Алина прибавила звук у телевизора.

«Журналист Иннокентий Глазин был жестоко избит 6 ноября в 00.40 во дворе своего дома двумя неизвестными. У него сломаны челюсть, голень, фаланги пальцев. Один палец ампутирован. Сейчас находится в состоянии искусственной комы, или медикаментозного сна», — торжественным голосом рассказывал диктор. — Евросоюз призвал Россию расследовать преступление и обеспечить журналистам безопасность. В Думу внесены поправки к закону, если их примут, за причинение тяжелого вреда для здоровья будут давать до 20 лет».

Следующий кадр показывал стихийно собравшийся пикет, где люди держали плакаты с изображением Иннокентия.

«Мы все — Иннокентии Глазины!» — попал в кадр один из журналистов-организаторов. Видимо, у Кеши уже появились фанаты.

Они собирались в одиночные пикеты с самого утра после трагедии, и вот теперь добились проведения уже полномасштабного митинга.

«Мы все — Иннокентии Глазины!» — попал в кадр один из журналистов-организаторов. Видимо, у Кеши уже появились фанаты.

Заинтересовавшись, Алина решила посмотреть вечером ролик про избиение Кеши.

И это была большая глупость. Всю ночь после этого ей снился повтор видео. И утром, толком не выспавшись, Алина никак не могла сосредоточиться на работе. А в офисе во что бы то ни стало решили высказаться по этому животрепещущему вопросу.

Ведущий менеджер Александра была уже в некотором раздражении от этой истории.

— И что они шумиху устраивают? — недоумевала она. — Чтобы меньше говорить о другом? Что, например, мерседес опять сшиб детей, подростков… Один погиб, а другой в реанимации — и про него не говорят, как он!

Алина только вздыхала, сочувственно качала головой и не знала, что сказать.
Ей было жалко всех, а воображение услужливо показывало большой палец ноги, выглядывающий из гипса, и трубку, торчащую изо рта.

«Кеша ещё спит», — донесся голос Кешиной жены из радио, которое включили в офисе. Алина тоскливо поглядела на часы. До конца рабочей смены ещё 5 часов. Она повернулась к окну и стала думать о свободе человека и его выборе получать информацию.

А как насчет выбора её не получать?

— Даша, я хотела с тобой поговорить о трагедии, — наконец решилась Алина, заглянув в закуток подруги, который та гордо именовала кабинетом.
— О какой трагедии? — насторожилась Дарья.
— Об избиении Кеши Глазина, журналиста…

Дарья аж подскочила, как будто Алина наступила ей на больную мозоль.

— Это, что ли, трагедия? И ты туда же?! Зубы ему выбили! Ничего, вставят. Всей страной скинутся, — Алина ещё не видела, чтобы Дашка так бурно реагировала на новость, которая не касалась лично её. — Вот трех подростков на «мерсе» переехали и скрылись — это трагедия. Посмотри в словаре, что значит трагедия! Перед тем, как снова заговоришь со мной о каких-то зубах!.. — хотя Алина ни о каких зубах ещё не говорила. Она потрогала языком недавнюю пломбу. Алина сама недавно лечила зуб и знала, какое это напряжение. А уж если сразу все, и не лечить, а вставлять! — Всех, конечно, жалко, но зубы выбивать тоже не годится, и он все ещё в коме…
— А я в ступоре, понимаешь, в ступоре!!!
— И потом, я не об этом.
— А я об этом! 20 лет хотят давать за журналистов! А на детей можно нападать? Сбивать их можно, я тебя спрашиваю?! Почему за это не введут 20 лет строгого режима?.. Вот из-за чего скоро будет самосуд!

Дашка всегда отличалась страстью к утрированию. Хотя что особенного было в той заметке? Одна только фотка Даши касалась.

— Дарья, успокойся! — Алина уже жалела, что завела этот разговор. Дарья, конечно, отличалась острым умом, но порой её слегка, что называется, заносило. Но, с другой стороны, не так уж много у Алины много подруг, чтобы выбирать, с кем поговорить по душам.
— А ты знаешь, что эти журналюги про меня понаписали? Ту самую мерзкую клевету? Те, кому хотят давать мигалки и спецправа?! Ты знаешь, в какую грязь они меня втоптали?!

Эту историю, приключившуюся без малого пять лет назад, Алина знала уже наизусть.
После той самой публикации Даша и невзлюбила журналистов.

— Почему мне не выплатили компенсацию, хоть какую-то? — не могла успокоиться Дашка. — Даже не извинились маленькой строчкой на последней странице?.. Да они мне всю жизнь искалечили!!

Дашка всегда отличалась страстью к утрированию. Хотя что особенного было в той заметке? Одна только фотка Даши касалась. Если бы «доброжелатели» не раструбили о ней направо и налево, её муж (теперь уже бывший) так и не узнал бы её, выходящую за руку со знойным красавцем из только что открытого стрип-клуба.

— Но это же не Кеша писал…
— А я не против Кеши! Я против тупости, понимаешь? Всеобщей беспросветной тупости, она меня просто добивает…

Дарья не раз говорила, что почти физически страдает, если приходится общаться с недалекими людьми (и при этом заводилась с полоборота).

— У него зубы болят… А у меня болит душа! — не унималась она.— Кто вылечит мою душу? А где тот парнишка, которого сбили? Сколько ему было, 14? Почему о нем не говорят?!..

