Ложка звякнула о край стакана; Дима ойкнул, выпустив ее, и схватился за ухо.

- Обжегся? Будь осторожнее.

Он отодвинул чашку от края стола:
- Подожду. Очень горячо.

В наступившую тишину ворвался резкий звук - где-то наверху делали ремонт, начался дуэт дрели и молотка.
- Господи, когда это кончится?

Лена в раздражении схватилась за трубку телефона.
- Позвоню председателю кооператива, уже одиннадцать, а там все грохочут!

Стук вовсе не раздражал ее, наоборот - она даже была рада, что есть повод поговорить хоть о чем-то, как-то неумело заткнуть эту тишину, все чаще повисающую в пространстве, когда они с мужем были рядом. И пока не она, а кто-то другой, опустошенный и злой, выговаривал председателю за недосмотр, Лена видела себя и Диму как бы со стороны. И ей было тревожно и больно от созерцания знакомой старенькой кухни, стола, покрытого скатертью, насупленного металлического чайника, в котором букетом сумасшедших цветов отражались яркие прихватки, Димы, сидящего с чашкой, и самой себя - внешне спокойной и ровной. Все было как обычно и - никак. Много лет назад в деревне у бабушки она видела выгоревший изнутри сарай. Пустой и горько пахнущий, он устоял, не упал, но его окна-глазницы были страшно пусты и черны. Так было сейчас и с ними, она понимала это, но ничего поделать не могла.

А ведь все было нормально. Потом что-то треснуло, разошлось; неспроста говорят, что над отношениями нужно работать...

…Когда началось это отчуждение, с чего? У этого не было точной даты; размытый во времени момент отдаления представлялся ей каким-то серым оврагом, края которого скрыты в тумане. Не только во сне, но и днем она частенько выходила на его обрывистый берег и брела по краю. Каждый раз, делая шаг, она не знала точно, найдет ли нога, куда ступить, но даже если и находила - потом непременно теряла тропинку, начиная полет в неизвестность.

А ведь все было нормально. Потом что-то треснуло, разошлось; неспроста говорят, что над отношениями нужно работать - а она работать перестала, ибо бесконечная гонка на работе отнимала силы, и глушили быт и суета. И однажды она почти физически ощутила, что они с Димой стали чужими.

Он все чаще сидел по вечерам за компьютером; онлайн игры отвлекали его. Они попробовали было играть вместе, но все же это была территория для одного - и она тактично ушла в сторону. Теперь же Дима не просто уходил в виртуальный мир, но и плотно закрывал за собой дверь в мир реальный. За закрытой белой дверью со вставкой из мутного стекла Лена видела из коридора лишь мутное голубоватое облачко светящегося экрана и тень мужа рядом.

Что было делать ей? «Вышивай крестиком, нереально успокаивает!» - сказала ей подруга и подарила картинку для вышивки. Лена послушно справилась с лубочными розами, но, вышивая жирного зеленоглазого кота, так уколола руку, что отправила рукоделье в ссылку в нижний ящик комода.

Еще она пробовала ходить в спортзал, но вышло как-то глупо: там собрались те, кто точно знал, что счастье напрямую зависит от узости талии и накаченности мышц, Лена же не была в этом уверена. В итоге вечера она коротала перед телевизором, но вскоре возненавидела бесконечное фигурное катание, пляски на паркете и пошлый зазеркальный юмор. И потому чаще всего сидела просто так - глядя в никуда и ни о чем не мечтая.

Что было делать ей? «Вышивай крестиком, нереально успокаивает!» - сказала ей подруга и подарила картинку для вышивки.

Развлечение нашлось само по себе. На форуме любителей русского языка завязалась какая-то нешуточная словесная битва; она втянулась по случайности в спор и вышла из него победителем, хотя ее затерявшееся в прошлом языковое образование имело за давностью лет явные бреши. Ее тут же втянули в новое обсуждение; спустя неделю Белка стала для форумчан своей. Проблемы языка постепенно отошли в сторону; беседы завязывались обо всем на свете, и вскоре определился самый активный ее собеседник - некто Рембо. В виртуальном клоне Сталлоне не было ни грамма агрессии, скорее, он бунтовал против себя самого. Но, заговорив с ним однажды, Лена поняла, что отныне ее тянет к компьютеру только потому, что где-то в бескрайних пространствах Сети прячется очень близкий и интересный ей человек.

