Лифт не работал. Одним махом преодолев несколько лестничных пролетов, я понял, что напрасно так разбежался - пришлось остановиться и перевести дух. «Кошмар! И это в тридцать девять…» - упрекнула голова тело, и я в очередной раз пообещал себе делать зарядку по утрам. С понедельника.

Первым делом заглянул в детскую. Лохматая, в бесформенных штанищах и псевдодраной футболке, Маринка была похожа на умытого беспризорника. Не переставая хрустеть яблоком, дочь нехотя оторвалась от компа, крутанулась на стуле и сняла наушники:

- Привет! А мутер ушла. Сказала, что ей нужно купить осенние туфли. А потом сразу в больницу, на дежурство.

Странно… Ленусик одна по магазинам ходить не любит, всегда меня с собой тащит - поддержать разговор и подержать сумочку. Что означает – послушать ее монолог и рассчитаться за покупки.

- Привет, Мышонок! Как дела в… - дежурный вопрос о школе застрял у меня в горле рыбной костью. Я замер с разинутым ртом, как в кресле стоматолога, ошарашенно глядя в угол. Там стоял ОН. ТОТ САМЫЙ ЧЕМОДАН.

Я замер с разинутым ртом, как в кресле стоматолога, ошарашенно глядя в угол. Там стоял ОН. ТОТ САМЫЙ ЧЕМОДАН.

Металлические уголки потускнели и больше не напоминали наплечники рыцарей, а коричневый дерматин был настолько истерт и поцарапан, что уважающий себя бомж, найдя подобный раритет на помойке, побрезговал бы его приватизировать.

- Все хоккей. Уроки сделала. Ужин на плите. А это… - Маришка захихикала, перехватив мой взгляд. - Это к нам какая-то Фрося Бурлакова приехала, из Казахстана. Днем еще, я в школе была. Полный отпад!

- К-какая еще Фрося? Это мама так сказала? Она что, певицей хочет стать? И где… нууу, ОНА… здесь?

- Не-а, пошла бродить по Москве, скоро придет. Мутер сказала, чтоб ты сам с ней разбирался, раз она твоя родственница, какой-то там Ирины дочь. И забери отсюда этого монстра, пап. – Маришка кивнула на чемодан. - Пусть он в прихожке постоит.

По взмокшей спине наперегонки побежали холодные мурашки.

- Родственница? Из Казахстана? Ты ничего не перепутала? - голос предательски завибрировал. Я вышел в коридор, судорожно растегивая рубашку. Пуговицы отчаянно сопротивлялись. Не дождавшись от Маришки ответа, как можно беспечнее добавил: – Хорошо еще, что не тетя Роза из Бразилии!

Маринка засмеялась и отвернулась к монитору, давая понять, что аудиенция окончена. Я остался наедине с обшарпанным чемоданом и мрачными мыслями.

Фрося Бурлакова… Девятнадцать лет назад моя мать окрестила так Ирку. У подлости нет срока давности. Или есть?

…Ирка - в коротком клетчатом пальто, с синей спортивной сумкой на плече и с допотопным чемоданом в руке - нарисовалась в дверях нашей квартиры через месяц после моего возвращения из стройотряда. Я сам дал ей адрес – кто ж знал, что она такая дура? Да и сам хорош… Взял и ляпнул перед отъездом, когда она на плече рыдала: «Приезжай в Москву, Ир. Чего тебе в Уральске делать?». Из лучших побуждений сказал. Об учебе, конечно, а она решила, что я ее замуж зову. Хрен поймешь, чем они слушают. В страшном сне представить не мог, что у Ирки хватит мозгов вот так с бухты-барахты взять и припереться в столицу. С чемоданищем! Родителей чуть кондрашка не хватила. У меня ж с первого курса Ленкиными фотками вся стенка залеплена. А с Иркой мы меньше месяца знакомы были, три раза всего… ну… переспали, короче.

