В палате номер 3 гинекологического отделения было душно.

— Девочки, нужно проветрить, — устало сказала Ольга, самая старшая из обитателей палаты.
— Надо, — откликнулась Лена, облизнув потрескавшиеся губы.

Она была маленькая, худенькая, юркая, как мышонок. На данный момент она уже два часа лежала под капельницей, что для подвижной Лены было сущим наказанием, а ведь предстояло пролежать еще столько же.

— Ну, и кто полезет? — спросила Настя, не отрывая взгляда от монитора ноутбука.

Она работала бухгалтером сразу на трех фирмах, и сейчас, в конце месяца, предстояло делать отчеты. Работодатели, кто просил, кто грозил — давай, давай, сдавай скорей!

— Девочки, потерпите, — откликнулась Инна, — Антошка скоро приедет, откроет фрамугу.

Окна больницы были огромными, со старыми, деревянными, кое-где прогнившими рамами и выпадающими стеклами. Открыть фрамугу, находящуюся в верхней части огромного окна, было целой наукой.

— Пока твой муженек явится, — насмешливо скривила полные губы Галка, — мы все тут задохнемся.
— Вот ты и полезла бы, — взвилась Лена, — лежишь тут, лечишься хрен знает от чего, воздух только… переводишь!
— Нашли самую маленькую, — фыркнула Галка и демонстративно закрыла глаза, мол, сплю я.

Галка чувствовала, что девочки в палате ее, мягко говоря, недолюбливают. Правда, она и не стремилась завоевать их симпатии. Очень нужно!

Галка чувствовала, что девочки в палате ее, мягко говоря, недолюбливают. Правда, она и не стремилась завоевать их симпатии. Очень нужно! Лежат, клуши, животы свои холят, будто ничего дороже этого в мире нет. Вылежатся в больничке, нарожают после таких же клуш и клуней, или как там правильно, если мальчик «вылупится», и будут довольны жизнью.

— Вот стерва, — прошипела Лена.
— Сама б открыла, ты ж у нас спортсменка, гимнастка, кажется, — Галка зевнула, — или кости уже проржавели?
— Я под капельницей, тебе повылазило? — Лена зло сверкнула огромными цыганскими глазищами. Она и правда была на треть цыганкой, и девочки не раз просили, чтоб она погадала, уверила, что все у них, и их еще не рожденных деток будет хорошо. Но Лена отказывалась, говорила, что не передалось ей такое умение.

— Тогда Инка пусть слазит, она шпала длинная, прям как дядя Степа.
— Ты обалдела, что ли? — наконец и Настя оторвалась от ноутбука, — Инку вчера подшили, у нее уже матка открываться начала, а до родов еще ого-го. Ей в туалет и то нельзя.
— Ну и валяйтесь! — Галка демонстративно зевнула, встала с кровати, натянула коротенький халатик. — А я в коридор, продышусь.
— Гадина, — выдохнула «цыганка» Лена, — убила бы.
— Девочки, не ссорьтесь, нам нельзя волноваться, — Ольга, или, как ее еще называли иногда, Старшая, с трудом поднялась с кровати, — я открою.
— Сдурела, — хмыкнула бухгалтерша Настя, — с почти шестимесячным пузом по окнам скакать. Ложись, я открою, а то и правда задохнемся. Хоть бы должность такую в больнице придумали — открыватель прогнивших окон, медсестер и санитарок все равно не допросишься. А пузожителям вредно дышать лекарствами. Хотя… они и так их принимают, вместе с нами ведрами.

Настя отложила ноутбук и ловко вскарабкалась на подоконник. Осторожно, словно великую драгоценность, опустила фрамугу, прикрепила ее крючком. И вдруг пошатнулась, едва не упав, но вовремя успела схватиться за откос.

— Девочки, помогите спуститься, — прошептала она побелевшими губами. У Насти последнее время были нелады с давлением, оно то резко повышалось, то так же резко падало.

