Жаль, что Буки не мог оценить моей иронии и продолжал подвывать: «Рене, твоя жизнь изменится в корне, ведь я уже собираюсь на встречу с тобой». Даже из автобусной дремоты я просыпалась под томный голос певца, который сообщал, что пакует чемодан. Песня стала шлягером и звучала отовсюду. Конца этому не предвиделось.

Нужно сказать, что незадолго до того я ощутила вкус к израильской музыке и стала на работе слушать радио с местной экзотикой, притоптывая в такт особо ритмичной мелодии, не переставая ерзать мышкой по огромному чертежному столу, выводя трубы для холодной и горячей воды. Да, профессия у меня совсем не романтическая - я проектировщик сантехники и трубопроводов. Но профессиональное черчение на компьютере оставляет голову свободной для всяких посторонних мыслей о музыке, о прошлом и будущем.

Иногда вспоминалось что-то из детства и юности, например, уговоры моей тетушки изучать вместе французский язык; подаренный мне незнакомым интуристом значок в виде красно-сине-белого петуха; поездка в международный лагерь отдыха на Волге - наш драмкружок давал там представление для молодежной делегации из капстран. Я изображала избушку на курьих ножках...

- Какая же все-таки чушь лезет в голову, - удивлялась я, продолжая заворачивать сточную трубу на чертеже изящным калачиком.

Так я и работала в полное свое удовольствие, слушая израильские мелодии, иногда мучительно узнавая в них русские песни до- и военных лет, раздражаясь от назойливой рекламы и снимая наушники только для краткого общения с шефом. Он был вполне спокойный пожилой флегматик, мои наушники ему не мешали и на зарплате никак не сказывались. Итак, есть хорошая работа, есть съемная квартира, компьютер работает, музыка течет в уши, деньги - в банк. Чего еще желать?

- Разве что в Париж съездить - подумала я как-то, цепенея от собственной наглости...

Но музыкально-компьютерная моя лафа неожиданно кончилась - в связи с отсутствием заказов шеф закрыл контору и ушел на пенсию, у него-то квартира была своя, да и не одна.

Все это случилось как раз после моей пасхальной поездки в Париж, где имя Рене встречалось так же часто, как и витрины, украшенные петухами, сидящими на шоколадных яйцах. Портье в маленькой гостинице даже мог объясниться на иврите и моя заранее приготовленная фраза: "Же не манж па сис жур", - осталась неоцененной.

После увольнения я вернулась к привычному статусу маленькой, но гордой птички-одиночки на пособии. Назвать меня совсем уж одинокой было нельзя - я жила с мамой-пенсионеркой и дочкой смешанных кровей по прозвищу Михрютка. Кроме этого, у меня случались и периодические знакомства, почему-то со всегда одним и тем же типажом. Какая-то дама жаловалась в женском журнале, что на нее клюют только парикмахеры... А вот на меня реагировали исключительно средних лет израильтяне, восточного происхождения, обремененные большими семьями, солидными должностями и дорогими машинами. Что их привлекало во мне - не знаю, тем более, что я не высокая пухлая блондинка а-ля рюс.

Как раз наоборот - я миниатюрная шатенка, пренебрегающая косметикой, золотыми украшениями и высокими каблуками. Необязательные и нечастые встречи с папиками проходили на нейтральной территории и заканчивались высадкой в квартале от моей съемной квартиры. Дорогих подарков я у них не клянчила, протекции в устройстве на работу не добивалась, наивно полагая, что сами предложат. Со временем букетик папиков завял, и я не сильно печалилась...

Пособие мне продолжало капать, ходить отмечаться на бирже труда не было нужно (спасибо дочке - Михрюточке), и я подрядилась в статистки на съемки различных по качеству сюжетов, именуемых гордо "израильская драма".

На съемках кормили - поили, платили месяц спустя наличными, вывозили на берег моря и в парки на "натуру". Начиналось любимое мной жаркое лето - жить было можно.

...Съемки очередной порции телесериала "Неотложка за углом" были назначены в больнице недалеко от моего дома. На месте надо было появиться в 6 утра, и я легла спать сразу после колыбельной "придет серенький волчок...".

Изрядно поплутав по коридорам больницы, где о съемках никто не знал, в начале седьмого я появилась в коридоре, перегороженном осветительной аппаратурой. Тут же меня обрядили в голубую униформу медсестры, размера на три больше моего. «Это тебе не избушка с куриными когтями», - бурчала я, тиская в руках пластиковую бадейку литров на пять, наполненную подозрительно желтой субстанцией.

Путаясь в длинных штанах, в обнимку с псевдомедицинской тарой сомнительного назначения, я слонялась на заднем плане, пока главные герои выясняли отношения перед камерой. В следующей сцене ко мне присоединился соратник по временным заработкам в пластиковом чепчике, лихо надвинутом на ухо. Он живо напомнил мне типичного француза с картинки в тетушкином учебнике - этакий востроносый живчик в берете, заломленном на сторону.

Через несколько дублей мы познакомились, и имя Рене действительно оказалось мужским, а разноцветный галльский петушок превратился в жилистого седоватого индюка средних лет. Дальше все завертелось с европейской непосредственностью - обедали мы вместе, а после съемок его подержанная "Субару" довезла меня до самого дома. Почему-то меня не покидало ощущение, что мы давно знакомы.

Жизнь мы повели типичную для израильских безработных на пособии - пляж в Тель-Авиве, кино в Герцлии, грязь на Мертвом Море - все рядом, если есть машина на ходу и приятный собеседник. Осенью судьба, выпихнувшая нас обоих из насиженных офисов только для неотложной встречи в больничном коридоре, одумалась, и мы оба нашли работу.

Я занялась черчением топографических карт (очень увлекательное занятие, без шуток), а Рене устроился в аэропорту, там пригодился его французский. Общаемся мы на иврите, с добавлением множества русских слов, по мнению Рене, нагло украденными этими русскими из языка Дюма. Возит нас все та же "Субару", поглощающая кучу денег перед годовым тестом. Михрютка начинает лопотать по-французски, не забывая уточнять, как это же слово будет на иврите. На помойке был найден англо-французский словарь, облегчающий нам споры на кухне, а фигурку деревянного петуха я купила совсем недавно - пришел и его год. Все встало на свои места.

Недавно дочка перечитывала байки барона Мюнхгаузена и с сомнением пересказывала мне, как барон ловил уток на смазанную салом веревочку. И я вдруг поняла, что через мою жизнь красной нитью тянется веревочка, на которую вместо уток нанизаны значок с петушком, учебник французского языка, никогда мною не виденные актриса Рене Зельвегер и певец Буки. Да и мы с мужем тоже нанизаны и висим, трепыхая ножками разной степени упитанности.