Сначала он был замкнут, потом начал раскрываться. И Белка поплыла по реке познания чужой души. Надо же, им нравилась одинаковая музыка! А книги… Ты читал Крусанова? Да? Сумасшедший, конечно, но гений! А как тебе язык Славниковой, а?.. А ты смотрел? А что ты думаешь?..

Он был женат, но бездетно - пока. Она с усмешкой написала: «Ты мое зеркальное отражение, у меня та же фигня». А он ответил резко: «Это не фигня, Белочка, это важное и главное. И про это не надо – так».
«А я и не спорю. Но что же тогда ты сидишь в компе?» - подколола она.
«А ты?» - ответил он.

Она растерялась - что было ответить? Но тут ее позвал Дима, попросил еще чая. Она раздраженно пошла на кухню - как будто сам не может! Но пока заваривала чай, все думала: правда, ну что происходит, почему я сижу в виртуале, когда за стенкой - муж, близкий - при всей своей отдаленности?

Прикрыв за собой дверь, она поспешила к экрану своего компьютера, чтобы через секунду обнаружить с улыбкой новую запись...

Отдавая Диме чашку, она коснулась случайно его руки - она горела. Он благодарно улыбнулся и отвернулся к компьютеру. И Лена с болью поняла, что ей даже уже почти не обидно. Прикрыв за собой дверь, она поспешила к экрану своего компьютера, чтобы через секунду обнаружить с улыбкой новую запись: «Куда ты пропала, что молчишь?»

Оказалось, он тоже москвич. В тот вечер они проболтали до двенадцати; Дима тоже не спал. В полночь Лена решительно прекратила диалог, и Рембо был явно расстроен. Стоя в душе, Лена слышала, как Дима вновь ставит чайник, и думала, что в прежние времена обязательно рассказала бы ему о том, какой замечательный друг у нее появился, но сейчас ее маленькая тайна тихонько свернулась клубочком в дальнем уголке души.

…На работе Интернет был отрублен, и она влезла на сайт лишь под вечер. Рембо писал ей - и она счастливо улыбалась, читая взволнованное: «Ну, что тебя нет целый день?»
«Я работаю, прости».
«Да ничего. Просто я соскучился по тебе. Давай поговорим».
«О чем?»
«Хочешь - про дождь или снег. Хочешь - про небо. А хочешь - поговорим о любви».
«О любви? Ну, ты даешь. Как о ней говорить? Или ты - Волшебник из «Обыкновенного чуда»?»
«Да, отчасти…)))»
«Но он хотел поговорить о любви с женой, и потому сделал всем больно, помнишь?»
«А я не хочу делать больно. Но чтобы так не было, о любви нужно говорить без повода, понимаешь?»
«Не понимаю… Мы вот с мужем дома почти не говорим. Как будто стало не о чем, понимаешь?»

Он вошел в ее жизнь стремительно, как захватчик и завоеватель, хотя в переписке был предупредителен и почти нежен.

«Понимаю, у меня все примерно так же. Это бывает».
«Ну, не знаю. Многие живут годами, ни о чем не говорят - и все у них хорошо.
«Значит, их это устраивает. А тебя - нет. И меня - нет. И можно силиться что-то понять, а можно просто плыть по течению».
«Да, человек не статичен, он меняется - под влиянием обстоятельств и времени, внешних воздействий».
«И невоздействий.))) Ты, главное, не опускай рук. И потом… - она даже сморгнула, прочтя это, - у тебя теперь есть я».