Прям как у Вампилова – только не «Старший сын», а старшая дочь… Надо Ленке быстрее звякнуть. Что ей эта новоявленная Фрося наболтала? Маришка, кажись, пока не в курсе.

Чемодан нагло пялился из угла, осклабившись мощными замками. Казалось - еще немного, и он двинется на меня, бряцая тяжелой ручкой.

Чемодан нагло пялился из угла, осклабившись мощными замками. Казалось - еще немного, и он двинется на меня, бряцая тяжелой ручкой.

«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети…». Может, Ленка, как всегда, зарядить забыла? Или… Только не это! Какого черта? Столько лет прошло…

…В Уральске наш стройотряд бросили на строительство больницы. Не в самом городе, километрах в пятнадцати от него. Жарища дикая, пыль цементная во все дырки лезет, спать невозможно – душно, дышать нечем... Шел 1985 год. До Эпохи Больших Перемен и Грандиозного Раздрая оставались считанные благостные годы. Мы пили крепленое вино «Чашма» и ржали до колик, разглядывая местные вывески. Здешний Дворец бракосочетаний назывался «Неке Сарайы». Расфуфыренные молодожены, подъезжающие на сигналящих шестерках с пупсами на капотах к «некому сараю», вызывали приступы гомерического хохота.

По выходным выбирались на дискотеку. Там я Ирку и увидел. Стоит девчонка - в стенку влипла, будто ее малярным валиком по ней размазали.Зажатая, смурная, в глазах страх полощется. Пригласил на танец. А она: «Лучше пошли, погуляем». Ну, пошли… Стала про семью рассказывать. Как старшая сестра с ухажером из дома сбежала, как родители полгода на ушах стояли. Потом оказалось, что этот парень фарцой промышлял, его через год посадили. Сестра с ребенком домой вернулась, куда ж еще? А теперь из-за сестры предки ее по-черному прессуют, первый раз на танцы пустили. Это в семнадцать лет! Полный мрак, короче.

У меня башка гудит как бетономешалка, мы ж с ребятами днем винца жахнули. А она - бу-бу-бу, бу-бу-бу… будто железом по стеклу. Куда деваться? Я ей говорю: «Голова болит, спать пойду». А Ирка: «Садись на скамейку, полечу». И теплыми ладошками по затылку гладить стала… Ммм… хорошо как… Чуть не уснул.

Я помотал головой, стряхивая невесомые Иркины руки, и снова взял мобильник. Глухо… как ночью в степи. Спокойно, нужно все хорошенько обдумать. Значит, Ирина родила от меня дочь… А почему ничего не сказала о своей беременности? Сама не знала? Мы же три дня по Москве с утра до ночи таскались - старый Арбат, Остоженка, Патриаршие пруды. Третьяковка, Пушкинский. Даже во МХАТ сходили. Поступать она никуда и не собиралась, она же ко мне приехала, насовсем… ё-моё… Потом на вокзал проводил. Чуть допер этот треклятый чемоданище, будь он неладен. И вот ОН вернулся. Наказать меня за трусость.

Я обещал Ирке писать. И не ответил ни на одно ее письмо. И про Лену ей ничего не сказал. Зачем? С глаз долой… Ира дозвонилась по межгороду. Мать объяснила, что я женился и переехал. О ребенке Ирка никому не заикалась. Или это мать мне ничего не сказала?

Трудно быть виноватым. Кто сказал, что «люди не любят тех, кого они обидели»? Достоевский?

…Леха, гад такой, все подзуживал.

Мать объяснила, что я женился и переехал. О ребенке Ирка никому не заикалась. Или это мать мне ничего не сказала?

- Ты, Сань, небось, с Ленкой все за ручку ходишь и в щечку целуешь? Смотри, надоест ей стишки слушать, плотских радостей вкусить захочется. Или ты думаешь, что ей ничего кроме томных песен под гитару не надо? Даже Незнайка говорил: «Каждому делу учиться надо»! Понял? Не хочешь перед Ленкой в койке оплошать, а?

