— Ой, не смеши! Кому он нужен, Вадик твой? Прямо — подарок судьбы для каждой женщины. — Рита нервно засмеялась. — Ты его когда-нибудь хоть ловила на «горячем»?
— Нет, нo последние годы живем как соседи по квартире.
— Неплохой, между прочим, квартире. Хозяйственный оказался. И тебя он не обделяет, вон, шубу белую какую купил, почти как у меня. Ты в ней прямо как сугроб. Знаешь ведь, что белое полнит. Ладно, не сердись, я шучу.
— Конечно, тебе хорошо. Всю жизнь в одной комплекции. А шубу я хотела темную, так он заладил: «Чего ты как старуха, все в черное залезть норовишь». Раньше и внимания не обращал, во что я там одета и обута.
— Ну, женщины. Не обращает внимания — плохо, обратил — подозрительно. Кофе пей!

Дружили они с незапамятных времен, хоть и были совершенно разными. А ссора вышла у них один только раз за всю жизнь. И не поделили они… Вадима, теперешнего Олесиного мужа.

Дружили они с незапамятных времен, хоть и были совершенно разными. А ссора вышла у них один только раз за всю жизнь.

Как это нередко бывает, влюбилась Олеся в парня своей подруги. Никто не знал. А потом наступило одно прекрасное лето, когда вышла у Вадима с Ритой ссора, а она выступила в роли «жилетки» для бедного Вадика. Ритка тогда жутко разъярилась, обвинила ее во всех смертных грехах, но потом ничего — даже на регистрацию в загс пришла с букетом. И вновь стали общаться, без прежней доверительности, но все же.

Рита и сама замуж выскочила через пару месяцев, правда, прожила в браке недолго. Когда потеряла беременность — рассталась с мужем и больше никого уже близко в свою жизнь не пустила.

Олеся посмотрела на подругу.

«Надо же! Опять завидки берут. Тут ноги отекают, отдышка появилась, а она бегает и бегает. Все у нее какие-то презентации, театр, путешествия. Раз по пять в год за границу мотается, страну объездила. Мне такую вот стрижку сделать да джинсики рваные натянуть — ребятишки засмеют, а тут ничего, как само собой. Беззаботная жизнь у Ритки, что и говорить. Хотя, что ей еще делать, раз она одна? И потом, сколько ни бегай, ни молодись, а «бабий век — сорок лет». И что ее ждет в старости?»

Олеся задумалась. Ей всегда казалось, что живет она абсолютно правильно. Она из тех женщин, для которых семья — это всё. Не жаждут они карьер, великих свершений, не мучает их жажда странствий. Как дома хорошо — пока все переделаешь, уже и ночь на дворе. Все просто и понятно. И, казалось бы — живи и радуйся! Детки здоровы, дом — полная чаша, муж спокойный, детей любит, по командировкам, правда, часто мотается, но так ведь и платят прилично, можно потерпеть несколько дней. Почему ее стали сомнения одолевать насчет Вадика? Все вроде так — и не так. За суетой и хлопотами домашними не заметила, как стали они совсем чужими. Недавно возвращались с дачи. Захотелось поговорить о чем-то, кроме посадок да ребятишек, а о чем? Перебрала все темы в голове: о погоде? — смешно, не англичане же; о книгах? — не читала сто лет ничего; сериалы? — Вадик их терпеть не может; про любовь?— глупо, неудобно как-то. И грустно так ей стало отчего-то. Да что же это такое? Решила спросить про дела — покосился недоуменно.

Недавно возвращались с дачи. Захотелось поговорить о чем-то, кроме посадок да ребятишек, а о чем?

