Алиса следила за ним третий день, ежедневно меняя одежду и парики, как заправский шпион. Импозантный мужчина лет сорока был на редкость пунктуален. Он вышел из подъезда в половине девятого, как и в предыдущие дни. Серебристая «Ауди» радостно взвизгнула в ответ на небрежный жест хозяина и кокетливо подмигнула ему раскосыми фарами.

— Ну, с Богом! — сама себе скомандовала девушка и медленно пошла по тротуару, цокая каблучками и кося глазом в сторону интересующего ее субъекта, скрывшегося за затемненными стеклами авто. Шикарная белокурая грива, взятая Алисой напрокат в театре, развевалась как в рекламном ролике шампуня.

— Пора! — отдала она себе следующую команду и, зацепившись каблуком за выступ тротуарной плитки, рухнула под колеса тронувшейся «Ауди». Машина бесшумно затормозила. Элегантная сумочка и пуговица от светлого плаща разлетелись в разные стороны. Алиса ойкнула, скривилась от боли и попыталась встать, смущенно потирая ушибленное колено.

— Сильно ударились? — участливо поинтересовался «объект», опуская стекло.
— Н-нет, не сильно, — старательно демонстрируя обратное, ответила пострадавшая. — Простите, я сейчас. — Алиса, едва сдерживаясь от обидных слез, потянулась за пуговицей, затем медленно подобрала сумку и наконец разочарованно опершись на капот, встала на ноги.

И пусть все это — бред, шизофрения, навязчивая идея, да что угодно! Она должна вернусь себе то, без чего не может и не хочет жить.

— Вот сволочь, даже из машины не вышел! — с досадой констатировала она провал хитроумного плана. Может, у «новых русских» вообще атрофирован орган сочувствия? Ну что ж, придется придумать другой способ знакомства…

* * *

— Добрый день, Валерий Антонович! Ирина Баринова, журнал «Стильный дом».
— Слушаю вас, Ирина.
— Ваша фирма больше пятнадцати лет успешно занимается ландшафтным дизайном, вы лично общались со многими популярными артистами и политиками, помогали им с обустройством загородных резиденций. Я хотела бы задать вам несколько вопросов и, если позволите, сфотографировать вас в интерьере квартиры…
— Простите, Ирина, у меня мало времени. Я все понял и готов дать небольшое интервью. — Валерий Антонович перелистнул ежедневник и добавил: — Рекламой бизнес не испортишь, не так ли? Приходите завтра после семи. Запишите адрес…

Алиса удовлетворенно хмыкнула и отложила ручку, которую вертела во время разговора. Зачем записывать? Этот адрес тавром выжжен в ее памяти… И пусть все это — бред, шизофрения, навязчивая идея, да что угодно! Она должна вернусь себе то, без чего не может и не хочет жить. Для начала нужно познакомиться с этим жлобом, а там видно будет.

Завтра она войдет в этот дом, в этот подъезд, в эту квартиру. Только бы не нарваться на глазастых соседок, рентгеном просвечивающих каждого входящего-выходящего. Алиса с детства побаивалась тетушек, жадно хватающих на лету любую новость, чтобы затем, сладострастно пережевав её с товарками, выплюнуть на не успевшего вовремя увернуться соседа. Впрочем, в элитных домах, скорее всего, давно не осталось досужих сплетниц, им на смену пришли вышколенные консьержки.

* * *

Восемь лет назад, оставив бывшей жене свитое по всем правилам дизайнерской моды гнездо, успешный бизнесмен Валерий Лахтанов приобрел себе квартиру на Фонтанке. Мощные кирпичные стены, высокие потолки с лепниной и огромные окна в полстены, обрамляющие дивный городской пейзаж. Глянешь утром на этакую красотищу, и дух захватывает от восторга!

— Что еще нужно человеку для полного счастья? — шутили его друзья. И правда, все при нем: здоров, богат, свободен, востребован. Друзей не счесть, от прелестных соискательниц на сердце и кошелек отбоя нет, опять же хоромы в историческом центре Питера.

Но вот беда — клевали на Лахтанова совсем другие мамзели, грезящие не о домашнем уюте и походах по лесу, а о сладкой жизни, la dolce vita…

Однако Валерий не считал себя баловнем судьбы. После развода с Илоной, запросы которой росли быстрее, чем его доходы, сердце долго саднило. Потом рана затянулась, но на ее месте образовался рубец — неверие в бескорыстность нежных чувств. Он уже позабыл, какое оно на вкус и цвет — счастье. Должно быть, так задумано кем-то наверху: если есть у человека любимое дело и деньги, то и довольно с него. А если наоборот — любви полной ложкой отмерено, пусть на остальное губу не раскатывает, всего на всех не напасешься.

Валерию хотелось влюбиться — отчаянно, бесшабашно, как в юности. И не в гламурную красотку с бамбуковыми побегами вместо ног, которая по кабакам вусмерть затаскает, по морям да Европам заездит. А в такую, чтобы рядом даже молчать хорошо было. Сидеть на диване под клетчатым пледом, уютно обнявшись, лопать разные вкусности и смотреть любимое старое кино… Или ходить по грибы, удить рыбу одной удочкой и провожать скатывающееся в море солнце на берегу Финского залива.

Но вот беда — клевали на Лахтанова совсем другие мамзели, грезящие не о домашнем уюте и походах по лесу, а о сладкой жизни, la dolce vita… До печенок уже достали настырные фифы со своими тщательно оголенными прелестями! А в последнее время и вовсе загадочные вещи стали происходить: то какая-то белокурая Барби под машину прыгнет, то рыжая корреспондентка, накрашенная как папуаска, нагрянет с беседой и фотоаппаратом, а потом как в воду канет… Чертовщина какая-то!

