— Ба, мои глазки не хотят закрываться.
— Надо спать. Завтра рано вставать, в садик идти.
— А может, ещё одну-одну сказку.
— Нет, родной, была сказка, глазки закрываем и спим.
— Ба?
— Да, родной?
— А твоё сердце стало золотое, после того, как мама моя меня бросила?

Лидия Ивановна поняла, о чём говорит Олежка. На днях Аня, заглянув по-соседски, сказала:

— Сердце у тебя золотое, Лида, а мамаша его, Катька ну, просто дрянь такая. Как можно…

Продолжала она долго, несмотря на умоляющий взгляд Лидии Ивановны и шёпот:

«Они всегда словно настороже, отчего у них обострены слух, зрение, не в прямом смысл е слова. Понимаете?»

— Ребёнок услышит, пожалуйста, не надо…

Права была психолог детский, когда говорила:

— Такие дети… брошенные, как ваш внук, Лидия Ивановна, простите, очень ранимые. У них, как бы, есть чувство вины перед людьми. Зачастую они винят себя в том, что не нужны близким им людям. Что они «плохие», ведь «хороших» не бросают. Они всегда словно настороже, отчего у них обострены слух, зрение, не в прямом смысл е слова. Понимаете? Если семейный ребёнок не обратит на что-то внимание, занятый своими детскими играми, то брошенный ребёнок прислушивается к разговорам взрослых, приглядывается к ним внимательнее, не по-детски. Словно ожидая подвоха.

Она тогда говорила много чего ещё. Лидия Ивановна вздохнула:

— Обычное сердце у меня, сынок. Ты мой родной, люблю тебя очень.
— А мама — дрянь?
— Нет. Нельзя так говорить о маме.
— Я ей не нужен.
— Думаю, она любит тебя, помнит и когда-нибудь приедет и объяснит. Всякое бывает.
— Ба, а я знаю, что ты часто шепчешь, я выучил. Слушай: «Отче наш, сущий на небесах!»

Лидия Ивановна чуть вздрогнула в изумлении и повторила вслед за внуком.

— Ба, «сущий» значит существующий?
— Наверное, но точнее будет сказать настоящий.
— А мой папа тоже на небесах?
— Да, родной, на небе.
— Знаю, он мне помогает оттуда, я чувствую. Когда мне очень хочется плакать… «Да святится имя Твоё»;… а как это светится имя?
— Не светится, а оно свято, возвышенно.
— А моего папу зовут Слава, Вячеслав. Я Олег Вячеславович.
— Да, мой хороший, — утирая незаметно слезы, ответила Лидия Ивановна, не поправляя на прошедшее время, сказанное внуком «зовут» в настоящем времени.
— «Да придёт Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе»;…. Ба, Бог — лавный-главный на Земле?
— Главный.
— «Хлеб наш насущный дай нам на сей день»; …. А можно я ещё попрошу сон крепкий?
— Можно.
— «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим»;…. Бабушка, а ты простила мою маму?
— Конечно, родной. Я благодарна ей за тебя.
— Я тоже простил?
— А ты простил?

Лидия Ивановна стала мысленно подбирать слова, как объяснить крохе, что великодушие — истинное счастье, быть великодушным это благородно.

Олежка молчал. Лидия Ивановна стала мысленно подбирать слова, как объяснить крохе, что великодушие — истинное счастье, быть великодушным — это благородно. Она уже набрала в лёгкие воздух и только хотела произнести слова, как малыш, привстав на колени, взял с полки над кроватью фотографии его родителей:

— Папа, спи спокойно. Мама, я прощаю тебя… И если когда-нибудь мы с тобою встретимся, я обниму тебя крепко-крепко.

Катино фото специально для внука Лидия Ивановна проявила, найдя в Славином телефоне. Олежка лёг на место, продолжая:

— «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого; ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки. Аминь».

— Аминь, — повторила Лидия Ивановна.

Он маленькой ладошкой погладил по щеке бабушки, спросил:

— Я всё правильно выучил, ба?

«Не раскваситься перед ребёнком!» — приказала себе Лидия Ивановна.

— Правильно, молодец, память у тебя, как у Славы моего, твоего отца, хорошая.

Некоторое время они молчали. Потом Олежка уже сонным, засыпающим голосом спросил:

— Лукавый — это который лукавит, лжёт?
— Хитрит.
— Я так и знал. Пусть меня Бог избавит от Лёшки.
— Что такое, Малыш? Он тебя обижает?
— Не-а, я сам с ним разберусь, не волнуйся, ба. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, родной.

Стоя на кухне у открытого окна, Лидия Ивановна закурила сигарету, тщательно скрываемую от внука. Надо бросать. Что за Лёшка? Нужно завтра с воспитательницей поговорить. Поговорить…, уже с кем-то поговорить, чтобы защитить. И это только начало, внуку всего-то пять. Что будет дальше?

Два года, как только узнала, что её внук Олежка в детдоме, Лидия Ивановна билась за его усыновление. Её отговаривали все. В её-то возрасте, в шестьдесят семь лет! Одной! Муж умер, когда Слава оканчивал школу, от онкологии. Но она не могла иначе, и дело не только в обещании сыну. После автокатастрофы Слава был в коме. Придя в себя, он узнал маму, печально сидящую у изголовья, и очень громким, голосом здорового человека сказал:

Два года, как только узнала, что её внук Олежка в детдоме, Лидия Ивановна билась за его усыновление. Её отговаривали все.

— Мама, прости. Обещай мне, что не оставишь Катьку с ребёнком. Да, есть Катя, и у нас будет ребёнок. Она немного ветреная. Помоги ей. Не бросай моего ребёнка, мама.

Потом Славки не стало. Катю Лидия Ивановна не знала. Через полгода, придя немного в себя, она стала разыскивать её. Дверь квартиры по адресу, где та была прописана, открыла приятная женщина и ответила довольно грубо:

— Я мать её, не знаю и знать не хочу, где эта вертихвостка. Про ребёнка ничего не знаю. Нечего сюда ходить.

И лишь через два года, приложив немало усилий, нашла детдом, где Олежка оказался сразу после рождения по отказному заявлению его матери.

Теперь Лидия Ивановна просила у Бога только одного — дать ей время, время, чтобы вырастить, поднять, поставить на ноги этого родного маленького человечка, который всё больше стал походить на её сына. Больше ничего не надо. Всё остальное она осилит. Только лишь время.