Энни покупает новые обои и начинает потихоньку выбрасывать старые вещи на свалку: коробки с книгами, гитара, пара почти раритетных пластинок, — ничто не попадает под амнистию. Вот только Фред сидит в углу, неловко поджав под себя ноги, и очень сильно надеется, что он для Энни не вещь.

Она смотрит на него, остановившись в проходе между спальней и кухней. Смотрит впервые за два дня, смотрит открыто.

— Я думала, ты убрался отсюда к чёртовой матери, — признается Энни так же честно. У неё скорбный вид. Просто устала, так бывает. Фред не злится, у них бывали ссоры и прежде.

— Мы поговорим чуть позже, не сейчас, — мягко обещает он, едва пристав на колени. Смущенная улыбка не сходит с его лица.

Энни качает головой и уходит к себе.

***

Энни не разговаривает с ним уже четыре дня («иди уже отсюда, Фред» и «надоел» не считается, они не говорили с самого вторника, и это пугает, не может не пугать).

Энни сделала новую стрижку и купила сапоги на высоком каблуке.

Энни улыбается.

Энни не больно.

(Почему ей, чёрт возьми, не больно, хотя должно?)

Энни, кажется, справилась с тем, с чем он справиться не мог. И это факт.

— Красиво, тебе очень идёт, — улыбается Фред, прислонившись спиной к стене.

— Не пробовал подыскать квартиру? — произносит Энни самую длинную фразу за всё время.

Слабая попытка.

— Не пробовал подыскать квартиру? — произносит Энни самую длинную фразу за всё время.

— Я тебя люблю, Энни, ты же знаешь.

И он снова улыбается какой-то жалкой, неловкой улыбкой. Энни прикусывает губу.

— Фред, я не железная.

И он снова не понимает.

— Просто не нужно этого, ну скажи правду: ты любишь меня и всё по-прежнему.

— Нет.

Её губы остаются прямыми.

— Это глупо, Энни, мы ведь и раньше ссорились, но всегда возвращались друг к другу, — напоминает Фред, потянувшись к ней всем телом. Она отталкивает его сразу же, как только кончики пальцев успевают коснуться её запястья.

— Хватит.

Этой ночью дверь в спальню наглухо закрыта.

***

Одним из последующих вечеров (на третий: Фред просчитывал каждую секунду каждого нового дня) Энни приходит после полуночи, пропахнув чужими духами и дождём.

Энни уже не пахнет чем-то чужим, Энни вся абсолютно чужая; даже её волосы, запах которых Фред знал наизусть, приобрели какой-то резкий оттенок.

Энни роняет голову на его плечо и молчит.

Вот так просто, Фред.

Тебя здесь больше нет.

Фред целует её в шею, когда Энни уже спит.

Фред верит, что это прощание, но уже через пару часов перетаскивает матрац в коридор и подобно призраку проводит ещё один день в уже чужой квартире.

И ему больно, очень больно, зато он с ней.

***

Энни уходит и на следующий вечер, и ещё на один.

Энни уже не пахнет чем-то чужим, Энни вся абсолютно чужая; даже её волосы, запах которых Фред знал наизусть, приобрели какой-то резкий оттенок. Весь её облик слился с другими, утратив прежнюю индивидуальность.

К Энни больше не подходило «моя».

***

В конце концов, она выбросила и матрац, и его зубную щетку.

Фред сидел у двери в квартиру, вырисовывая на полу не подходящим ни к одному замку ключом её имя.

Энни ночевала по ту сторону стены.

***

— Почему ты делаешь это? — спросила Энни, не выдержав.

Было утро, была суббота, Фред даже не пытался улыбаться.

— Я боюсь, что если однажды оставлю тебя, то не смогу вернуться.

Ему казалось, что после этих слов происходит что-то.

Энни пожала плечами и сказала:

— Ну так иди и не возвращайся, в чём проблема?

— Я люблю тебя.

— Полюби себя, Фред, это лучше.

И Энни ободряюще улыбнулась, прикрывая за собой дверь.

В конце концов, за совсем не раритетными пластинками у него ещё оставалось своё место.