* * *

Сколько Алиса себя помнила, лет с четырех, утром, едва открыв глаза, первым делом подбегала она к огромному окну в своей комнате, выходившему на Фонтанку. И каждый раз замирала от восторга, потрясенная до зябких пупырышек по всему телу открывающимся ей — да, ТОЛЬКО ей, зрелищем. Как завороженная, глядела она на золотые звезды, рассыпанные по аквамариновым куполам Троицкого собора, на реку, ежеминутно меняющую цвет и настроение, на разноцветные громады домов, опрокинутые в Фонтанку вниз крышами. Иногда картинка была яркой, брызжущей красками, но чаще всего изображение проступало через пелену моросящего дождя или сквозь белесую марлю тумана, как прекрасный лик через вуаль.

Открывающаяся из окна панорама неизменно приводила Алису в странное состояние. Трепет, экстаз, вдохновение — да, все это и еще что-то, какое-то чувство причастности, избранности, соучастия в великом таинстве…

Она попыталась перенести на бумагу свои ощущения — сначала робко, цветными карандашами и фломастерами, потом, спустя пару лет, прозрачной акварелью, затем, набравшись смелости и мастерства, сочными масляными красками, застывающими на холсте твердыми блестящими бугорками.

Трепет, экстаз, вдохновение — да, все это и еще что-то, какое-то чувство причастности, избранности, соучастия в великом таинстве…

Родители и дед, известный театральный художник, гордились Алисой, ее рисунками были увешаны все стены их большой квартиры. Будущее юной художницы, казалось, было предопределено. Но в шестнадцать она неожиданно забросила краски и кисти, страстно влюбившись в приехавшего погостить к отцу друга, режиссера столичного театра. Через год, поборов свое презрительно-снисходительное отношение к Москве и яростное сопротивление родителей, Алиса уехала поступать в Щуку.

Поступила, проучилась три года и, как и предрекали отец с матерью, разочаровалась. В актерской профессии, в безнадежно женатом режиссере, в суетной и прагматичной столице. Душа Алисы рвалась домой, но гордость не позволяла ей признать поражение. Подруга позвала с собой за океан — мир посмотреть, современному дизайну поучиться, деньжат заработать. В России ловить было нечего — лихие 90-е не благоволили к творческим поискам…

— Выбор есть всегда, даже если человеку кажется, что его нет, — часто вспоминала Алиса мамины слова в далекой Америке. Ее мама тоже сделала свой выбор — продала квартиру, когда тяжело заболел отец. Продала Алисино детство вместе с Фонтанкой и Троицким собором, вместе с дедушкиными фотографиями и картинами на стенах…

* * *

Девушка с мольбертом снова стояла на набережной, прямо под его окнами. Валерий быстро накинул пальто и сбежал по лестнице, не дожидаясь лифта.

— Вы позволите взглянуть на картину? — спросил он, пытаясь сбавить обороты неожиданно зачастившего «мотора». Где-то он уже видел это лицо, наяву или во сне…
— Я не люблю показывать незаконченные работы, — вздрогнула она.
— Простите, мы с вами нигде раньше не встречались?
— Нет, я вижу вас впервые. Извините.

* * *

…Однажды утром, выйдя на террасу дома в Сан-Франциско, Алиса глубоко затянулась холодным туманом и захлебнулась от слез. Воспоминания обожгли ледяной волной, смыв все наносное, как невская вода с гранитной набережной. Она поняла, что не хочет больше дышать этим воздухом. Зачем ей чужой дом, Калифорния и Тихий океан? Она вернется в родной Петербург, на Балтику, в свою квартиру на Фонтанке. Чего бы ей это не стоило…
Стоило, как оказалось, запредельно.

Однажды утром, выйдя на террасу дома в Сан-Франциско, Алиса глубоко затянулась холодным туманом и захлебнулась от слез.

И тогда она пришла в свою, давно чужую квартиру как вор, как мошенница — с липовым удостоверением, в затемненных очках. И поняла, что нельзя дважды войти в одну реку. Это была совсем другая, незнакомая квартира, и только вид из окна в «ее» комнате остался прежним. А хозяин квартиры, «сволочь» и «жлоб», оказался, как ни странно, обаятельным мужчиной, с прекрасным чувством юмора.

…Как нелепо все получилось. Завралась, попалась в собственноручно сплетенную сеть. «Единожды солгавши, кто тебе поверит?» Дальше лгать невозможно, пора выбирать — позор или правда…

* * *

Алиса… Сказочное имя и необыкновенная девушка. Как долго он ее искал… Странно только — почему за два месяца она ни разу не согласилась придти к нему домой? Ей под тридцать, они любят друг друга, и все давно уже «было», и было прекрасно! Он готов хоть завтра жениться на ней.

Вчера, наконец-то, Алиса взяла у него ключи от квартиры и пообещала приготовить сюрприз. И он приготовил ей подарок — изящное колечко с синим сапфиром. Как же медленно тянется день…

* * *

В комнате, залитой золотым светом заходящего солнца, стояли картины. Их было много: трогательные детские рисунки, нежные акварели, живописные полотна. И на каждой — один и тот же городской пейзаж: Фонтанка, Троицкий собор, яркие фасады домов, отраженные в реке. Вид из окна в спальне.

— Алиса…

Он обернулся. Она стояла в проеме двери — в светлой куртке, с сумкой через плечо. То ли только что вошла, то ли собралась уходить.

— Знаешь, я только сейчас понял, зачем купил эту квартиру. Чтобы ты меня нашла…