Мы не виделись с ним двенадцать лет - тех самых, наполненных "революционными" преобразованиями, которые одних вынесли на гребень волны, а иных - бросили в самую пучину или даже на дно жизни. Для меня имело значение только одно - он жив. Тогда, двенадцать лет назад, он вырвал меня из цепких лап страшной болезни, которая не пожалела мое восемнадцатилетие, мою красоту, мои планы и надежды. Этими годами я обязана только ему - моему доктору. Это он, удаляя опухоль из юного, цветущего организма, ругал по чем свет ту, которая пока не могла ответить, потому что крепко спала на операционном столе. Он ругал меня, беспечную и самоуверенную, за то, что не пришла к нему раньше, затянула болезнь, повесив весь груз ответственности за спасение на него одного.

Какой он, мой любимый доктор? Красивый, умный и талантливый. Когда-то вся моя жизнь висела на острие его скальпеля, как смерть Кощея на кончике иглы. Но он крепко держал скальпель, он резал, шил и ругался. Тогда ему было позволено все, потому что я, с той самой минуты, когда впервые встретилась с ним взглядом, стала пластилином в его опытных руках. Он мог бы быть тем, кто отнимает жизнь, но стал тем, кто вернул мне надежду.

Миллионы раз я благодарила его, но думала лишь об одном: "Только бы не встречаться с ним больше никогда". Он для меня стал не только спасителем, но еще и тем, кто заставляет думать о боли, страхе и страдании. До сих пор помню измученную, исполосованную хирургами повсюду, где только можно, тщедушную женщину, возраст которой уже давно не определялся, а имя ей было одно - Болезнь. Она днями напролет с гордостью рассказывала мне о своем муже, дочерях, братьях и сестрах, но никто из них почему-то ни разу так и не появился у ее кровати. А напротив меня лежала настоящая королева красоты. О таких женщинах слагают стихи даже те, кто никогда не слышал голоса муз. Она умирала - красивая, гордая, терпеливая. На прощание она вложила в мою ладонь свой домашний адрес, но я к ней так и не пришла. Хотела навсегда оставить ее в своей памяти живой.

Дорогой мой доктор. Я помню его халат с трогательными завязочками на спине, серьезное сосредоточенное лицо, глядя на которое хотелось думать только о хорошем. За эти годы я ни разу не поздравила его с днем рождения или Новым годом…

Мы не виделись с ним двенадцать лет. И вот мне снова нужны его глаза, его опыт, его руки. Я ищу его повсюду, готова кричать огромному городу: "Где же он - тот, который дает право на мечту?" Город услышал, я нашла его. Минута до встречи, пробивает дрожь: от страха, волнения и стыда. Я снова пришла лишь тогда, когда нуждаюсь в нем. Знаю, что не обидится. Привык давно…

Я не узнала его, скорее почувствовала. Он тоже. Из полутора десятка ожидающих у приемного отделения, почему-то сразу уверенной поступью направился именно ко мне. И сразу все понял. Спокойно продиктовал свой домашний адрес, назначил встречу на вечер. Какой же он теперь? Сильно постаревший, но все равно самый красивый и талантливый.

Спустя двенадцать лет я пришла к нему домой. Меня не мучило любопытство: Как он живет? С кем? В какой обстановке? Но, переступив порог квартиры, поняла: все его богатство - такие вот как я, приходящие и уходящие случайные люди. Мы - и есть его жизнь. Теперь он не в белом халате с завязочками, а в стареньком спортивном костюмчике и стоптанных тапочках.

Теперь все иначе, лишь глаза все такие же умные и надежные.

Я уходила от него вечером. Уходила в дождь, в ледяной ливень поздней осени. Он накинул на плечи поношенный плащик, обул калоши (дождь ведь на улице), закурил "Приму" и пошел меня провожать. Неважно, что профессор, что очень известный и заслуженный хирург. Все равно плащик, калоши и выцветший зонтик. А я шла рядом с ним, словно с самым знаменитым человеком на свете. Если бы не вязкая мгла осеннего вечера, он, быть может, прочел бы эту гордость на моем лице. На прощанье я обняла его, попытавшись сказать то самое запоздалое "Спасибо" за минувшие двенадцать лет и за подарок, который он когда-то щедро подарил мне - за Будущее.

Африма Лебец