На главную
 
 
 

Семейная тайна
Автор: Василиса Александрова / 21.05.2008

Семейная тайнаА.С. Пушкин «Повести Белкина». Ну куда же делась эта дурацкая книжка? Ира обыскала весь шкаф, уронила тяжелую «Советскую энциклопедию», чуть не разбила стекло, упавшее ей прямо в руки. Ну где, где же эта книжка, по которой завтра нужно писать сочинение?

Оставалась еще одна полка в родительской спальне. Чтобы добраться до нее, пришлось залезть на стремянку - так высоко ее прикрепил отец - не для того ли, чтобы держать там книги, которые детям читать не полагалось? Ну, конечно же. Ира даже покраснела: «Тайны секса», «Молодым супругам», «Камасутра». Корешки запретных книжек, которые прятались за красивыми открытками с видами Рима, напоминали о том, что у родителей, возможно, еще есть личная жизнь. Рядом стояли какие-то тетрадки. Понимая, что в них явно не конспект «Станционного смотрителя», Ира, тем не менее, решила заглянуть внутрь.

«5 июня 1981 года. Сегодня дочке исполнился ровно месяц. Она лежит рядом, шевелит ручками и ножками, как какое-то насекомое, перевернутое на спину, и улыбается. Какое же чудо наш ребенок! Она чаще улыбается, чем плачет. Интересно, будет ли так всегда?»
Ира захлопнула тетрадь, прижала ее к сердцу. Казалось, что страницы пахнут теплым молоком, чистым бельем, манной кашей. Она так и видела маму, ласковую, уютную, шепчущую ей на ухо: «Тихо, тихо, моя маленькая, мое чудо». От этих мыслей стало тепло и как-то грустно: будто мать коснулась ладонями, шершавыми и всесильными.

Ира захлопнула тетрадь, прижала ее к сердцу. Казалось, что страницы пахнут теплым молоком, чистым бельем, манной кашей.

Вторая тетрадь была о Сереже. Оказывается, он был плаксой, затихал только на руках отца. «Настоящий папенькин сынок», - писала мама. Ирка усмехнулась: с тех пор мало что изменилось!

А третья тетрадь была странной. С обеих сторон она была перетянута резинками - грязными, пожелтевшими. Ира взялась за одну, и резинка не лопнула - разорвалась, легко и с хрустом, как бумага. Она перевернула первую страницу и поняла, что держит в руках кое-что очень важное. Имеет ли она право читать это? Ведь на титульном листе нервным маминым почерком было написано: «Дневник».

О том, что у нее дрожат коленки, Ира догадалась лишь тогда, когда стремянка покачнулась, и ей пришлось опереться о стену, чтобы не упасть. И выбор - читать или не читать - был предопределен: тетрадь, выскользнув из рук, улетела вниз, ударилась о ковер, раскрывшись где-то на середине.

«21 августа 1988 года. Я больше не могу молчать. Но как признаться в том, что меня мучает? Что я, замужняя женщина, мать двоих детей, люблю другого... Скоро Ира пойдет в первый класс, а Юра - будет защищать докторскую. А я? Я вру им всем, я бегаю туда, где стены и даже потолок измазаны красками. Эти краски, эти мазки... Они так отличаются от тех тусклых цветов, в которые окрашена моя жизнь. Красный, зеленый, фиолетовый, синий... Все такое реальное, яркое, насыщенное.... Палитра, которая делает меня счастливой и безумной. Палитра моей любви... Или моей похоти?

Вчера мы делали ЭТО прямо у него в мастерской. Он рисовал меня обнаженной, лишь бедра, как юбка, закрывала белая простыня. Но в тот день мне хотелось чего-то особенного, по-настоящему сумасшедшего. Мне хотелось быть истинной Музой. «Раскрась меня, рисуй на моем теле!»

