умею любить, я же чувствую, я же живая! Чужда слепая жертвенность, отказ от себя, но живая же!

Никакой энергетики. Танец не рождался, Ирина Анатольевна нервничала, Костя бесился, я погружалась в себя от беспомощности.

Четыре-раз…

Я не могла уловить состояние и настроение. Я пыталась найти эту страсть в музыке и литературе, думала - напитаюсь и… И ничего. Я не могла, ну никак не могла поймать волну, учуять ту самую вибрацию, на которой нужно построить танец и станцевать без оглядки! Будто стоишь на краю, на грани, а дальше - лишь в пропасть! Или в руки любимого. Падение вверх…

***

Конкурс мы с Костей провалили.

«Сука ты фригидная! Дохлая рыба!» - Костя прищурил свои демонические глаза, скосил в сторону сексуальный рот, еще раз с ненавистью посмотрел на меня и пошел прочь.

Я стояла в ожидании такси, мокла под дождем, держа ненавистный футляр с костюмом, продуваемая ноябрьскими ветрами, маленькая, несчастная…

Вот так: мы готовились-готовились, старались-старались, а я - дохлая рыба. Из-за меня все провалилось. И теперь «В» класс нам не видать.

Я - дохлая рыба и фригидная сука? Но это же неправда-ниправда-нипраффда-а-а!!!

Вот так: мы готовились-готовились, старались-старались, а я - дохлая рыба. Из-за меня все провалилось. И теперь «В» класс нам не видать. И партнера у меня теперь, наверное, нет. И уже и не будет. И никаких больше танцев не будет, а, следовательно, жизни…

Четыре-раз! Чертова румба!

Я присела на поребрик и разревелась. В голос.

***

- Девушка! Девушка-а! Это вы такси заказывали?

Я очнулась. Передо мной стояла синяя жигулина, и некая лохматая морда с интересом на меня поглядывала, высовываясь из окна. Я подняла свои опухшие глаза, сообразила что-то, села в машину…

***

- И что? Ну и что? Какой-то лох бомбейский, чесслово! Ну, не понял он вас, ну и что?
- Вы-ы не понима-а-е-те, - рыдала я, - мы конку-урс провали-ли… Из-за меня-а-а! Я рыба дохлая!
- Ничего вы не рыба! Совсем даже не рыба!
- Нет, рыба!
- Нет, не рыба! Я вам докажу, что не рыба, хотите?

Я перестала рыдать. Он говорил так просто и уверенно, что я вдруг перестала рыдать и стала его слушать.

- Вы же не торопитесь, так? И ничего не боитесь?
- Да.
- Угу. Тогда вот что. Поехали ко мне.

Я икнула и совсем очухалась. Мозг заработал. Работу моего больного мозга запеленговал лохматый и сказал:
- Не, вы не так поняли. Я просто хочу вас пригласить в гости, у нас сегодня дома праздник, а у меня уже и смена кончается, вы - последний клиент, я потом домой. Так вот, я хочу вас пригласить к нам домой, у отца юбилей. Там хорошая компания, достойные люди, вы отвлечетесь, отогреетесь…

- Не, вы не так поняли. Я просто хочу вас пригласить в гости, у нас сегодня дома праздник, а у меня уже и смена кончается, вы - последний клиент...

Лохматый умолк, смущаясь.

Я подумала о том, что пусть будет то, что будет.
- Ну, поехали. Я принимаю!

***

Все хохотали. Люди в этом доме хохотали как-то так, что казалось, это заразно. Я втиснулась в прихожую, бросила ненавистный футляр с костюмом, приткнула на вешалку пальто, прищурилась, поозиралась…

Мой лохматый друг испарился где-то между комнатами и кухней, бросив мне через плечо: «Осваивайся, тут всем рады».

Я робко прокралась в гостиную, прислонилась к косяку и стала наблюдать.

Посредине гостиной стоял бильярдный стол. Такие столы я помнила с детства: складные, старинные… Тяжелые шары слоновой кости… Двое джентльменов вели игру. Две дамы сидели на диванах и мирно болтали. Еще человек шесть разного пола и возраста колдовали с патефоном, смеялись, подначивали друг друга, и никак не могли договориться с играющими: одним нужен был бильярд, другим танцы.

Я наблюдала за ними, и в душе рождалось чувство умиротворения. Хотелось улыбаться. Я стояла, прижавшись щекой к косяку, и чувствовала, что счастлива. Без танцев, без Кости, без румбы… Без вывертов. Без вытряхиваний души. Все просто и ясно: старый бильярд, старый патефон. Взрослые и юные.

Вдруг явился лохматый, улыбнулся мне дружески и рявкнул гостям: «Сколько можно пыль перебирать? Танцы - в студию!»

Иголка опустилась, нащупала дорожки и…

Чьи-то руки подхватили меня и унесли в танец… Опешила. Напряглась. Танго? Мне не нова стандартная программа, но… Но, но, но! Два года из меня выбивали стандарт! Я должна бы не любить и не помнить! И чуждо мне! И не хочу совсем!

…Властные руки не отпускали, вели за собой, преодолевая мое сопротивление. Сильное и гибкое тело увлекало в танец, в танго! Я молчала, но сопротивлялась; дергалась, фыркала, но руки, власть, движения - все это сглаживало, успокаивало, подчиняло, покоряло, уводило, заманивало… Я находилась в состоянии полуобморока от новых ощущений и не видела лица своего внезапного партнера, но я чувствовала иное: его мощь, силу, душу, его опыт, его мудрость… Чувствовала и жадно впитывала, и не могла напитаться. Я сошла с ума, я шла за теплом его рук, умело направлявших меня, я не думала о ритме, не думала о ногах, о правильности движений… Я доверилась, растворилась… Я перестала быть собой, а стала танцем; я слушалась и подчинялась. А он… Мой партнер чувствовал меня и думал обо мне, он был будто надо мной, но и рядом, сумасшествие, но и ощущение причастности… Танго карамелью стекало по пальцам, шелком струилось по запястьям… Шоколадом обжигало губы… И в этом подчинении, в этих сильных руках поняла себя, почуяла! Обрела себя.

Я сошла с ума, я шла за теплом его рук, умело направлявших меня, я не думала о ритме, не думала о ногах, о правильности движений…

Мой удивительный партнер вел меня сквозь «Кумпарситу».
Я никогда ТАК не танцевала… Я никогда не танцевала ТАК.

В изнеможении и с благодарностью прильнула к своему партнеру: это высшее счастье на грани жизни - танцевать!

…Я очнулась…
Добрые пепельные глаза отца моего лохматого друга смотрели на меня не без восхищения:
- Вы чувствуете танго… Девочка моя, вы должны танцевать стандарт, а не латину, вы - «европейская» танцовщица! И не забивайте себе голову образом, несовместимым с вашим ощущением себя!

- Я вас люблю… Спасибо, вы… Вы меня вернули… Спасибо, спасибо!
Я шептала в изнеможении, обессиленная, но уже Я, настоящая…

- Я люблю вас… Спасибо… Люблю…