Восемь часов. Где эта «Фрося» шляется? Не заблудилась бы… Пора позвонить матери - это ежевечерний ритуал, который нельзя нарушать. Но сегодня у меня не совсем то настроение, чтобы полтора часа выслушивать маменькины тирады. Обычно я звоню ей, включив вечерний выпуск новостей или снукер. Сразу интересуюсь состоянием здоровья, ближайшими планами и что ей нужно подвезти – фрукты, овощи, лекарства… Тщательно конспектирую все это, а потом – держа мерно жужжащую трубку на некотором расстоянии от себя - еще битый час исполняю сыновний долг, внимательно глядя в телевизор. Время от времени - когда матушкино воркование затихает - я подношу телефон к уху и вставляю короткую реплику: «да, мама», «неужели?» и «как здоровье Софьи Семеновны?».

Понятно, что семидесятипятилетнему человеку катастрофически не хватает общения. Слава богу, что у матери есть подруги и иногда она ходит с кем-нибудь из них в театр или на выставку, не забывая потом преподробно докладывать обо всем мне. И когда я вдруг напрочь «забываю» все то, о чем меня подробно информировали накануне, мама не обижается. Она понимает - лысеющая голова сына под завязку забита работой и другими важными проблемами… Интересно, как она отреагирует на появление еще одной внучки?

…Ирка – ромашка, недотрога. Такие еще крепче влюбляются, не отодрать. Я ее не уламывал, лапши на уши о любви-женитьбе не вешал. Видел, конечно, что девчонка втюрилась по уши, не слепой… Но все как-то само собой вышло… и неплохо, кстати. Очень даже хорошо! Я героем себя чувствовал, взрослым и многоопытным - девчонку от комплексов избавил. Ирка похорошела, уверенности прибавилось. Я вроде как ее опекал. Ленка из своего стройотряда - девчонки в Молдавии фрукты-овощи собирали - посылку с огромными красными яблоками прислала, аромат от них офигенный был… Я потом пустой ящик под кроватью две недели держал - нюхал. А яблоками Ирку пару раз угостил.

Телефонный звонок выдернул меня из юности. Мама?

- Да, ма, давно дома. Маришка уроки делает, Лена на дежурстве. Какая Кристина? Какой Ирины? Да, чемодан стоит. Тебе привезти? Кто приехал? Мама, говори толком. Понятно, что не дозвонилась. От вокзала к нам ближе, да. Когда ты говорила? Неделю назад? И вчера? Ааа… ну да… у нас с телефоном что-то было, трещал страшно… Виноват, исправлюсь.

- Кого должен был встретить? Кристину из Семипалатинска? Конечно… помню. Слава, племянник, ты рассказывала… хороший врач. Ага, переехали в Казахстан, в институт радиационной медицины, как же, как же… Вспомнил, да. Кристина – дочь Ирины, Ирина – жена Славика, понятно. В мед? А почему осенью приехала? Ааа, на подготовительные курсы… Скажи, ма, а почему с таким чемоданом? Какая Алиса Игнатьевна? Ааа, одеяло из кусочков сшила… Пэчворк? А зачем ей чемодан? Для рекламы турфирмы… хочет оклеить яркими открытками… понятно. Винтаж? Мама, откуда ты таких слов набралась? А что - в Москве таких чемоданов ни у кого не осталось? У тебя будет жить? Нет, не против. Сейчас привезу.

Видел, конечно, что девчонка втюрилась по уши, не слепой… Но все как-то само собой вышло… и неплохо, кстати.

Чемодан нахально ухмылялся белесыми царапинами.

Я осторожно взялся за ручку допотопного монстра. Наверное, так бережно обращаются только с фамильным фарфором или с миной замедленного действия.

Мина сработала. Через неделю я еду в Семипалатинск, хочу познакомиться с Ирой и Славой. А потом - в Уральск. Я обязательно должен разыскать Ирину. У подлости нет срока давности.