…Боль вгрызается в затылок железными зубами, рвет голову на части. И бесконечное изнурение плоти не помогает - казалось бы, за такие муки Господь мог даровать пощаду, но… Тс-с-с! Dios me perdone! Прости, Господи. Что за грешные мысли, в самом деле.
В дверь постучали.

- Доменико. - Он не спросил, кто это, поскольку знал ответ. Слово упало на пол, отскочило от него - и у двери краснолицый Доменико подхватил эхом:
- Да, я, Доменико. Я привел ее, мой господин.

Надо сесть в кресло. В нем можно откинуть налитый свинцом затылок назад…
Доменико исчез за портьерой, но тут же появился вновь, подталкивая вперед женщину в плаще. Тяжелый капюшон, лежащий на плечах, почти не виден под густыми огненно-рыжими локонами. О, женщины, исчадия ада! Грешные от рождения и живущие во грехе! Надо же, ее привели туда, где от страха теряют сознание мужчины, а она даже не бледна.

Он прервал молчание:
- Тебя зовут…
- Алисия. Алисия Туэррос, господин. Я живу…
Он поморщился. Как болтливы женщины.
- Я не спрашиваю, где ты живешь. Я знаю это. Отвечай на вопросы.
- Хорошо, господин.
Боль вновь сдавила затылок. Проклятая боль… Он перевел дух.
- Ладно. Ты знаешь, кто я?
- Я поняла, господин. - Наконец, она побледнела. - Вы - Томас Торквемада.
- Верно. И ты знаешь, конечно, что моя жизнь безраздельно посвящена служению Господу.

Она побледнела: «Мой господин! В этом нет никакого колдовства! Я никогда не отступалась от Бога. Я лишь знаю немного о травах...»

Женщина кивнула, нашарила под плащом простой деревянный крестик и зажала его в руке.

Лицо его исказилось. Она начинала бояться. Он знал, как приходит страх - он вползает змеей, течет по жилам, сдавливает грудь. Хорошо.

- Так вот, Алисия. Мне известно даже то, что не слишком благочестивые католики пытаются скрыть от моих глаз.
- Но я не делаю ничего предосудительного, господин…
- Как сказать. Разве ты не растишь возле дома травы, из которых варишь колдовские зелья?

Она побледнела:
- Мой господин! В этом нет никакого колдовства! Я никогда не отступалась от Бога. Я лишь знаю немного о травах, и в меру моих скромных сил помогаю людям.
- В меру сил?! - Торквемада на миг задохнулся от приступа боли. - На прошлой неделе тебе привезли богатую роженицу. Она не могла разрешиться от бремени трое суток, и лучшие врачи Арагона не могли ей помочь! А ты опоила ее колдовским зельем, и она родила!
- Мой господин, я всего лишь дала ей отвары полыни и степной пижмы, купленной у русских купцов. От горечей ей стало легче, и она, слава Господу, разрешилась двойней…
- Я не уверен, что земной путь ее детей будет чист: рожденным с помощью колдовства не быть в единстве с истинной верой.

Алисия облизнула пересохшие губы. Чего хочет этот ужасный старик? Как страшны его горящие огнем глаза, крючковатый нос, тонкие губы, не знающие улыбки…

- Но главный грех твой не в этом. Ты призналась недавно подруге, что возлюбила смертного больше Бога? Уж не Фердинанда ли Арагонского, колдунья?

«Ты призналась недавно подруге, что возлюбила смертного больше Бога? Уж не Фердинанда ли Арагонского, колдунья?»

Алисия молитвенно сложила руки у груди:
- Послушайте, господин! Да, я… люблю короля! Меня попросили приготовить мази для заживления его ран, полученных на охоте. Король быстро пошел на поправку. Я ухаживала за ним и подарила ему свое сердце. Но в этом не было ничего дурного, господин. Ведь король свободен, и я - одинока…
- Но ты прижила без брака дочь, не так ли? И разве ты не слышала, что король собирается жениться на инфанте Изабелле Кастильской?

Алисия тихо заплакала.
- Я слышала, господин. Да благословит Дева Мария их брак.