Алина резко поднялась со стула и посмотрела на часы.

— Ладно, Даш, я пойду…
— Ты ведь ещё не все знаешь! Тут один блоггер недавно меня послал! На три веселых буквы! Взял и ни за что обозвал меня «с…-кой», представляешь! Меня, слабую женщину, которая в жизни матом не ругалась! Так бы и настучала ему по пальцам… — Дашка прикусила язык.
— Даша, у меня и правда дел ещё дел навалом, и перерыв заканчивается…
— Знаю я твои дела, — проворчала Дарья, сразу успокаиваясь (она обладала взрывным, но отходчивым характером). — Опять в инет засядешь? Хоть бы в живой клуб со мной сходила, на реальных людей поглядела…
— Вот разберусь с работой, и сразу сходим, — пообещала Алина, выходя из кабинетика подруги.
— А знаешь, что я сделала, когда узнала об этом нападении? — Алина задержалась на пороге.
— Что?
— Налила бокал шампанского и просмотрела ролик в интернете. — Глаза Дарьи блестели как-то слишком ярко. Алина поежилась, хотя в комнатке было довольно душно.

— У него зубы болят… А у меня болит душа! — не унималась она.— Кто вылечит мою душу? А где тот парнишка, которого сбили?

Все-таки в дружбе одно из главных умений — не забираться слишком далеко в душу другого. Особенно в потаенные уголки. А то такого насмотришься, век потом не забудешь…— И мне даже показалось, что кто-то за меня заступился…

Но Алина уже прикрыла дверь с другой стороны.

Она надеялась, что Дарья не будет распространяться о своих чувствах и мыслях в инете, а то несладко ей придется. Ну да она сама не глупая, сообразит.

Перерыв на ланч действительно подходил к концу.

Алина все не могла забыть слова той, кого считала подругой. Ведь Дашка совсем не злая. Горячая голова — да, может наговорить кучу обидных слов и на следующий день забыть, да ещё с невинным видом поинтересоваться: «Ты чего, дуешься на меня?».

Но Алина никак не могла представить себе её, потягивающую бокал шампанского за просмотром кровавого ролика (хотя крови там и не было видно).

Ясно же, что Дашка не слишком думает о тех сбитых подростках — то есть жалеет, конечно, как все, но не заморачивается. А вот обиду, нанесенную неизвестным блоггером, забыть не скоро сможет.

***

На следующий день Кеше стало лучше, о чем не замедлила сообщить пресса. Но, странное дело, как только он пошел на поправку, говорить и писать о нем стали меньше. И когда Кешу наконец-то показали по ТВ, ожидающегося ликования не случилось. О нем уже сказали все, что могли, и казалось, выжали из этого дела все до последней капли. Блоггерам словно самим стало неудобно за созданную бучу (хотя Кеша был тут, конечно, не виноват). Людям стало неловко, что они устраивали пикеты из-за одного побитого человека, и говорить о Кеше было уже не модно. «Извини, брат, — как бы говорили журналисты коллеге. — Но сколько уж можно… Зрители злятся». А самые мобильные репортеры повели волну в другую сторону. «Кто такой этот Глазин? Поговорить нам, что ли, не о ком? Да вы знаете, сколько людей в год погибает насильственной смертью? А сколько детей? Вот, например, взять недавний вопиющий случай… А почему никто не хочет давать 20 лет за наезд на ребенка?!»

А Алине было жаль Кешу. Каково-то ему, когда он теперь все это читает? Одни избили — а другие теперь за это ещё и попрекают. Вскоре в Сеть выложили обращение одного из нападавших, как он себя назвал. Человек в капюшоне, закрывавшим все лицо, сделал заявление о том, что якобы никакого нападения не было. А был мастерски срежиссированный ход, заказ на который пришел от «очень влиятельных людей». Однако заявлявший не был готов к тому, чтобы назвать их имена, так как опасался за свою безопасность. А на следующий день с утра (хотя и было воскресенье) Алине позвонила ликующая Дашка.

— Слышала? — прокричала она в трубку, словно звонила из подземки. — Читала? Это был бытовой случай!
— Даша, ты о чем? — Алина зевнула в трубку. — Какой ещё случай?
— Этого самого Кешу побили на почве бытовой ссоры! — радостно сообщила Дашка. — Всю страну коматозило месяц, собрались даже закон принять, а это оказался всего лишь бытовой случай!

А Алине было жаль Кешу. Каково-то ему, когда он теперь все это читает? Одни избили — а другие теперь за это ещё и попрекают.

Алина хотела возразить, что ни по бытовым, ни по другим случаям граждан избивать нельзя, тем более так жестоко, но возбужденная Дашка уже отключилась. Видимо, для неё это дело стало слишком личным. Сама того не осознавая, проявила участия в этом деле куда больше, чем все её знакомые.

Алина положила телефон на место. Спать уже не хотелось, включать телевизор или залезать в Интернет тоже. Даже чтобы выяснить, что же это был за бытовой случай.

По большому счету, каждый сам выбирает, за кого ему переживать — или же не переживать вовсе, подумала Алина. Потом сделала себе растворимый кофе, села за кухонный столик, подперев одной рукой подбородок, и стала внимательно разглядывать двор своей улицы, пока кофе остывает.