Пожалуйста: сиреневые бабочки на сосках, пурпурная роза на щеке, синий глаз с острыми ресницами вместо пупка... «О, да ты настоящий шедевр!» - смеялся он. И я тоже смеялась. Потом он повернулся к мольберту, а я прижалась к его большой спине, и бабочки раздвоились, запорхали и на его рубашке тоже. Через мгновение все картинки превратились в многоцветную абстракцию. Мы любили друг друга на полу, среди разбросанных кистей, разлитых красок и перепачканной одежды».

Теперь уже не только коленки дрожали - строчки прыгали у Иры перед глазами. Как это все возможно?

Теперь уже не только коленки дрожали - строчки прыгали у Иры перед глазами. Как это все возможно? Ведь Ира очень хорошо помнила тот август. Тогда она собиралась в первый класс и плакала от страха. А мать, чтобы утешить и подбодрить дочку, повела ее в «Детский мир» и разрешила выбрать любую игрушку. И Ира отыскала в глубине прилавка огромную немецкую куклу, словно в знак протеста, в доказательство, что она - еще ребенок. Мама удивилась, но обещание выполнила и, не сказав не слова, достала кошелек... А потом они гуляли по Александровскому саду, среди погрустневших, но пока не желтых деревьев...

«30 сентября 1988 года. Он уговаривает бросить мужа. Какой смысл быть с человеком, которого не любишь?.. Не люблю ли? Я не знаю, я совершенно запуталась. Сегодня утром мы с Юрой были близки страстно, энергично, сдерживаясь лишь из-за детей, спящих за стенкой. А потом, когда он стоял у зеркала - такой элегантный, в костюме, и завязывал галстук, я хотела броситься ему на шею, признаться. Но как, как это сделать? Разве он меня простит? Разве я прощу саму себя?»

Ира закрыла тетрадь. Хочет ли она знать, чем это кончилось? Да и кончилось ли вообще? Мама, ее идеал - за несколько минут стала для Иры совсем другим человеком. Словно в Библии, которую Ира читала украдкой, изменился текст, и Дева Мария вдруг превратилась в Марию Магдалину, сделав это легко и непринужденно, лишь по мановению кисти какого-то неизвестного художника. Мама. И еще. Теперь она была не только матерью. Она была женщиной - такой, о каких Ира знала лишь по книгам. И это открытие вызывало не удивление, а настоящий шок, почти отчаянье.

«15 октября 1988 года. Мы поругались. Накануне я видела его с другой, устроила скандал. Он сказал: «Ну да, у меня есть другая баба, ну и что? У тебя же тоже есть другой мужик?»

30 октября 1988 года. Мы не были вместе уже полмесяца. Вчера он звонил мне на работу, предлагал встретиться, поговорить. Я делаю вид, что мне все равно...

5 ноября 1988 года. Он собирается уехать за границу. Какой-то знакомый из Нью-Йорка сулит ему золотые горы... Как мне жить дальше?

Они всей семьей ходили его навещать, приносили фрукты, соки, книжки. Мама очень переживала, плакала. Но из-за отца ли?

12 ноября 1988 года. Дома я сказала, что еду в командировку, а сама целую неделю провела у него. Последнюю неделю. Я лично помогала ему паковать мольберты и краски, заворачивала в газеты его картины. Одну, где я изображена полуголой, в юбке-простыне, он подарил мне. «Мне слишком больно смотреть на нее», - сказал он. Я не поехала его провожать, осталась одна в его квартире, в нашей квартире. У меня в руках бутылка водки, и я намерена выпить ее целиком. Господи, как же тяжело. Неужели мы больше не увидимся?»

Ноябрь 1988 года. Что же было с ними со всеми в то время? Ах да, конечно. Отец только что защитил докторскую. Он так нервничал, что заработал язву желудка и оказался в больнице. Они всей семьей ходили его навещать, приносили фрукты, соки, книжки. Мама очень переживала, плакала. Но из-за отца ли? Ире начинало казаться, что дело было совсем не в нем.