Торквемада сошел с кресла и остановился возле нее. Как вкусно пахнет эта женщина - травами и медом. Он представил, как Фердинанд зарывался головой в ее огненные волосы… Ведьма!!! Что за мысли она внушает!

Он грубо толкнул ее в угол комнаты; Алисия упала.
- Итак, подведем итог. Ты промышляешь колдовством, а значит - уже виновна. И виновна вдвойне, ибо возвела любовь к смертному выше любви к Господу. К тому же, дьявол отметил тебя, окрасив твои волосы в цвет адова огня! Ну, ты уже слышишь треск костра? Чувствуешь, как языки пламени подбираются к твоим ногам?
- Простите, умоляю…

Торквемада прошелся по комнате, затем приблизился к рыдающей женщине.
- Ты заслуживаешь смерти. Но я дарую тебе возможность спасти твою жалкую жизнь. Только об этом не узнает никто - кроме нас двоих, поняла?

Алисия испуганно кивнула. Он склонился над ней и, почти касаясь сухими губами ее уха, прошептал:
- Свари свое зелье, излечи меня от опухоли, что поселилась в моей голове, - и будешь жить!
- Да, да, я попробую, господин. Я ращу… синий корень.

«Ты заслуживаешь смерти. Но я дарую тебе возможность спасти твою жалкую жизнь. Только об этом не узнает никто - кроме нас двоих, поняла?»

…Через неделю на площади вновь развели костер. Торквемада был у себя; в этот день на казнь ему смотреть не хотелось. Боль сводила с ума.

- Что там, Доменико? Ты привел ее?
- Да, господин.

Бледная Алисия поклонилась ему; в холодную руку инквизитора скользнула бутылочка с синей жидкостью.
- Ты должен выпить это в три приема, господин.
- Я благодарен тебе.
Он прошелся по комнате.
- И даже приготовил тебе подарок…
Алисия подалась вперед:
- Вы позволите мне… увидеть Фердинанда?
- Да. Ты увидишь его.

Она попыталась поймать его руки, чтобы осыпать их поцелуями. Торквемада брезгливо оттолкнул ее.

- Да, ты увидишь короля. Когда будешь гореть на костре.
Алисия вскрикнула, вскочив на ноги.
- Да, милая. Ведь ты - колдунья. Значит, тебе по силам уговорить пламя не сжигать тебя. Если сгоришь - значит, душа твоя чиста, и я назову твое имя в своих молитвах. Думаю, все справедливо. Святая инквизиция редко ошибается.
Лицо его озарилось подобием улыбки.
- У тебя неплохая компания - еще три ведьмы и пятеро еретиков. Эй, Доменико! Уведи ее!
Она что-то кричала, но Томас Торквемада этого не слышал. Главное - скорее сделать глоток. И еще… распорядиться избавиться от Доменико. Жаль его, верный пес. Но вдруг сболтнет, что сам Торквемада пользовался услугами ведьмы?

…Через неделю на площади вновь развели костер. Торквемада был у себя; в этот день на казнь ему смотреть не хотелось. Боль сводила с ума.

…Глоток обжег нёбо. Но боль начала стихать.
Позже он иногда вспоминал, как бледен был Фердинанд, и как едва не потеряла самообладание Изабелла, когда объятая пламенем рыжеволосая ведьма кричала о любви к королю. Король был влюблен в эту дурочку не на шутку. А ведь женитьба Фердинанда и Изабеллы так необходима Испании - объединившись, Кастилия и Арагон сделают ее сильнее. А это привет к усилению влияния Святой инквизиции. Финис санктификат мэдиа. Цель оправдывает средства… А вот то, что не удалось найти дочь этой проклятой ведьмы, это плохо. Говорят, мать перекрасила ее в черный цвет и отдала цыганам вместе со своими травами и корешками…
…Томас сделал последний глоток из бутылочки. Боль вспыхнула в затылке - и исчезла.

* * *

…Идеально чистый стол с тяжелым пресс-папье. Массивные портьеры, отрезающие путь в кабинет неуместным тут солнечным лучам.

- Анатолий Михайлович, может быть, чайку?
- Спасибо, Людочка. Некрепкого.

