1982.
Москва.
Мне двадцать один год.
Я несколько зашуганная серенькая личность без особых претензий и надежд на светлое будущее.

Я стояла на остановке, ела мороженое и вдруг над самым ухом услышала: «Яка гарна дiвчина! Дозвольте познайомиться?»

Я уже открыла рот, чтобы послать подальше гостя столицы, но вдруг мой взгляд упал на его ботинки: лайковые, элегантные, цвета слоновой кости. Дальше мой изгляд пополз по светлому, тонкой шерсти, костюму и остановился на загорелой породистой физиономии, увенчанной стильной копной высококачественных русых волос.

Физиономия смотрела на меня ярко-голубыми глазами не нашего разлива.
Красавец-мужчина лет тридцати пяти.

— Вы откуда? — спросила я.
— Я из ФРГ.

Немцы строили на Украине газопровод.
В те времена за общение с иностранцами (в cмежных с перегонкой нефти вопросах) можно было нажить крупные неприятности.

Он был инженером и знал украинский как свой родной немецкий.

Я была одета в блузку от моей пионерской формы, болгарские джинсы «Рила» пятидесятого размера, волнообразно перешитые мамой на мой сорок четвертый, и вообще я выглядела так, что интерес ко мне красивого фирмача казался мне необъяснимым.

Начался наш тур по разным заведениям, в которые таких, как я, без таких, как он, на дух не пускали.
Соответственно — я привлекала негативное внимание всей воспалённой коммерческим интересом околофирмачной прослойки общества, как легальной, так и нелегальной.
Я чувствовала себя «зайцем» в общественном транспорте.

— Серденько моё! — мало чего соображая, говорил мне фирмач с умилением, а я смотрела на него и повторяла про себя: «Этого не может быть!»

По мере нашего знакомства он стал намекать, что самая его большая мечта — заняться со мной большой любовью.
Ну, может быть, может быть... такой мужчина!... Но вот где?
Вести его к себе, к соседям-стукачам и маме — означало гражданскую смерть. Идти к нему — социальное самоубийство.

Но после долгих уговоров я пошла к нему, умирая со страха.
Когда я оказалась у него в номере, мой ужас достиг апогея.
Ни о каком сексе я и думать не могла.
Я думала только о том, что сейчас сюда ворвётся отряд милиции.

Не прошло и нескольких минут, как я бросилась вон из номера.
Я бежала по коридору, сама не зная куда.
Мне навстречу вышел милиционер и зловеще сказал:

— На ловца и зверь бежит!
— Я не зверь.
— Ладно, незверь, пойдем.

Я покорно шла за ним, и мне казалось, что так мы и пойдем через мрачные казематы по чёрным туннелям, по обе стороны которых будут железные камеры с решётками, набитые заключёнными.
И дойдём с милиционером до самой Сибири.

Он вел меня подвальными коридорами, а я слабым голосом спрашивала: «Может, не надо?!»
— Надо, надо... — деловито отвечал милиционер.

Он подвел меря к тяжёлой железной двери и открыл её.
За ней была пустая улица и звёздное небо.
— Ладно, горе-путана, иди. У меня завтра экзамен в офицерской школе. Я решил сделать доброе дело...

Железная дверь закрылась.
Надо мной завис вполне приличный кусок роскошного звёздного неба. Я посмотрела на ночное небо, и мне оно показалось голубым.

На следующий день «фирмач» встретил меня на перекрестке трех дорог, вручил фирменный пакет из «Березки», поцеловал в лоб, сентиментально улыбнулся и пошел прочь.

В пакете были сокровища: джинсы «Леви-Страус» — аж две пары и деньги. Одну пару я выменяла на модный свитер, а на оставшиеся деньги я приобрела то, чего мне не хватало всю жизнь — удобные ботинки, приличное белье и хорошую косметику.

Я надела обновки, наложила макияж, посмотрелась в зеркало и подумала: «В таком виде милиционер меня бы не отпустил...»