Нет ничего хуже, чем слово «вдруг». Точнее, не само слово, а то, что за ним стоит: вдруг на голову падает кирпич, и ты забываешь своё собственное имя; обычно «вдруг» приходит зима, впрочем, как и любое другое время года.

«Вдруг» — синоним слова «неприятности». Вдруг выиграть в лотерею — это глубоко ненаучная фантастика. Сегодня «вдруг» случился со мной. Разнеженная утренним кофе, я взглянула на календарь, а там — мама дорогая! — 27 декабря, День Кикиморы. Кому как, а мне резко поплохело.

Если у вас в доме из живности только рыбки в аквариуме, то вам сказочно повезло. У меня живут домовой и кикимора.

Домового я привезла со старой квартиры в тапочке.

Наливаю ему в блюдечко молоко (желательно топлёное), насыпаю раскрошенное печенье, а он охраняет покой и порядок в доме, звонящих в дверь пугает хриплым лаем огромной простуженной овчарки и легонько щиплет меня за пятку, если оставляю в раковине немытую посуду. Он живёт за системным блоком компьютера, и я иногда вижу, как он после сытного ужина почёсывает круглое упитанное брюшко. Храпит он тихо и как-то даже музыкально. Другими словами, это вполне интеллигентное создание, шума от него меньше, чем от сверчка за печкой. Вот только с Кикиморой он не может справиться.

Кикимора досталась мне в наследство от прежней хозяйки квартиры. Кикимора — редкая задрыга, что отражается даже на её внешности. Она тощенькая, как топ-модель в последней стадии анорексии. По-кошачьи остренькие зубки вызывают опасливые мысли о болезненных укусах, вытаращенные чёрные глазки полны подленьких замыслов, а на голове у неё вообще сплошной кошмар. Раньше она бегала с длинными спутанными волосами, а теперь, жертва моды, заплетает дреды, из которых торчат мягкие улиточьи рожки. И характер у неё под стать внешности. Оторванные пуговицы, пропадающие неизвестно куда компакт-диски и очки, вываливающиеся из шкафа книги, вязанье, которое словно само собой распускается за ночь — это всё её проделки. Я не говорю уже о шубе, которая плешивеет не по дням, а по часам. Моего котёнка она защекотала до истерики, пришлось отдать Пушистика знакомым. И это всё Кикимора вытворяла по будням, так сказать, в рабочее время. Что уж говорить о профессиональном празднике — Дне Кикиморы.

Я заметалась, как веник с моторчиком от пылесоса. Схватила в охапку скрипку и ноты и отволокла их соседям, туманно объяснив что-то о предстоящей генеральной уборке и пыли, вредной для нежного итальянского инструмента. Дверцы шкафчиков на кухне заклеила скотчем. Книжный шкаф закрыла на ключ. Шампуни и кремы сложила в полиэтиленовый пакет, завязала надёжным узлом и погрузила в наполненную водой ванну (Кикимора, как всякая грязнуля, панически боится воды и вряд ли туда сунется). Судьба шубы меня уже не беспокоила, её можно было смело пускать на коврики. Оглядев поле предстоящей битвы, я опустилась в кресло, сжимая в руке «куриного бога», камешек со сквозной дырочкой, самое радикальное средство от кикимор. На столе под газетой лежали ещё кое-какие сюрпризы. И вот оно, началось!

Мне показалось, что с прошлой нашей встречи она ещё похудела и даже слегка позеленела, но это говорило только о цветущем здоровье.

Сначала тихо звякнул китайский ветряной колокольчик, потом из-под шкафа выкатилось маленькое пыльное перекати-поле из мелкого квартирного мусора, повертелось посреди пола и сформировалось во вполне объёмную Кикимору. Мне показалось, что с прошлой нашей встречи она ещё похудела и даже слегка позеленела, но это говорило только о цветущем здоровье. Плохо воспитанная Кикимора не поздоровалась.

Я сказала: «Привет!» и протянула на ладони осколок зелёного стекла от бутылки. Кикимора, взвизгнув, ухватила его цепкими грязными пальчиками. Нежно прижала к груди и запела-зажужжала: «Изз-з-зумруд! Из-з-з-зумруд!». Мне стало неловко, словно обманула ребёнка. Но дело есть дело. Осторожненько, стараясь не отвлекать Кикимору от очарованного любования «изумрудом», я накинула ей на шею красную ленточку, продетую в отверстие в «курином боге».

Кикимора остолбенела, то есть в прямом смысле: застыла столбиком посреди комнаты.

И тогда я приступила к действиям, которые какой-нибудь суд мог квалифицировать как «насилие, осуществлённое с особой жестокостью». Сначала я выкупала её в тазике. Тёплая вода пенилась и замечательно пахла малиной. Потом вымыла Кикиморину голову специальным собачьим шампунем для распутывания шерсти и избавления от колтунов. Чертыхаясь, долго-долго распутывала и расчёсывала дреды. Конечно, проще было бы обрить несносное создание наголо, но я всё-таки не такая уж беспредельщица.

Старое платье, а точнее жуткие обноски, выбросила в мусорное ведро. Вот тут-то и пригодилось роскошное платье от большой куклы, моей любимицы в детстве.
Через два часа неимоверных трудов и вдохновений передо мной сидела на столе крошечная девочка с золотистыми локонами и розовой мордашкой, отмытой до фарфорового блеска. Кукольное платье пенилось кружевами.

Удовлетворенно вздохнув, я сняла с шеи Кикиморы зачарованный камешек и поставила перед ней овальное зеркало.

— Ну, сударыня, что вы теперь скажете?

Кикимора недоверчиво взглянула на своё отражение.

И начался замечательный танец постижения своей новой внешности. Она подходила поближе к зеркалу, рассматривая посвежевшее и похорошевшее личико. Отбегала подальше, чтобы увидеть себя во весь рост. Заглядывала на отражение через плечо, словно надеялась обнаружить там крылышки. Приподнимала пальчиками кружевной подол платья и делала что-то вроде книксена самой себе. Кружилась под слышную только ей музыку.

Наконец, насытившись впечатлениями, она повернулась ко мне. Я невольно напряглась: кто их знает, этих кикимор!

— Я никогда не была такой красивой! — воскликнула бывшая злодейка-замарашка. — Прямо не знаю, что со всем этим делать.

По комнате пронёсся маленький смерчик, и Кикимора исчезла.

«День Кикиморы закончился вполне счастливо для сторон — участниц процесса. Надеюсь, она больше не появится», — подумала я, облегчённо вздохнув.

Страшный грохот в кухне прервал мои грёзы. Я бросилась туда.

Дверцы стенных шкафчиков были распахнуты настежь. Тарелки и чашки валялись на полу. Правда, ни одна не разбилась.

Мелодичный смех прозвучал со стороны стиральной машины.

— Извините, забыла поблагодарить. И, кстати, меня зовут Люся, — прозвенел нежный голосок. — До встречи!

Из-за компьютера раздались бурные аплодисменты, переходящие в овацию. Домовой, он такой насмешник!