Она всегда внимательна. Пожалуй, это единственный человек, который любит его по-настоящему. Остальные что? Жена давно живет сама по себе, но разводиться не положено, поэтому и сохраняется видимость семьи. Сын… Да если б не пост в ЦК, вряд ли удалось бы отмазать этого мерзавца после последнего ДТП. А сколько денег ушло на то, чтобы заткнуть семью погибшего!..

Затылок болел сегодня сильнее обычного. Чай почти лишен вкуса… Бесконечный рабочий день. Благо хоть «вертушка» молчит. Сколько еще ждать?

…Недели три назад ему стало плохо. И Людочка рискнула подсказать ему - грозному, ненавидимому не только «обитателями» Старой площади, но и, кажется, всей страной, - весьма своеобразный вариант исцеления.

Да, Леонид Ильич жалует нетрадиционную медицину, но все больше восточную. Знахарку в ЦК привести - это уже, простите, за гранью.

- Анатолий Михайлович, есть такая травница - Тихонова. Говорят, чудеса творит.

Что он терял? Главное, чтобы никто не узнал. Да, Леонид Ильич жалует нетрадиционную медицину, но все больше восточную. Знахарку в ЦК привести - это уже, простите, за гранью.
Она придет к пяти. Как медленно сегодня течет время.

…Любовь Никитична оказалась полной, некрасивой, с пучком выцветших рыжих волос на голове. Она осмотрела его ладони, оттянула веки, поводила ладонями перед лицом и у затылка.

- Не больно все хорошо, но кое-что сделать можно. Я сварю тебе, золотой мой, питье. Будешь пить да Бога о пощаде молить.

Тьфу ты, мракобесие! После ее ухода он повел длинным, крючковатым носом и распахнул окно, выпуская на улицу чужой, травный запах. Средневековье какое-то. «И Бога молить!» Ему, члену Политбюро?! Может, и лоб еще крестить?!

Но когда через три дня старуха вручила ему бутылочку с синей жидкостью, он почему-то поверил, что в ней - его спасение.

- Ты не думай, рецепт старинный, поможет. У меня все женщины в роду лекарки. А пошли мы вроде от цыган, хоть и не в масть - рыжие.

Как женщины болтливы…
Он раздраженно кивнул, сунул ей в руку пухлый конверт. Но бабка не уходила.

- Мил человек, ты уж прости меня, но в деле моем только ты помочь можешь.

Он устало слушал.

- Там дачи собрались строить, на Николиной Горе. Сносят деревеньку нашу. Христом-богом прошу - задержи ты это, а? Огородец у меня там. Трава растет разная. Вот и корень синий там же. Я тебе на снадобье все запасы его извела. Погодить бы со сносом хоть до осени, корешки бы вызрели. А то чем людям-то помогать?
- А люди пусть в аптеку идут, - бросил он сухо. Она ему надоела, эта бабка. - Но я попробую.

«Там дачи собрались строить, на Николиной Горе. Сносят деревеньку нашу. Христом-богом прошу - задержи ты это, а? Огородец у меня там».

Старуха радостно зашелестела что-то, сделала движение - будто хотела поцеловать ему руку. Но Людочка быстренько увела ее восвояси.

…А через день Людочка оторопело вернула ему документ:
- Простите, Анатолий Михайлович, но тут… ошибка.
- Где? - он впился глазами в уже подписанную бумагу.
- Вот тут, по поводу Николиной горы. Вы подписали разрешение на снос домов и строительство. А вы обещали Тихоновой…

Его брови взлетели вверх.
- Людмила Павловна, вы что, пытаетесь оспорить мое решение?!
Она побледнела.
- Но я подумала…
- А вы не думайте.

Дверь за секретаршей мягко закрылась. Да, верный человек, но надо… Сплавить ее, что ли, к Захарьину? А то ведь, не ровен час, начнет болтать, что сам к бабке обращался…
Боль уже сутки не давала знать о себе. Хорошо. Он посмотрел на свет - в бутылочке оставалось еще достаточно синей жидкости.

- Пошла она к черту, старая дура. «Корешки мои...» Тьфу. Не все ли равно теперь. А вот дача может получиться неплохая. Там такой шикарный спуск к Москве-реке…