— Чего тебе, денег, что ли, не хватило до зарплаты?
— Да при чем тут деньги? Их всегда не хватает. Просто — интересно, как дела, и всё.
— Нормально дела. Чего темнишь-то?
— Нет — ну, ты смотри! Спросить нельзя ни о чем. Ты же мой муж, вот и интересуюсь.
— Говори, на что деньги потратила? А то про дела какие-то заливает мне. Сроду не интересовалась, а тут интересно ей стало… Кольке, наверное, дала на телефон новый, хоть я и запретил, пока он двойки не исправит.
— Ну, при чем тут Колька? Не интересовалась — сейчас заинтересовалась. И вообще, скажи, ты меня любишь? — вдруг брякнула она, теряя терпение.
— Что? — муж опешил. — Чего ты сегодня? То работа, то любишь. Чего ты мне вопросы сегодня задаешь дурацкие? Это наша Любочка уже, смотрю, любовью интересуется. Недавно с парнем каким-то у подъезда стояла, хихикала. Ты бы приглядывала лучше за ней!

Вот и весь разговор — не пробиться! Решила в кои веки с Ритой посоветоваться, но и тут поддержки не встретила. Они с Вадиком до сих пор очень сухо общаются при очень редких встречах. К ним Рита заходит только на дни рождения ребятишек. Олеся сама к ней наведывается, когда выберется в центр города по магазинам пройтись.

«Интересно, пожалела она хоть раз, что он тогда на мне женился, а не на ней? И спросить неудобно. На другие темы — пожалуйста, а эту тему никогда не обсуждали. Хотя… зачем он ей? Вон, с каким мужчиной «породистым» видела ее не так давно. Может, наоборот, мне сочувствует, что я «обабилась» и дома сижу. Так-то разобраться — ничего из Вадика не вышло особенного. Науку свою забросил, как дети появились, начал деньги зарабатывать. И скучный какой-то, так — с ребятишками иногда возится, развеселится, на прежнего станет похожим. Да… все в жизни меняется. И все же жизнь хорошо сложилась, грех обижаться».

— В общем, не выдумывай, живи и радуйся, — подытожила Рита. — Семья у вас хорошая. Дети вон какие, замечательные. Любочке что на день рождения подарить? Совсем невеста стала.

Олеся, переключившись на любимую тему — «дети», стала рассказывать о последних Любочкиных увлечениях и забыла, наконец, о муже.

«Надо же… никогда ничего не говорила, не жаловалась и не сомневалась, а тут… Вадик-Вадик… отец семейства».

…Олеся ушла. Рита тщательно вымыла посуду и задумчиво села в кресло.

«Надо же… никогда ничего не говорила, не жаловалась и не сомневалась, а тут… Вадик-Вадик… отец семейства».

…Через пару часов, когда совсем уже стемнело, в дверь позвонили. Приятный мужчина с усталым лицом зашел в дверь, буднично поцеловал Риту в щеку и стал неспешно снимать ботинки, держась за поясницу.

— Что спину опять прихватило? Сейчас поужинаем, и я разотру тебе. Мазь еще с прошлого раза осталась.
— Да, ладно, ничего, не беспокойся, — сказал мужчина, поймал ее руку и прижал к губам.— Так устал сегодня, с отчетом провозились, а ты чем занималась, красавица моя?
— Разговоры разговаривала. А какое мне дело, в конце концов, до чужих семейных проблем. Своих, что ли, не хватает?
— Да? И у кого проблемы?
— Да есть такая. Сначала она влюбляется в чужого парня, потом — когда он ругается с любимой девушкой, утешает, утешает его, аж… до беременности, выходит за него замуж, рожает ему троих, живет с ним сто лет, а потом... приходит жаловаться, что он живет рядом, но как чужой. И к кому идет? К той, у которой она этого парня и увела.
— И, как тебе это?
— Мне это не нравится… слышишь… не нравится.
— И что ты предлагаешь?

Ритка бессильно замолчала. Они обнялись, она уткнулась в его плечо.