...Через несколько лет он вернулся в Москву с персональной выставкой. Именитый мастер, женатый на какой-то французской балерине, он стал еще красивее, еще интереснее. Они с матерью обрадовались друг другу, обменялись новостями и телефонами. А вечером... Вечером мать собралась свести счеты с жизнью.

«Я больше не могу так. Я люблю его и только его. Я больна им. Но я ему больше не нужна». Она забралась в ванну: что же лучше - бритва или снотворное? «Я была готова умереть, мне и в самом деле было безразлично все. Я закрывала глаза и видела перед собой рябую смесь из красок, в центре которой, оторванное от всего, парило его лицо. Я была готова на любую смерть, если бы не крик, громкий крик моей дочери. Я выскочила из ванны, на ходу натягивая халат, и помчалась к ней - Иришка была на кухне. В одной руке у нее был нож, вторая была испачкана кровью. «Палец, я его отрезала!» - кричала она.

Я стояла на пороге, смотрела на дочь и вдруг поняла весь ужас, весь кошмар того, чего я только что чуть было не натворила. С пальцем не было ничего серьезного, лишь глубокий порез, пустяки. Но я видела другую картину: я лежу в ванне, посиневшая, мертвая, а туда входит сын или дочь. Господи, спасибо тебе, что уберег меня, что уберег их. Я прижала Иришку к себе, стала целовать ее в волосы, губами собирать слезы со щек. Милая моя, дорогая, хорошая! Я не сделаю ничего подобного, ни за что, никогда! Я так люблю тебя, доченька.

Я вдруг поняла, что ведь еще недолго, и она тоже будет женщиной: повзрослеет, влюбится, перестанет меня слушать.

Вечером мы все сидели в большой комнате. Я вязала, Юра читал, положив ладонь мне на живот, Сережа командовал пластмассовыми солдатиками, а Иришка устроилась на кресле и мечтательно смотрела прямо перед собой, трогая лоб перевязанным пальцем. Я вдруг поняла, что ведь еще недолго, и она тоже будет женщиной: повзрослеет, влюбится, перестанет меня слушать. Что смогу я сказать ей? Что посоветовать? И буду ли иметь на это право? Ведь это ее жизнь, ее выбор. Пока я думала, моя маленькая женщина повернула голову и посмотрела на меня так доверчиво, так нежно, что я застыла, не дыша, на несколько секунд. Вот оно - настоящее, вот оно - главное! Имеет ли значение что-нибудь еще, когда дочка смотрит на тебя подобным образом?

А за окном, прямо за Ириной головой, происходило что-то странное. Крупные снежинки бились в стекло, настойчиво и громко. Снег? В мае? Ах нет, конечно. Это всего лишь ветер сорвал белые цветы с яблонь и развеял их по воздуху».

...Ира сидела на полу, поджав ноги. В соседней комнате играла музыка - кассета с песнями Уитни Хьюстон крутилась уже в пятый раз. Темнело. Нужно было встать, включить свет, приготовиться к приходу родителей. Но Ире было не до этого. Она плакала... Мама, этот художник, папа. Папа? Ира неожиданно увидела все и его глазами. Знал ли он, догадывался ли? И тут же поняла: она обнаружила дневник в их спальне, среди взрослых книг и записей о первых годах их с братом жизни. Отец знал, он все знал!

Ира забралась на этажерку, поставила тетрадь на место, занавесила полку итальянскими пейзажами. Семейная тайна, которую она случайно узнала, внесла хаос в ее душу, что-то навсегда изменила в ней, но она пока не знала, что именно. Ира была в смятении, нужно было многое обдумать, осмыслить, пересмотреть. Поэтому, зайдя в свою комнату, она не сразу заметила вещь, которую давно искала. Прямо на столе, на самом видном месте, лежала книжка в твердом переплете. Это был Пушкин, «Повести Белкина».

 



 
 

Что не так с этим комментарием ?

Оффтопик

Нецензурная брань или оскорбления

Спам или реклама

Ссылка на другой ресурс

Дубликат

Другое (укажите ниже)

OK
Информация о комментарии отправлена модератору