Я проснулась. И спать еще хотелось и голову к подушке тянуло, но вставать все-таки было надо, потому что… просто, потому что уже утро и надо. И чайник на плите закипел и призывно посвистывал. Чайник, кстати, был первой странностью, у меня уже много лет электрический, а тот красный в белый горошек давно бездельничает в самом дальнем углу тумбы. Я еще немного удивилась, чего это муж, такой сторонник прогресса решил воспользоваться старьем. И вообще он как-то странно себя вел. Сидел молча на кухне в каких-то вытянутых на коленях тренировочных штанах и майке явно застиранной и очень старой. Зачем-то еще горела лампочка, желтая и тусклая. Ее желтые жирные блики обмазали всю кухню. Она совсем ничего не освещала, даже, скорее, мешала свежему холодному свету из окна. Такой свет бывает только тогда, когда на улице много свежевыпавшего за ночь снега, а солнца не видно из-за светлых утренних туч. Из-за такого двоякого освещения казалось, что на объемную картинку наложили плоскую черно-белую фотографию.

Я так долго описываю все детали, а на самом деле мне хватило одного взгляда, брошенного по пути в ванную, чтобы эта картинка навсегда застыла в моей памяти. Зеркало в ванной отразило меня как на старой кинопленке. Поверхность зеркала слегка подергивалась, потрескивала и слегка обесцвечивала меня. Вглядевшись внимательнее, я увидела, что в отражении за моей спиной на полу сидит маленькая девочка. Это было похоже на врезанную картинку, потому что девочка сидела на полу, но при этом находилась выше меня. Фломастерами малышка разрисовывала кукле лицо. И все, что она делала кукле, появлялось на моем лице. Когда я закрывала глаза, от нарисованных ресниц как в мультфильме оставалась только нижняя дуга с черточками. Я протянула руку к зеркалу и не ощутила знакомой твердой холодной поверхности. Я вообще не почувствовала никакой границы и заглянула внутрь. Тут же испугавшись, я одернула голову, но из зеркала на меня смотрел уже совсем другой человек. Я знала, что это я, но черный макияж, безумная прическа, черное длинное пышное платье с капюшоном были совершенно неожиданными.

Оказавшись на лестнице, я побежала вниз. Я бежала все быстрее и быстрее, и мне нравилось мелькание ног. А когда на поворотах мои ноги стали отрываться от земли, и я едва удерживалась за перила, я засмеялась. Я бежала вниз и смеялась, и смех был гулкий, высокий и дикий.

Желтая земля, голые деревья, черные птицы на фоне теплых туч и необъяснимое счастье переполняли меня. Людей на улице почти не было, только на лавочке у соседнего подъезда сидело несколько человек. Я подошла к ним и увидела, что их лица белые. Не бледные, а именно белые и матовые, будто кто-то загримировал их под маски или случайно покрасил побелкой. Они что-то говорили мне, но я не могла различить слов. Я слышала речь, но она сливалась в какой-то гул. В конце концов, я вообще перестала слышать их. В ушах звенело от полной тишины. Я оттолкнулась ногами от земли и плавно взлетела на крышу дома. Я стояла, раскинув руки, и теплый ветер трепал мои волосы и платье. Я летала вокруг себя, и мне нравилось это ощущение. Снова оказавшись в себе, я провела рукой по своему лицу и не почувствовала пальцев. Посмотрев на руки, я увидела, что у меня растут перья. Я не чувствовала этого, но видела, как они удлиняются и покрывают не только руки, но и все мое тело. Я увидела, как из меня в небо взлетела птица, а мое пустое платье полетело на землю. Оно летело долго, и люди внизу пытались разглядеть, кто сбросил его, но не видели меня.

Тут я проснулась, вылезла из своего кокона, расправила крылья, и полетела по делам, немного удивляясь, почему я так необычно летала во сне.