— Мне надоело жить с чувством вины, я так устала…
— Это я во всем виноват, — сказал мужчина, целуя ее волосы. — Только я. Но мы уже сто раз обсуждали эту тему. И, если бы ты захотела… я был готов и тогда, и сейчас, но ведь ты …
— Нет… и тогда, и сейчас. Пусть я буду виновата только перед ней, но перед детьми… не хочу. Любочку как увижу… наша вот такая бы была… не могу.
— Не детей ведь мужчина бросает, когда уходит из семьи, а просто расстается с нелюбимой женщиной.
— Наверное, но это все равно… неправильно.

Она решительно отстранилась от него и пошла в кухню. Он пошел следом, сел к столу.

— Это я во всем виноват, — сказал мужчина, целуя ее волосы. — Только я. Но мы уже сто раз обсуждали эту тему.

— Просто загадка. Насколько же надо быть слепой, чтобы не видеть, что муж твой много лет живет на две семьи. Хотя… какая мы семья?
— Не начинай! — сказал он устало. — Мы — это мы… больше, чем семья, мы — это уже давно неразрывное целое.
— Ужас, сколько я тогда пережила. Дурацкое лето. Узнаю, что Олеська беременна от тебя, а у самой уже три месяца срок. Свинья ты все-таки, Вадик! Никогда тебе этого не прощу...

Рита со стуком стала расставлять чашки, бросила... села на колени к Вадиму, обняла крепко.

— Ладно, проехали. Всё давно я простила. Ты устал, еще домой тебе через весь город. Не сердись… просто вспомнила сегодня всё. Сама тоже дура была гордая. Не поговорила, замуж выскочила за Котова, который вечно рядом был на все готовый.
— Не надо… не мучайся, давай вспоминать только хорошее. Кстати, кто это «породистый»? Тебя с ним Олеся видела.
— Да никто. Надо же, углядела. Мужа только не видит. А зачем, кстати, ты ее заставил шубу купить, как у меня?
— Не знаю… совесть, наверное, замучила. Тебе тогда купили. А как-то смотрю — идет рядом, задыхается, располнела, прядь седая торчит, и вечный пуховик — для удобства. Тебе неприятно?
— Не знаю… она — мать твоих детей, она неплохая… я ее тоже люблю по-своему. Я даже думать не хочу, что произойдет, если она всё узнает. Как ни крути, я — гадина получаюсь… Если, значит, у тебя в молодости увели — это ничего, а если ты из семьи — преступление.
— Давай ужинать, об этом уже сто раз говорили. Я во всем виноват. Никому счастья не принес… Разве я знал, что у тебя мой ребенок был? Когда уже только поговорить удалось, да все выяснить? Когда Олеся уже Вовку третьего ждала. Только со стороны глядел на твои романы да бесился, да ревновал жутко.
— Да что все одно по одному перетирать? Оба виноваты, оба... Люблю, люблю тебя, — она стала жадно целовать его родное лицо.

…Вадим ушел. Рита закрыла за ним дверь и снова легла в теплую постель. Она погладила рукой его подушку, а потом, обхватив ее обеими руками, зарыдала во весь голос:

Рита бессильно уткнулась в подушку, потом встала, выпила, по обыкновению, пару снотворных таблеток, снова легла в пустую постель и, наконец, уснула.

— Господи, пожалей ты меня! Что за жизнь такая? Ворованное счастье и выхода не вижу. Что за мука такая? И виноваты все — и никто ни в чем не виноват. Связаны в узел — ни размотать, ни разрубить. Ладно… ладно… все… не плачу. Если бы ты знал, господи, как мне хочется крикнуть Олеське правду. Пусть бы она решала, мучилась. Почему не могу? Могут же другие. Прости, Господи… Прости… за все мои грехи. Но ведь сам учишь… «Любовь искупает все»… я потерплю… вот... дети вырастут... только дай мне сил!

Рита бессильно уткнулась в подушку, потом встала, выпила, по обыкновению, пару снотворных таблеток, снова легла в пустую постель и, наконец, уснула. А Вадим в это время ехал и ехал по ночной и почти пустынной дороге к дому, где в спящем доме светилось одиноко окно, за которым его ждала верная Олеся.