Фух, сегодня дома, случайно. Виной тому мой автомобиль. Подвел вчера. Зато подарил мне особенное сегодня: выходной, незапланированный. От подарков не отказываюсь. Хотя еще и не решила, что с ним делать.

Но главный подарок — от мужа, он умеет выражать любовь заботой, делами: дети собраны, накормлены, я оставлена в досыпающем состоянии. Моя жизнь вся наполнена такими подарками от него.

Дома, поваляться в кровати, показать язык, а может, даже кукиш бесцеремонному будильнику. Время, по тормозам!

Давненько такого не было. У меня целых 24 часа свободных. Нет, ну это я расходилась: часов 10, без учета бонусных ночных, когда семейство спит вместе с их желаниями: есть, пить, поговорить, и еще вечерних, набитых доверху домохозяйством.

Можно даже задержаться у окна с чашечкой утреннего кофе, отпивать его маленькими глоточками, смакуя, не давясь, как обычно, безразмерными глотками, когда стоишь на одной ноге и раздаешь десятки команд, как генерал на сборах, только не военных, а в школу, садик, на работу.

Сегодня генерал в увольнении. Долой личный пример, строгость и соответствие образу. Можно не застилать кровать, есть еду руками и вытирать ее об ночную рубашку, которую, кстати, не снимать до обеда. Все, что я изживаю из детских головок.

Кстати, насчет завтрака. Наконец-то я позавтракаю своим любимым блюдом — омлетом, которое никто в семействе не уважает.

На календаре середина последнего месяца года. 18 декабря — канун детского праздника. А я так долго не выныривала из всех своих отчетов-докладов-переговоров, что совершенно к нему не приготовилась. Сейчас же к волшебному интернету, на сайты с подарками.

А может, все-таки без интернета, раз появилось время. Погрузиться в атмосферу продажи новогодних атрибутов, вдохнуть запах елок, ароматических свечей, мандаринов.

А может, все-таки без интернета, раз появилось время. Погрузиться в атмосферу продажи новогодних атрибутов, вдохнуть запах елок, ароматических свечей, мандаринов.

Захотелось самой сотворить праздник, развесить его вокруг, чтобы находиться в эпицентре праздника, а еще спечь его, чтобы вдохнуть, съесть кусочек праздника, выпить за него, прокричать о нем...

Что там сынишка хотел, а дочка? Еще даже не писали письмо Деду Морозу, и я не знаю их тайных желаний. Ну, мать. Сама ведь всегда страдала от одиночества, которое меня переполняло вместе с проговоренными самой себе желаниями.

Надо придумать. Для этого надо окунуться в атмосферу чудес и волшебства. Но сначала необходимо вынырнуть из деловой обыденности.

Я в этом не сильна. Для этого должно быть внутри детство. Если не в душе, то хотя бы в памяти. А во мне детство молчит, оно туда не положено. Я сейчас знакомлюсь с детством, смотрю со стороны, как муж дарит его нашим детям. Я вижу детство как будто впервые.

Я — продукт воспитания строгой бабушки. Мама от нее укрылась в балетном творчестве. Хотя она и от меня укрылась там же, спрятала всю свою женскую судьбу, любовь, ласку, заботу. Мне ничего не осталось. Внушить она могла только гордость за нее. Но по факту — ненависть к балету, видно ревностную, и обиду на маму. Да, еще Петру Ильичу досталась от меня объемная, увесистая порция неприятия, Чайковскому. За его «Щелкунчик».

Для кого-то Новый год — подарки, шумное празднование, запах елки, мандаринов, оливье. Для меня — музыка Чайковского и мама в балете «Щелкунчик».

Для кого-то Новый год — подарки, шумное празднование, запах елки, мандаринов, оливье. Для меня — музыка Чайковского и мама в балете «Щелкунчик».

Каждый год вечером 31 декабря у нас была традиция: мы должны были посещать... если бы баню. Балет, спектакль с мамой. Это должно было внушать мне уважение, восхищение, тонкий эстетический вкус... Все, кроме любви. Это была единственная доступная мне порция чуда. Но какое это чудо, если на сцене мама. Для других — смелая фантазерка-девчонка, которой обязательно достанется принц, для меня — мама, танцующая, а мне казалось — кривляющаяся.

Бедный Петр Ильич... Он и его музыка не заслужили такого отношения.

Мне хотелось шумного веселья, праздничных игр, поздневечерних шалостей и оливье с конфетами и мандаринами. А я была там, в театре, скованная нарядным платьем и поручнями бархатного кресла, на комфортном месте для своих, избранных. Мне же казалось, что я избрана на муки.

Я рано выскочила замуж, чтобы расширить границы бархатного кресла, чтобы послать к черту всю эту этику вместе с эстетикой.

Выскочила за веселого и легкого парня! Мне повезло.

Рано стала мамой, дважды. Теперь моим ребятам весело и легко с папой. А со мной?

Я добываю деньги, шкуры, ... мамонта. С детства приучена к терпению, выносливости, выдержке. Характер металлический, закаленный. От бабушки.

Бабушка — кремень, о который разбивалась моя детская потребность ныть, капризничать, жажда ласки и многопорционной безразмерной любви.

Бабушка — кремень, о который разбивалась моя детская потребность ныть, капризничать, жажда ласки и многопорционной безразмерной любви.

