Быть или не быть
Автор: Борис Ровинский
/ 16.11.2016
— В нашей психушке очень редко появляется два интеллигентных человека — сказал мне буйный придурок за завтраком, который почему-то решил взять надо мной шефство, — остальные стопроцентные идиоты, включая врачей и санитаров.
Я понимающе кивнул, решив, что это комплимент.
— Это бывает, когда у меня начинается раздвоение личности, — закончил свою мысль придурок и вгрызся зубами в огромный окорочок. — От этого галопередола у меня такой аппетит просыпается, что никак нажраться не могу. А ты почему не ешь?
— Я по утрам не ем мясо.
— Тогда я возьму?
— Бери, конечно. А что у нас после завтрака будет?
— По четвергам у нас беседы с психиатром. Сегодня какой-то интерн будет. Посмотришь, как я его обломаю…
Мы немного опоздали, и дверь уже была закрыта.
— Может, постучимся? — предложил я.
— Ещё чего. Я только в карцере стучусь.
В небольшом зале за столом сидел молодой, очень симпатичный парень и читал какую-то книгу. Мы вошли и сели позади всех.
— ...Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
— Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?
Молодой интерн закрыл роман, отодвинул правой рукой книжку на край стола и посмотрел на больных, страдающих разными формами психических расстройств.
Новоиспечённый психиатр тщетно пытался установить визуальный контакт с душевнобольными. Их глаза и сознание заволокло густым туманом сильных антидепрессантов, пробиться через который было невозможно.
Взгляд их блуждал без цели, а сфокусировать мысли на чём-то конкретном у них не было ни желания, ни способности. В основном тут были больные, страдающие тяжёлой депрессией и шизофренией.
Жили они от дозы к дозе медикаментов, от сигареты к сигарете, которые притупляли невыносимую душевную боль, съедающую их изнутри.
Жили они от дозы к дозе медикаментов, от сигареты к сигарете, которые притупляли невыносимую душевную боль, съедающую их изнутри.
Больные давно потеряли надежду когда-нибудь избавиться от недуга, и многие из них твёрдо решили, что суицид — это единственный выход.
Человек, как существо разумное, всегда делает расчёт. Если получать наслаждение — то максимальное, а если страдание — то минимальное.
А поскольку жить для них было страшнее, чем умереть — многие уже пытались покончить с собой и не раз.
Дззз — запищал мобильник у моего опекуна.
— Ало, ало, я тебя плохо слышу — тряс он телефон изо всех сил. — Что-что, повтори, я почти ничего не слышу… — не на шутку распалился придурок и растрощил телефон о стенку на мелкие кусочки.
— Сейчас ты у меня попсихуешь, — сорвался с места рослый санитар.
— Не надо, — остановил его молодой врач, — всё нормально.
Он сделал паузу, чтобы все успокоились, и продолжил.
— Я надеялся…
— На что ты надеялся? — не унимался мой опекун.
— Что здесь одни идиоты собрались? Что Булгакова никто не читал? Да я забыл в десять раз больше, чем ты знал когда-либо.
Небольшая перепалка, которые тут случались нередко, всё же вывела присутствующих из медикаментозного транса и вернула к действительности.
— Нет. Я надеялся на ваше снисхождение. Вы мои первые пациенты, как самостоятельно практикующего психиатра…
— И ты решил начать практиковать с «Мастера и Маргариты»?
— Нет. Я решил начать с разговора о душе. Таблетками и уколами тело излечить можно, да и то не всегда. А больной душе только слово помочь может. И, на мой взгляд, этот роман может помочь понять…
— Ну и что может помочь понять этот роман? — ухмыльнулся мой опекун.
— Понять, что человек не Бог, чтобы строить свои собственные планы, не считаясь с уже существующим. Это всё равно, что путешествовать на дрезине, не обращая внимания на расписание поездов. Наполеон, Гитлер, Сталин… уже пытались это сделать, и все они очень плохо закончили. Кто-нибудь планировал, когда ему родиться, или где, или у кого? Или внешность свою, или способности, наклонности?… Не мы архитекторы этого мира и не мы сценаристы спектакля под названием «жизнь». Все не могут быть президентами, олигархами, великими учёными и первыми любовниками. Мы только можем выбрать одну из предложенных ролей или отказаться играть. Затаить обиду на свою судьбу, на всех и на вся, и отказаться участвовать в спектакле под названием «жизнь». В принципе, это всё, что я запланировал вам сказать на нашей первой встрече.
Интерн встал, взял правой рукой книжку и засунул её под мышку левой, которая была скрючена детским церебральным параличом. Потом повернулся на сто восемьдесят градусов и пошёл к двери, волоча за собой левую ногу.
— Постой, — крикнул мой опекун. — С чего ты взял, что мы не играем своих ролей. У меня, например, есть и жена, и дети, и работа. Просто сейчас сезонное обострение…
— Вы плохо играете свою роль.
— Это почему?
— У каждого внутри есть собственный критик. Если мы хорошо играем свою роль, то и на душе хорошо. А если скверно… — интерн пожал плечами и попробовал улыбнуться, — значит, плохо играем.