Ольга, насколько смогла, быстро подбежала к Насте и подала ей руку.

— Тебе поменьше в своем ноутбуке «сидеть» нужно и избавиться хотя бы от двух работодателей, глядишь, и давление в норму придет, — сказала Ольга.
— Избавишься тут, — фыркнула Настя, — у тебя хоть плохонький муж есть, а у меня никакого, и не предвидится. Бойфренд как узнал, что я «залетела», тут же сделал ручкой. Вот и приходится вкалывать на трех работах, чтобы собрать энную сумму и хоть полгодика спокойно с малышом дома посидеть. Дальше бабушку к воспитанию чада подключу, и адью — снова вкалывать.

— Опять наклюкался? — сверкнула глазищами «цыганка» Лена. — Гад же такой, жена в больнице на сохранении, а он водку глушит, еще и нервы треплет.

Вдруг в кармане Ольгиного халата затрещал мобильный. Она достала телефон, взглянула на дисплей, мимолетная тень пробежала по ее ясному, открытому лицу.

— Благоверный? — прошептала Настя.

Ольга кивнула.

— Да, Олег, я слушаю, — в трубке что-то протяжно и противно завыло, Ольга поморщилась, убрала ее от уха. Так на расстоянии и вслушивалась в непонятные, булькающие звуки, доносившиеся из телефона. Наконец, все смолкло.

— Олег, пойди и… — Ольга запнулась, — и отдохни. Потом поговорим.

— Опять наклюкался? — сверкнула глазищами «цыганка» Лена. — Гад же такой, жена в больнице на сохранении, а он водку глушит, еще и нервы треплет.
— Не знаю, что и делать, девочки, — внешне Ольга выглядела спокойной. Она вообще никогда не терялась, не истерила, но кто знает, какой ценой давалось ей это спокойствие, — мы 15 лет ждали ребенка. Я, наконец, забеременела, но Олег потерял работу. И началось: как я вас теперь прокормлю, я ничего больше не найду, я 20 лет отдал этому предприятию, а они меня как собаку на улицу, может, ты не станешь рожать… И каждый день пьяный. Знаете, девочки, что странно и страшно? Я 15 лет жила с этим человеком, ела, спала, ругала, радовалась за него и с ним и вроде выучила вдоль и поперек… Но, оказывается, не знала совсем. И жалко его, и противно, и не знаю, что дальше будет…
— Все хорошо будет, Оля, — отозвалась Инна, она по натуре была задумчивая, молчаливая и редко встревала в разговоры девчонок, — если Бог ребеночка послал, значит, даст, чем его прокормить, не волнуйся.
— Тебе, Инка, хорошо говорить, — вздохнула «бухгалтерша» Настя, — с тебя Антошка пылинки сдувает. Родишь, так вообще на руках носить будет. Он у тебя мужик правильный. А тут… — она махнула рукой.

Инна вдруг заплакала. Девочки всполошились.

— Ой, девочки, — всхлипывала Инна, — меня Антошка на выходные домой забрать хотел, а я боюсь. А вдруг, как в прошлый раз, воды отойдут, и я ребенка потеряю. Сейчас как раз 20 неделя, как и тогда.
— Так оставайся, — Настя погладила Инну по белокурой голове.
— Останусь. Тем более, меня все равно никуда не отпустят, — Инна вздохнула, — Антошка расстроится.
— Ничего, ради ребеночка потерпеть можно, — отрезала «цыганка» Лена.

Вдруг за стеной раздался душераздирающий крик. Девчата притихли. Через несколько минут крик повторился.

— Рожает кто-то, — поежилась Настя.

Роддом строился позднее других отделений больницы, поэтому его, может, в целях экономии, а может, для удобства перемещения, буквально «прилепили» одной стеной к гинекологии. Слышимость была потрясающая.

Девчонки с жадным любопытством смотрели на Ольгу. Они знали: если она дала слово молчать, ничто не заставит ее «развязать» язык.

