Уже третью неделю его день начинался с предвкушения момента, когда он увидит Ее. Он вставал, собирался, торопливо доходил до станции и терпеливо ждал той, особой электрички. Через несколько минут, когда поезд еще только подкрадывался к Ее станции, он уже высматривал знакомый силуэт на перроне. В этот момент в вагон могли ворваться люди в масках и с автоматами наперевес, или Владимир Владимирович, разодетый в костюм Мадам Баттерфляй, мог присесть на сиденье рядом, он бы этого не заметил - он смотрел на Нее. Вернее сказать, он смотрел Ее, как смотрят любимую актрису в старом, черно-белом немом фильме, где старомодная прическа, слишком яркий макияж и преувеличенно эмоциональные жесты героини наполнены с тех пор потерянным во времени очарованием.

В отличие от той героини Она выглядела вполне современно - каштановая с рыжиной стрижка, неяркая помада на губах, сапоги до колен на немыслимо высоком, узком каблуке, и только пальто напоминало прошлые года - слегка расклешенное, с укороченными рукавами и меховым воротником. Но стоило ему увидеть Ее, как в вагоне как в кинозале мерк свет, все окружающие его звуки куда-то пропадали, и он больше не слышал ни перестука колес, ни шуршания газет, ни тренькания мобильных телефонов, и не видел ничего и никого, кроме Нее.

Уже третью неделю он смотрел этот фильм, где Героиней была Она. Отсутствие вторичных персонажей в этом фильме его нисколько не смущало, также как нисколько не раздражала простота сюжета, знакомая до минуты. Он смотрел, как Она входит в вагон и садится на одно и то же место в уголке. Он смотрел, как Она расстегивает длинное светлое пальто, закидывает колено на колено, показывая стройные ноги в тонких, несмотря на холод, колготках. Смотрел, как Она достает из сумки книгу и, прежде чем погрузиться в нее, скользит по вагону равнодушным взглядом. Он и не представлял себе, что Ее взгляд может остановиться на его лице, ведь Она была там, в фильме, а он смотрел Ее.

Затем Ее внимание полностью отдавалось книге, а он продолжал жадно смотреть на Ее бледное спокойное лицо, черный, грубой вязки шарф, на Ее руки в черных перчатках. Скоро он начинал видеть там, на экране с Ней, самого себя. Он становился Ее романтичным партнером - Героем этой немой ленты . Он видел, как он - Герой подходит к Ней, убирает кудрявую прядку, постоянно лезущую Ей в лицо, берет легонько за подбородок и заглядывает в удивленные глаза… Герой нежно, чуть касаясь, целовал Ее губы, а он, наблюдающий за этим, чувствовал сладковатый привкус Ее помады на своих губах… Рука Героя нерешительно ложилась Ей на колено, а его, по прежнему сидящего на своем месте с занятыми газетой руками, ладонь ощущала тепло Ее кожи под тонкими колготками…. Иногда Герой, чувствовавший себя особенно разнузданно, грубо хватал Ее за плечи, и, рывком поднимая на ноги, прижимал всем телом к стенке вагона, а он, сидя в спасительной узости своего сиденья, чувствовал Ее каждую косточку…. Тут ему становилось жарко, он расстегивал куртку, рука тянулась ослабить узел галстука, и это непроизвольное движение отрезвляло его… Герой мгновенно исчезал, он бросал на Нее испуганный взгляд, но Она по-прежнему безмятежно читала…

А потом он с тоской смотрел, как Она неторопливо вставала, незастегнутое пальто уже не прятало высокой тонкой фигуры в строгом костюме, и выходила из вагона. Остаток дня был наполнен ожиданием завтрашнего утра. Только бы не опоздать на этот поезд - сеанс в 7:53 утра, не перепутать этот вагон - зал с новыми разноцветными сидениями, и найти свое заветное место, пять рядов от Нее, лицом в сторону движения.

* * *

Вот и сегодня он сидел на своем обычном месте, предвкушая ежеутренний сеанс его личного немого фильма с Ней в главной роли. Она не подвела, она ждала поезда на своем излюбленном месте, в своем длинном светлом пальто и высоких черных сапогах. Но было в Ней сегодня что-то новое, какая-то смутная полуулыбка-полуусмешка появилась в изгибе Ее губ, какой-то вызывающий прищур в глазах, какая-то нервность в обычно размеренных движениях. И он с удивлением смотрел как, до того как Герой успел начать свое движение к Ней через вагон, Она подняла голову и посмотрела Герою в глаза, глядя прямо, жестко, неулыбчиво. Сам бы он страшно смутился, покраснел, опустил взгляд и притворился, что ничто в мире не занимает его так, как развернутый на его коленях журнал. Но он смотрел, как Герой встретил этот зеленый холод пристальным прищуром и уверенной улыбкой сильного, опытного мужчины. Он смотрел, как Она встала, не отпуская Героя взглядом, и тот, повинуясь этому бессловному приказу, тоже поднялся и вышел за Ней. На перроне Она повернулась к Нему, и, так и не говоря ни слова, взяла Его лицо в свои ладони. Так же молча и до последней секунды не отрывая взгляда от Его глаз, Она целовала Его, целовала глубоко и долго…. У Нее были нежные губы, пахнущие чем-то легко-цветочным, и было трудно поверить, что такие нежные губы могут целовать так требовательно и настойчиво. Она прижалась к Герою всем телом, и он, наблюдая за этим из окна вагона, увидел как сплющились Ее груди, смятые на груди его Героя…Странно, но он, раньше чувствовавший Ее каждое прикосновение, в этот раз не почувствовал ничего…

Потом Она неспешно отстранилась, повернулась и ушла, так и не проронив ни слова. А он сидел и смотрел на своего Героя, оставшегося одиноко стоять на перроне, провожая глазами Ее тонкую фигуру в светлом пальто, поднимающуюся все выше и выше по эскалатору…..

* * *

Он пришел в себя от толчка в плечо, и пробегающий мимо неуклюжий пассажир пробормотал неразборчивое торопливое извинение.

Он стоял на перроне, глядя на медленно ползущий вверх эскалатор…