Счастье застало Анастасию словно весенний внезапный ливень, в совершеннейший расплох на 38-ом году жизни, на Большом Каменном мосту в зауряднейший четверг начинавшейся уже давно осени. Ей потом часто думалось, что это произошло на мосту - либо вперед, либо назад. Внизу - пропасть. Счастье выглядело вполне обыкновенно, так что и мимо можно было проскочить - средний рост, темно-синяя куртка (правый рукав чуть-чуть испачкан), белый шарф, волосы светло-каштановые, растрепавшиеся от ветра. Молодой.
Накрапывало.
Он сказал:
- Идет дождь.

Ничего особенного, вроде, но так сказал, что Анастасия вдруг ощутила дождь как некое инопланетное существо, растворяющееся всей своей непостижимой сущностью в нашей земной атмосфере, асфальте, ее волосах миллионами мельчайших частиц и все равно являющееся одним целым. Она удивилась и уже почти не слышала, что еще он говорил, просто видела все время его глаза - серо-голубые, ясные и какие-то родные. Почему они заговорили тогда и куда потом шли вместе, она уже не помнила, да и не важно это.

Так начался праздник. Праздник, когда он приходил, звонил, дарил цветы и покупал ей мороженое, словно школьнице. Праздник, когда она ждала, замирая, его звонка и когда ее внезапно, среди каждодневной суеты, так остро пронзало сознание, что он есть.
Не то чтобы в ее жизни прежде не было любви. Был когда-то недолгий ранний брак с обидами, ревностью, злостью и опустошением. Были потом мужчины. Но никого, кто бы так нежно касался ее виска губами. Кто так говорил бы ей "милая", бережно гладя ее тонкие пальцы. Никого, кто вызывал бы такое щемящее чувство единения, когда кажется, что отдельно не существуешь.

А будни? Их поначалу совсем не было. У него был дар ко всему относиться легко, и она заразилась этой легкостью. Они часто встречались, целовались на последнем ряду в кино, бродили по паркам обнявшись, завели у нее дома пару смешных хомячков. Счастье обосновалось в душе Анастасии, свернувшись теплым, пушистым кошачьим клубком.

Будни начали потихоньку возвращаться, когда он поменял работу. Новая отнимала много времени, а значит, отнимала его у Анастасии. Нет, она все понимала. Это для нее все устоялось, а его мятежная, жаждущая нового, душа искала. Ведь он был так молод. Незаметно все стало меняться. Она уговаривала себя, что перемены к лучшему и главное, чтобы ему нравилась та сторона, в которую разворачивается его жизнь. Потому что не хотела видеть его несчастным.

Букеты, которые он ей дарил, становились дороже, но появлялся он все реже. И их телефонные разговоры, которые раньше они никак не могли закончить, теперь стали короче. Чего-то в них не хватало. Анастасия с тоской думала, что когда-нибудь в разговорах возникнут паузы, как дыры, в которые тут же заберется чужая, холодная тишина. Она оттягивала этот момент, как могла. Болтала без умолку, лишь бы не дать тишине встать между ними. Пока он не сказал как-то даже не с раздражением, а с отстраненным равнодушием:
- Ну что ты несешь…
У него появились новые интересы и новые знакомые. Как она ни пыталась, он мягко не пускал ее к этому. Он все еще принадлежал ей, но они уже не были одним.

Будни опять прочно утвердились в ее жизнь мелкими неурядицами на работе, обыденными хлопотами. И даже когда он был рядом, она чувствовала, что делает работу. Она, как Атлант, держала на себе то высокое осеннее небо, которое было над их головами в день встречи.
Счастье обрушилось на Анастасию теплым, веселым ливнем, а вытекало тонкими мутными струйками тревоги, тоски и сомнений. Пушистый кошачий клубок все чаще разворачивался и пробовал коготки.

Чтобы отвлечься, она затеяла небольшой ремонт. Бегала по рынкам, магазинам, советовалась со знакомыми и потихоньку переклеила обои в комнате и на кухне, побелила потолки. На очереди был корридор. Его она решила покрасить в красивый бледно-лимонный цвет. А еще она приобрела специальную варежку из овечьей шерсти - трешь слегка свежевыкрашенную стену - получается красивая текстура. Загляденье. Ей процесс нравился. Нравилось преображать. Анастасия почти закончила первую стену, когда раздался звонок. Она побежала брать трубку, сразу угадав, кто это. Сердце трепыхалось, как воробушек.

Он говорил недолго. С первых интонаций она поняла, о чем. Не перебивала. Тихо села на стул. Медленно, аккуратно положила трубку, испачканную в краске - она не успела снять варежку. Дальше был черный провал. Потом, когда она пыталась вспомнить, как жила это время, не могла. Всплывали какие-то обрывки. Как пыталась встретиться с ним, завести новый роман.

Она очнулась однажды и, кажется, это был вторник. Ничего не произошло, просто она посмотрела в окно и увидела, что уже уже весна. Даже сквозь немытые стекла небо было ярко-голубое, глаза резало. Она выбросила телефонный аппарат в мусоропровод и пошла покупать новый. Из палатки "хлеб" у метро доносился аппетитно-свежий, теплый, ни с чем не сравнимый запах. Улыбчивая полная тетка протянула ей половинку бородинского. Анастасия не удержалась и прямо на улице отломила мягкий, с корочкой, кусок. И поняла вдруг, что может чувствовать человек, перенесший голод.

Она докрашивала корридор, меняла шторы, переставляла мебель. В один из выходных решила прогуляться. У моста чернели по краям остатки снега. Подтаявшие круглые льдины толпились у берега Москва-реки словно зеваки. Навстречу ей попалась пара. В их глазах и сплетенных пальцах была такая неистовая, счастливая влюбленность, что Анастасия невольно улыбнулась и прислушалась к себе. И услышала тихий равномерный звук, напоминающий капель. Оттаивало что-то на сердце. Анастасия подставила глаза ветру, вздохнула и огляделась, стараясь запомнить все вокруг - весну, мост, небо, воробьев, ворующих у голубей крошки и ускорила шаг. Она чувствовала себя живой.

Нежданное счастье, заставшее Анастасию врасплох, также внезапно закончилось. Но кроме унимавшейся боли, осталось светлое, с горчинкой, чувство, что было с ней нечто настоящее, и несмотря ни на что, прекрасное. И кто знал, что ждало ее на другом берегу реки.