— Да-а-а, девочки, — протянула Лена, — вынашиваешь — мучайся, рожаешь — мучайся, а потом…
— До конца жизни мучайся, — подхватила Настя.

Девчонки засмеялись и дружно погладили себя по выпирающим животикам.

— Пойду по коридорам прошвырнусь, — Ольга зябко передернула плечами, — не могу слышать этих криков, сердце разрывается. Меня, если благополучно доношу, все равно «прокесарят», избегу всего этого.

Остальные остались лежать, время от времени вздрагивая, слыша очередной вопль.

Ольга вернулась через полчаса. На ее лице застыло странное, задумчивое выражение, и девчонки поняли — Ольга узнала что-то интересное. Она вообще отличалась удивительной способностью располагать к себе. Ей поверяли самые откровенные тайны не только девчата, но и медсестры, и врачи. Ольга умела слушать, и умела держать язык за зубами.

Девчонки с жадным любопытством смотрели на Ольгу. Они знали: если она дала слово молчать, ничто не заставит ее «развязать» язык.

Ольга с тяжелой грацией уселась на панцирную кровать, провисшую под ее весом. Несколько минут молчала.

— Значит так, девочки, — она строго посмотрела на замерших девчат, — с этого дня перестаем третировать Галку, даже если она станет на это нарываться.
— Счаз, — фыркнула «цыганка» Лена, — она гадина редкостная.
— Знаете, сколько ей лет? Семнадцать.

Девчонки от изумления раскрыли рты. Пышногрудой, крутобедрой Галке, которая, казалось, прошла и Крым и Рим, никак нельзя было дать меньше 25.

— Ребенок, в общем-то, совсем, — Ольга нахмурилась, явно обдумывая, говорить дальше или нет.
— Очень развитой ребенок, — язвительно хмыкнула Настя, — у нее жизненного опыта, судя по всему, поболее, чем у нас всех весте взятых.

Ольга строго посмотрела на девчат.

— Ладно, расскажу вам кое-что, но чтобы ни единого слова за пределы этой палаты не вышло.

Девчонки дружно закивали.

— Галку полгода назад изнасиловали, сволочей было не один, и не два. Поймали, когда она откуда-то там возвращалась. Сказали: или раздевайся, или живой не уйдешь. Пришлось делать аборт. От последствий до сих пор лечится. С ней и психолог работал — она вешаться хотела.

Девчонки потрясенно молчали. Теперь было ясно, откуда в Галке эта агрессия, и непонятная злость, и желание досадить всему миру и себе.

— Очень развитой ребенок, — язвительно хмыкнула Настя, — у нее жизненного опыта, судя по всему, поболее, чем у нас всех весте взятых.

Вдруг в палату вбежала медсестра Валечка: круглая, румяная, как колобок. Она недавно закончила училище и еще не успела до необходимой меры «закалить» сердце, воспринимая страдания и неурядицы своих и чужих больных, как собственные.

— Девочки, — заголосила она, — там сейчас женщина одна рожает, преждевременные, шесть с половиной месяцев, ее прямо с улицы привезли. Ребеночку, как родится, препарат необходимо ввести, чтоб легкие раскрылись, тогда, может, спасут. В центральную аптеку ехать нужно, а некому. Что же делать?

Девчонки беспомощно развели руками. Ни одна из них не могла, без риска для себя и ребенка, выйти из больницы.

Вдруг в дверях появилась Галка. Она набирала кого-то по мобильному.

— Алло, Серый, ты ко мне? На своей «ласточке»? Деньги есть? Мигом дуй в центральную аптеку и купи... — она вопросительно посмотрела на медсестру, та продиктовала название лекарства. — Чтоб за 10 минут управился. Иначе не видать тебе меня, как своих ушей. Понял?.. Успеет, — Галка уверенно кивнула головой, — спасем ребеночка.