Сверток никак не помещался в сумку. Тонкие Любочкины руки дрожали, на лбу выступила испарина: а вдруг обнаружат?.. Пугливо озираясь, Любочка запихала наконец непослушный сверток в целлофановый пакет и вышла из книгохранилища.

Любочка всегда интересовалась историей своей семьи. Это увлечение привело ее к тому, что девушка часами сидела в полутемных холодных архивах. Она выписывала даты, имена, которые потом появлялись на причудливом, нарисованном собственноручно генеалогическом древе. Любочка гордилась Древом. Наверное, мало кому удалось так подробно восстановить свою родословную. Любочке оставалось совсем немного - нужно было всего лишь проштудировать церковно-приходскую книгу Петропавловского прихода конца XIX века и найти запись о рождении прадеда, о котором было известно очень мало, кроме того, что погиб в Гражданскую войну.

Конечно, любопытство победило, и девушка развернула потемневший, стертый на сгибах до дыр листок…

Хрусткие, желтые от времени листы книги переворачивать было не очень удобно. Любочка с трудом пыталась разобрать строчки, написанные витиеватым почерком священника Листопадова, чью подпись она уже успела прочесть на первых листах. Анны, Ирины, Борисы, Василии и другие рождались, женились, умирали - и все эти события находили свое отражение здесь, на страницах церковно-приходских книг. Через два часа Любочка уже устала и начала было клевать носом, когда вдруг нашла то, что искала: запись о рождении прадедушки. Та-ак… посмотрим… Мать: Афанасова Анна Павловна, мещанка, 18 лет… А отец? Где отец?.. Крестной была акушерка, принимавшая роды, а крестным - отставной солдат, Иван Павлович Кузин… Про отца же ничего не было написано… Значит, Любочкин прадед был незаконнорожденным?.. А кем, интересно, была его мать, Анна Павловна?.. И что это за отставной солдат? Родственник, что ли, какой?..

Любочка поправила выехавшую из прически прядь черных волос, зевнула и механически продолжала перелистывать книгу, как вдруг наткнулась на вложенный в нее конверт. Конечно, любопытство победило, и девушка развернула потемневший, стертый на сгибах до дыр листок… Какой-то неизвестный благотворитель сообщал, что отдает приходу в дар имущество (дальше на нескольких листах был его перечень), с условием, что святые отцы возьмут на воспитание младенца Петра, сына умершей в родовой горячке мещанки Афанасовой Анны Павловны, урожденной фон Либниц, вырастят его, а когда отроку исполнится восемнадцать лет, женят его на хорошей девушке из этого прихода и передадут в его распоряжение ценные бумаги, прилагаемые в отдельном пакете.

«Надо же, - подумалось Любочке. - Значит, прадедушка мой - царствие ему небесное! - свое детство провел в монастыре?.. А почему, интересно, его мать - мещанка, а урожденная - фон Либниц?.. Надо покопаться еще…»

«Надо же, - подумалось Любочке. - Значит, прадедушка мой - царствие ему небесное! - свое детство провел в монастыре?..»

В поисках прошли не часы - месяцы. Как мозаика, складывалась картинка, но некоторые фрагменты никак не находились. Любочка уже выяснила, что фон Либницы жили в роскошном имении, от которого ныне остались одни руины. У них была дочь, Елена. Она была хороша собой и должна была составить прекрасную партию любому состоятельному человеку. И вдруг - пропала. Как раз накануне своей свадьбы с сыном градоначальника. Любочка была уверена - Анна Павловна Афанасова и есть та самая Елена фон Либниц. И уже ликовала, что разгадала загадку, которую ей задала запись священника Листопадова. Пока не нашла в архиве, вывезенном из имения баронов фон Либниц, связку писем.