Мама ей вторила. Все мое детство звучала мамина фраза на любые мои слезы и просьбы: «Вероника, где твоя выдержка?»

Нет, выдержка мне теперь очень помогает. Я многое могу и делаю. Я верю в себя, в свою выдержку, не верю в удачу, как в детстве не верила в чудо. Удачу я формирую сама.

Мама сбежала в балет. Там выдержка была к месту. Папе не хватило выдержки быть с мамой, а значит, и со мной. Я сбежала в ранний брак.

В моей семье был запрет на балет. Мое детство осталось во мне обидой. На балет. И на маму, которая теперь делила себя с учениками, а не с внуками. Мы обе имели развитую выдержку, взаимную, и не напрашивались друг к другу. Я в детстве, она — сейчас.

У моих детей были бабушка с дедушкой — родители мужа. Муж не понимал, но и не давил. А я отгоняла сложные мысли — проявляла все ту же фамильную черту.

Как бы мои близкие не сбежали от меня с моей фамильной выдержкой.

На улице я встретилась нос к носу с настоящей зимой. Обычно из подъезда в машину, из машины в офис. Могла позволить себе всегда быть на каблуках, в тонких колготках даже зимой.

Другой обуви у меня не оказалось: сапоги — и те на каблуках. Я проваливалась в сугробы, протаптывала тропинки, которые тут же заметало новыми мириадами снежинок. Снежинка — это зимнее произведение искусства, так выглядит гармония и равновесие, симметрия и фантазия, совершенство. И вот мириады такого совершенства были мной затоптаны. В отместку на меня наваливались новые столпотворения снежинок, заметая мои следы, залепляя глаза и повисая мокрыми дорожками на шарфе и шапке.

«Так просто, так незамысловато выглядит счастье. Они запомнят этот снег на всю жизнь, передадут по наследству своим детям. А что я передаю и оставляю в памяти?»

Я укрывалась. А мне навстречу с криками выскочили мальчишки, отбивавшиеся от мужчины, забрасывающего их снежками. Целая крепостная стена была выстроена из снежных кирпичиков, но она их не защищала. Впрочем, как и пластмассовый снежколёп, которым мальчишки были вооружены. Профессиональные навыки побеждали пластмассовые приспособления.

«Так просто, так незамысловато выглядит счастье. Они запомнят этот снег на всю жизнь, передадут по наследству своим детям. А что я передаю и оставляю в памяти?»

Так созрела идея подарка. Никакие не гаджеты. Ручные снежколёпы.

Ой, чуть не наступила на раскинувшегося на снегу ребенка.

— Что ты делаешь?

— Ангела. Ты что, никогда ангела не делала?

— Нет, и, пожалуй, мне уже поздно начинать. Но я знаю, кого научить.

Еще одна мысль созрела под впечатлением. Так, непромокающие штаны и перчатки — спецодежда зимнего ангела.

Становилось интереснее. Включился азарт. Очень хотелось все купить. Для настоящей зимы. Для игры в снежки, в ангела. Еще бы раздобыть где-то чудо...

Тут и там мне попадались компании детей и их бабушек или дедушек за зимними занятиями. Все выглядели занятыми и счастливыми. По крайней мере, мне так виделось и что-то еще чувствовалось, смутное, непонятное. Какое-то желание зарождалось внутри. Все мысли и желания сегодня относились к детям.

Становилось интереснее. Включился азарт. Очень хотелось все купить. Для настоящей зимы. Для игры в снежки, в ангела. Еще бы раздобыть где-то чудо...

«В жизни детей должно быть много рук, которые хотят их обнимать. Чем больше, тем лучше».

Может, моими мыслями управляла не моя воля, а кого-то добрее и мудрее меня. Как-никак 18 декабря.

Я возвращалась домой с пакетами, полными всего празднично-вкусного, с медово-имбирными пряниками. Но без снежколёпов.

К этому времени желание оформилось в мысль, мысль оформилась в действие. Долой выдержку!

Мама взяла трубку на втором гудке. «Не занята», — пронеслось в голове.

— Мам, какие планы на сегодня? Как-никак завтра 19 декабря. Поможешь организовать встречу со святым Николаем? Он хоть и чудотворец, но только для детей. Взрослым самим надо. От него в подарок снег. А я тут хотела снежколёпы найти, но у меня не вышло.

— Это такие большие пластмассовые, на щипцы похожие?

— А ты продвинутая бабушка.

— У нас в супермаркете на них распродажа объявлена. Мне купить?

— И чем быстрее, тем лучше. Кстати, а на Новый год планы без изменений? На «Щелкунчике» с учениками?

— Да, на праздничные спектакли сейчас самых неопытных выводят, они волнуются.

— А потом?

— К Кире Львовне. Мне готовить некогда. А вы?

Выдержка меня сильно подводила. Не просто было выговорить такие простые слова.

— А мы к тебе хотели присоединиться, если места для нас найдутся свободные. А потом вместе к нам поехать. Кира Львовна отпустит?

Затянувшаяся пауза говорила о многом: ее выдержка тоже давала сбой.

— Да, наверно,... конечно, отпустит.

— Ну, так как?

— С радостью. Выезжаю.

Чудеса, они разные, бывают совсем рядом, надо только протянуть руку и попробовать дотянуться.