Рембо. Смешной ник. Пустой и говорящий… Он вошел в ее жизнь стремительно, как захватчик и завоеватель, хотя в переписке был предупредителен и почти нежен. Она ждала его писем до дрожи в руках и предательского трепета под ложечкой. И, не растеряв способности шутить над собой, смеялась - ну надо же, оказывается, спасение из кризиса реального можно найти в виртуальном существе…

…В начале июня у нее были именины - Еленин день. Дима подарил ей огромный «сборный» букет. Она поцеловала его, с нежностью скользнула взглядом по щеке, на которой ей были знакомы каждая пора и точечка.

- Зачем ты тратился. Не день рождения же.
- Ну, перестань. Мне… приятно. Когда тебе приятно.

Она поставила букет в воду, и чудо флористики вдруг показалось ей мертвым - так совершенны были его формы, так нелепы бусины на шпильках, вставленные для декора.
А Рембо прислал ей виртуальный букет ромашек. Она коснулась их пальцем - на экране.

Захлебываясь волной отчаяния, она писала в никуда: «Я не могу больше! Все как-то не так! Нам надо увидеться. Прошу тебя. Я чувствую, что ты - мой человек».

«Ох, это за что?»
«Ты говорила про именины, и я запомнил. С праздником, Белка!»
«Откуда ты знаешь, что я хотела ромашки?»
«Ну, я тебя чувствую. Для этого даже видеться не обязательно. Было бы желание!))»

…Наутро она сварила гречку. Дима ел ее под какие-то дикие новости - то про нового маньяка, то про очередной дележ ребенка обезумевшими родителями. «Интересно, - подумала Лена, - а когда этот ребенок вырастет, сможет ли простить, что у него отняли ощущение этого бездонного счастья, испытать которое можно лишь в детстве? Или будет жить, ощущая, что имеет все - и ничего?»

И вдруг ей захотелось плакать. Она побежала в комнату; Рембо не было в сети. Захлебываясь волной отчаяния, она писала в никуда:
«Я не могу больше! Все как-то не так! Нам надо увидеться. Прошу тебя. Я чувствую, что ты - мой человек. Я не могу одна. Пожалуйста! Давай вечером. Я буду ждать тебя у выхода из Павелецкой радиальной. Хочешь, куплю газету - чтобы ты меня узнал. Прости, Рембо, но я понимаю, что если не поговорю с тобой, просто не смогу жить».

…Он долго не появлялся в сети; она не могла работать. А потом пришло письмо:
«Что случилось? Ты меня пугаешь. Конечно, давай увидимся. Только учти - я самый обыкновенный. Ничего такого, только ник)))»
«И во мне ничего такого. Но ты мне нужен. Очень! Я все хочу поменять. И мне нужен для этого только ты».
«А муж?)» - знак вопроса облокотился на смайлик.
«Я его теряю. Не хочу этого, но теряю. И сейчас ощущаю, что никого ближе тебя у меня нет. Но в желании видеть тебя нет ничего предосудительного!»
«Белка, не цепляйся. В семь на Павелецкой. Вот что, я куплю букет ромашек. Как увидишь дурака с ромашками - это я!))»
Она улыбнулась сквозь слезы.

…Лена никогда не опаздывала на свидания, а тут опоздала на целых двадцать минут! Тяжелые двери выплюнули ее вместе с людским потоком под ноги к каким-то ларькам; купленная газета липла к рукам.

Тяжелые двери выплюнули ее вместе с людским потоком под ноги к каким-то ларькам; купленная газета липла к рукам...

Голова закружилась, она оперлась спиной на нагретую за день колонну и закрыла глаза, из которых полился неудержимый поток слез.

Букет ромашек лег ей в руку. Она зарылась в цветы лицом.
- Здравствуй, Белка.
- Здравствуй, Рембо, - прошептала она.
И подняла голову.

- Я не могу поверить.
- Я тоже. Не надо ничего говорить.

Знакомые точечки на щеке приблизились - он cклонил голову к ее плечу.
- Здравствуй, Дима, - шепнула она и заплакала. Но как-то очень светло и ясно.