«25 октября 1898 года. Дорогой Никитушка! Пишу тебе, а сердце страждет, нейдет у меня из головы наша Еленочка. Вот уже год прошел, как пропала она, и никто о ней не ведал. До вчерашнего дня. А вчера меня вызвал наш хозяин, погладил по голове и сказал: «Как ты похожа на нашу Еленушку! Такие же глаза, губки, щечки - все в тебе напоминает о ней. Одно слово - моя кровь!..» И заплакал. Я как вспыхнула: «Вы что, барин, совсем рехнулись? Какая такая кровь?» А он вторит: «Да, ты дочь моя, плоть моя. Не могу больше таить этого в себе. Да и грех на мне великий. Полюбил я твою мать, Пелагею, тайком от супруги своей, а после замуж ее выдал. За мещанина Афанасова, отца твоего названного, да не кровного. Я всегда следил за тем, как ты росла, какой стала красавицей. Да вот Еленушка стала выпытывать у меня, почему я к тебе так привязан. Ты знаешь, что мы с супругой моей, Марией, в последнее время не были дружны, и дочь была уверена, что ты являешься причиной этому. Я и не утерпел, раскрылся ей во всем… А она…» «Что - она?» - спросила я. «Убежала она. Оставила письмо, что не хочет выходить замуж за нелюбимого. Предпочитает настоящие чувства. А мне напомнила про мою связь с Пелагеей и написала, что ты вполне можешь заменить ее, как твоя мать в свое время заменила мою супру…»

Письмо было написано простым карандашом, буквы выводились с нажимом, красиво, как будто в школьной тетради. Оно прервалось неожиданно, и Любочка предположить даже не могла, что написано дальше. Но потом открыла другое послание, написанное тому же таинственному Никитушке.

Оно прервалось неожиданно, и Любочка предположить даже не могла, что написано дальше. Но потом открыла другое послание...

«6 февраля 1899 года. Никитушка, разлюбезный друг мой! Пишу тебе, а слезы катятся из глаз моих, и остановиться никак не могут. Узнала моя мать, что тяжелая я, и прогнала меня из дому. Конечно, хозяин наш, барон фон Либниц, примет меня, тем более что считает себя моим отцом. Устроилась сейчас на медсестринские курсы. Помогаю сейчас страждущим, да и жилье мне предоставили, комнатку прямо во флигеле земской больницы. В сторожах там один дедушка, Иван Павлович. Такой хороший! Мне всегда поможет, тяжести не дает таскать… Никитушка, помнишь ли ты нашу первую встречу на вечеринке у Либницев? Ты тогда танцевал с моей - теперь я уже говорю с уверенностью - сестрой Еленой. На тебе был мундир, и весь ты был такой важный!.. А потом посмотрел на меня. Мы встретились глазами (согласись, что мои глаза гораздо красивее, чем у Елены!), и я почувствовала, как будто ток пробежал между нами. Хоть ты и говорил мне потом, что любишь только меня, я все-таки тебя немножко ревную. О Еленочке нашей ничего не слышно, но мне показалось, что ночами ты пару раз произнес ее имя. Когда же мы наконец станем по-настоящему мужем и женой и будем жить, не скрываясь ни от кого? Целую тебя крепко-крепко, твоя Анечка.
P.S. Вчера Иван Павлович мне щеночка маленького принес. Такой хорошенький! Я его назвала Гришкой. Он молоко пьет, фыркает, а мне смешно делается…»

Следующее письмо, уже без даты, было написано торопливой рукой, но почерк был тот же:
«Я все знаю, Никитушка. Видела я тебя и Еленку нашу. И хоть всю жизнь прожила с ней рядом, и злиться на Еленушку всерьез не буду, но видеть ее не могу. И живот ее, в котором она носит твое дите, тоже. Значит, обманул ты меня? Женился на Еленке, а меня обманул?.. А ведь знала она, что ты приглянулся мне. Знать, мстит за мать свою. Ну, да Бог вам судья. Живите, если совесть позволит. А про меня забудь. Если родится мальчик - назову его Петром, в честь своего отца».

Теперь ей стало все ясно. Тот таинственный благотворитель, скорее всего, был отец Анны, барон фон Либниц.

Любочка прочитала последнее письмо. Теперь ей стало все ясно. Тот таинственный благотворитель, скорее всего, был отец Анны, барон фон Либниц. Узнав о смерти своей незаконнорожденной дочери, он проявил участие к судьбе своего внука и оставил ему содержание. Только вот куда делся тот самый пакет с ценными бумагами?.. И как сложилась судьба Еленочки? Люба знала точно, что прадед не оставил никакого наследства. А значит, он не успел воспользоваться деньгами. И Любочка продолжила поиски…

Сверток никак не помещался в сумку. Тонкие Любочкины руки дрожали, на лбу выступила испарина: а вдруг обнаружат?.. Пугливо озираясь, Люба запихала наконец непослушный сверток в целлофановый пакет и вышла из книгохранилища. Она нашла то, что искала, ее нарисованное Древо разрослось, а в пакете лежало целое состояние. Теперь можно начать поиски следов Еленочки…